— Спасибо.

Антон достал початую бутылку из холодильника, битком набитого разной едой. Неплохо живут автомеханики… Или такая запасливость — компенсация недоедания Антона в детстве?

— Составишь компанию? — спросил механик.

— Некогда. В другой раз. Катьке надо помочь, замуж выходит. Помнишь Катьку?

— Рыжую? Еще бы. Привет передавай. И матери твоей тоже. Как она? Повидла наварила на зиму?

— Намек понял. Будут тебе пирожки.

— Ага. А то все салями да балык. Надоело.

— Ну, до понедельника!

Так. Одно дело сделано.

Теперь — в метро до «Савеловской». Там, возле вокзала, Катя и работает в пункте обмена валюты.


Оказывается, по Москве на метро добираться быстрее, чем на машине. Никаких тебе пробок, никаких светофоров. Сергей замедлил шаг: Катя закроет свой пункт через полчаса, можно немного проветриться. Он редко позволял себе такие праздные прогулки, считая их пустой тратой времени. А теперь вдруг понял, как был не прав.

Он глазел на пестрые витрины привокзальных киосков, разглядывал совершенно ненужные ему хрустальные вазочки, выставленные в подземном переходе, А почему, собственно, ненужные? Предстоит ведь дарить Екатерине на свадьбу что-нибудь красивое и желанное. Она обожает хрусталь. И он купил целый набор: плоское блюдо с перегородками под названием «менажница» и к нему шесть небольших круглых салатниц. Продавщица позвенела по каждой вещице карандашом, демонстрируя ее качество, и, за неимением коробки, завернула все в отдельные бумажки. Подарок оказался тяжелым: ремень сумки врезался в плечо даже сквозь пуховик.

Купил еще в ларьке для Ванечки «киндер-сюрприз» — шоколадное яичко с игрушечкой внутри. Сунул в карман. Не торопясь, двинулся дальше.

У самых дверей Катиного обменного пункта задержался, разглядывая темно-синий «мерседес», хозяева которого, видимо, пошли менять валюту. Эх, ему бы, Сергею, такой автомобильчик взамен старой побитой «пятерки»! Антон, наверное, чинил бы такой экипаж с удовольствием. А впрочем, «мерс» не ломался бы так часто, как «жигуленок»…

Из обменного пункта поспешно вышли двое — и к «мерседесу». Так торопились, что отпихнули глазевшего на машину Сергея, он едва удержался на ногах. Хотел было обругать этих нахалов, но дверцы с тонированными стеклами уже захлопнулись, и красавец автомобиль, плавно тронувшись с места, бесшумно исчез в узком проеме переулка. В сгущавшихся сумерках Сергей успел лишь заметить, что водитель был альбиносом — с белыми, лишенными цвета волосами и бровями.

И куда они так спешат, эти богатенькие? Казалось бы, живи не торопясь, в свое удовольствие. Так нет же, вечно куда-то спешат, людей с ног сбивают. Видно, уверовали в правило: время — деньги. Дураки. Всех денег все равно не заработаешь.

Что ж, пора и ему: Катя, наверное, уже освободилась. Сергей толкнул входную дверь.

Глава 4

Преступление

Первое, что бросилось ему в глаза, была массивная рифленая подошва мужского ботинка. На литом каблуке — выпуклое иностранное клеймо.

Мысли сразу вышли из-под контроля. Подошва. Она должна соприкасаться с полом. Ее не видно, если человек стоит. А он должен именно стоять, потому что это охранник. Но он почему-то лежит. Лежит?

А Катя?

Решетчатая дверь, ведущая в отсек кассира, была распахнута. За окошечком кассы — никого. А должна была сидеть там Катька в сиянии своей рыжей шевелюры.

Сергей заглянул в дверной проем и увидел обладателя ботинка. Охранник лежал навзничь, сжимая в руке пистолет, из которого он, кажется, так и не успел выстрелить. На его камуфляжной рубахе к защитным и коричневым пятнам прибавились новые — темные, набухающие влагой. Пятна росли на глазах, сливаясь в одно.

Преодолев оцепенение, Сергей повернул голову и вздрогнул. Он уже предчувствовал.

Катя сидела в своем вращающемся кресле, уронив голову на грудь, будто вздремнула. Лица не было видно, его закрывала копна рыжих волос.

Такие знакомые, такие непослушные волосы. И почему-то вспомнились ее слова: «Каждую ночь мучаюсь, сплю в бигудях, а все равно эти кудри потом сами по себе».

Взгляд выхватывал отдельные детали. Вот — выдвижной ящичек, в который посетители кладут доллары, а взамен получают рубли. Вот — маленький черный сейф с двумя отделениями, оба распахнуты, и оба — пусты. Ни долларов, ни рублей. А вот — о боже! — маленькая черная дырочка на Катиной кофточке, на спине, под левой лопаткой. Совсем крошечная и только одна, не то что у охранника. И совсем не видно крови.

Говорят, надежда умирает последней. И Сергею вдруг подумалось: а если еще жива?

Он поставил сумку на край стола. Поставил бережно, аккуратно, ведь там был Катин свадебный подарок. Хрусталь, который она так любит… то есть любила.

