Там они уселись в кресла и, понимавший без слов своего босса, Мигель, не теряя зря времени, спросил:

— О ком на этот раз пойдет речь?

— Мне напакостила старуха Боровски. Надо отомстить этой суке, — коротко объяснил ему Фишер.

— Придушить старушенцию? — не сдержал удивления обычно флегматичный пуэрториканец. — Она ведь и так вот-вот загнется.

— В этом ты прав. Она давно готова переселиться в мир иной, — недобро усмехнулся Фишер. — Я решил наказать ее по-другому. Пусть живет и мучается!

Мигель лишь молча взглянул на босса, и тот открыл ему свой замысел:

— Мы пошлем к праотцам ее единственного сына — Тима Боровски. Вот это для нее будет удар! От бездельника все равно нет пользы обществу.

Очевидно, подручный был с этим согласен, потому что с видимой охотой тут же отозвался:

— Нет ничего проще босс! Подкараулим его на яхте. Он все время на ней проводит. С бл… ми, пока жена в поте лица трудится.

— Сойдет. Только постарайтесь угробить только его одного, чтобы меньше было шумихи. Да и мочить случайных людей не стоит, — строго наказал Фишер.

— Ну, без этого навряд ли обойдется, — серьезно ответил ему Мигель. — Но мы постараемся, босс, сделать все как можно чище.


Тим Боровски, весь мокрый от усилий, издав мучительный стон удовлетворенной плоти, ослабил объятия и с блаженной улыбкой перевернулся на бок. Пышнотелая блондинка, с которой он занимался любовью в роскошной каюте своей яхты, попыталась его удержать.

— Котик, а… как же… я? Ну, еще… немножечко! Мне… надо, — прерывисто дыша, упрекнула она своего партнера. — Не будь… эгоистом, милый!

— Да погоди ты, Дороти! Дай отдышаться, — небрежно отстранил ее пожилой плейбой, — еще не вечер. Ведь знаешь, — заверил, самодовольно усмехнувшись, — что не уйдешь от меня голодной.

Подождав, когда любвеобильная дама, жена его старого приятеля, с которой он время от времени тайно встречался по ее инициативе, немного успокоится, Тим взглянул на часы и, нежно похлопав ее по голому заду, сказал:

— Сейчас принесут заказанную мной пиццу, мы с тобой подкрепимся, и этот сеанс любви будет посвящен исключительно тебе. Надеюсь, что я еще на что-то гожусь. Не хочу уступать тебя молодому любовнику!

— О чем ты говорить? Не нужен мне молодой, — повеселев, улыбнулась ему Дороти. — Ты только больше старайся, милый.

— Вот выпью, подзаправлюсь и полностью выложусь, — подмигнул ей Тим. — Ты только не унывай, надейся!

Любовники и не подозревали, что за ними с причала пристально наблюдают в оптический прибор из маленького окошка металлического ангара. Худощавый брюнет с длинными баками, по которым безошибочно можно было узнать Мигеля, оторвавшись от окуляра, сказал стоявшему рядом помощнику:

— Все, встают! Закончили, наконец, свою случку. Невтерпеж было смотреть. Теперь можешь отнести им пиццу. Ты точно знаешь, что, кроме Боровски и его бабы, на яхте никого нет?

Его помощник, тот же молодой, коротко стриженный блондин, который был с ним в Колумбусе, уже одетый в униформу посыльного ресторана, ответил:

— На яхте они одни. С утра наблюдаю. Уходил только за пиццей после твоего прихода.

— Ну давай! Как передашь им коробку с пиццей и подсунешь взрывпакет, сразу возвращайся, — коротко распорядился Мигель. — Приведешь его в действие, только когда дамочка сойдет на берег! Ее муж очень влиятельный человек.

— Что же, мне ждать, пока им не надоест трахаться? — недовольно проворчал блондин. — Она, может, ночевать у него останется.

— Если понадобится, будешь ждать всю ночь! — отрезал шеф. — Но не думаю, что их свидание продлится так долго, — смягчив тон, успокоил подручного. — Они скрывают свою связь и должны скоро разбежаться. Первой, конечно, поспешит домой к мужу дамочка, — презрительно ухмыльнулся он.

Лжеофициант пошел относить пиццу, а Мигель, прильнув к окуляру, продолжил наблюдение. Когда молодой блондин уже без коробки вышел на палубу и стал спускаться по трапу, Мигель покинул свой пост и поднялся по крутой лестнице на набережную, где стояла его машина. Забравшись в нее, развернул газету и стал ждать, как дальше развернутся события.

Тем временем его подручный выбрался на причал и, усевшись у окошка ангара, стал терпеливо ожидать появления на палубе яхты дамы Тима Боровски.

Радиоуправляемое взрывное устройство он незаметно сунул под койку каюты, пока проголодавшиеся любовники расправлялись с пиццей. Для этого ему достаточно было изобразить, что уронил авторучку, которой полуодетый хозяин расписался в получении заказа.

Однако ждать долго киллеру не пришлось. Очевидно, в этот черный для себя день Тим Боровски не выполнил своего обещания и не оправдал сексуальных надежд жены своего приятеля, из-за чего они поссорились. Не прошло и часа, как на палубу выбежала разгневанная дама, а вслед за ней, стараясь ее удержать, хозяин яхты. Сказав, видно, что-то оскорбительное, пышная блондинка стала спускаться на берег, а неудачливый любовник, махнув с досады рукой, ушел в каюту, наверное, утешиться выпивкой.

Подождав минут десять, чтобы дать возможность даме отойти на приличное расстояние, киллер нажал на кнопку пульта, который держал в руке