Приобняв за плечи, поднял ее голову. Катя смотрела на него изумленно, непонимающе, но в глазах уже не было жизни. Сергей тронул ладонью ее лоб — он был еще теплым — и навсегда смежил ей веки.

Рыжая милая Катька, такая молодая, жаждавшая любви и счастья. Ты так и не успела выйти замуж.

Он ненавидел себя в этот миг. Прогулялся по вокзальной площади! Поглазел на витрины! Ведь приди он на полчаса раньше, ничего бы, вероятно, не случилось. При свидетелях эти твари не посмели бы…

«Эти твари»? Кто они? Постойте-постойте, синий «мерседес», шофер-альбинос… Какие там были номера?

Как ни напрягал Сергей память, номеров вспомнить не мог. Не обратил на них внимания, разглядывая красавец автомобиль.

Он поймал себя на том, что все еще правой рукой обнимает Катины плечи. Усадил ее поудобнее, чтобы голова не свисала на грудь. Вот так, к спинке кресла прислонись, Катюша. Теперь хорошо.

Успел заметить, как палец Кати, с розовым наманикюренным ноготком, безжизненно соскользнул с кнопки сигнализации. Значит, она перед лицом смерти не забыла о своем долге. Ах ты, Катька Семенова, отважная моя одноклассница…

— Руки вверх! Не двигаться! — раздался у него за спиной зычный голос.

Что-то твердое резко ткнулось под ребра — даже сквозь толстый пуховик он почувствовал боль. Это был ствол короткого автомата.

От неожиданности Сергей сделал шаг назад, споткнулся о труп охранника и повалился прямо на него.

— Живьем берем, — коротко и спокойно произнесли над ним.

И тут же кто-то грубо и умело схватил его, заломил руки, попутно отвесив пару пинков под ребра.

Его встряхнули, как мешок с картошкой, и поставили на ноги.

Эти люди прибыли по Катиному сигналу: она успела их вызвать.

Парни рослые, сытые, накачанные. В серой форме западного образца.

«Это не милиция, не ОМОН, — подумал Сергей. — Наверное, РУОП — районное управление по борьбе с организованной преступностью».

— Вы опоздали, ребята, — сказал он оперативникам. — Я тоже.

В ответ получил короткий профессиональный удар в челюсть.

— Ты, хрен моржовый, точно опоздал. Попался, гад. Не успел слинять, сволочь.

— Да я…

Его не стали слушать.

— К выходу, сучок.

— Я вошел, а тут…

— Заткнись.

Руоповец, державший Сергея сзади «двойным нельсоном», сказал напарнику:

— Спроси, где сообщники.

Но тот — краснощекий, кровь с молоком — на это лишь огрызнулся:

— Следователь спросит. Наше дело — схватить. И доставить куда надо.

Тогда державший Сергея рявкнул:

— Шагай, гад.

Грачев замешкался: кинул прощальный взгляд на Катю.

Вот такой он запомнит ее — сидящей в высоком кресле с закрытыми глазами, рыжей и красивой, как всегда.


— Ишь залюбовался, мразь. — Его подтолкнули к выходу. — Какую девчонку замочил… Подонок.

Они вышли на крыльцо обменного пункта. Холодный ноябрьский воздух хлестнул по разгоряченным лицам.

Глухо зарычала служебная овчарка, которую держал на коротком поводке еще один парень в серой форме — ростом под два метра, настоящий великан.

Гигант глядел на Грачева презрительно, сверху вниз, и криво усмехался: видимо, смешным ему казалось, что их вызвали сражаться с таким хиляком. Хотя Сергей не был ни малорослым, ни тщедушным, но с этими, конечно, ни в какое сравнение не шел.

Краснощекий говорил в рацию:

— Двое убитых. Кассу на фиг выгребли. Да. Взяли только одного, остальные успели смыться.

Тон его был обыденным, совсем не взволнованным, как будто речь шла не о страшном преступлении.

Переулок выходил на оживленное Дмитровское шоссе.

Совсем рядом, в нескольких метрах, — «Детский мир». Даже отсюда, с крыльца валютного пункта, было видно, как к магазину тянутся родители с детьми: кончился рабочий день, пришла пора закупок.

Обожгла мысль: Ванечка! Кто теперь заберет его из садика? Ее заглушила другая мысль: а как же я? Что теперь будет со мной?

И вместе с очередным порывом ледяного ветра пришло вдруг решение…


Отец в детстве учил его, как уходить от «двойного нельсона».

Тогда это требовалось для игры, для побед в дворовых схватках. Драться приходилось часто, из-за Катьки тоже. Ее вечно кто-то дразнил, задирал — дети ведь не оставляют в покое рыжих, особенно если те не умеют постоять за себя.

Во дворе, помнится, вечно распевали дурными голосами песню на известный джазовый мотивчик:

Папа рыжий, мама рыжий, рыжий я и сам,

Вся семья моя покрыта рыжим волосам,

Их ножницами бреют,

Их бритвами стригут,

А они, проклятые, растут!

А однажды, видимо, под влиянием сего вокального произведения, к Кате подкрались сразу пятеро с ножницами. Она плакала, но вырваться не могла — боялась наткнуться на острие. Так и отчикали ей тогда половину челки.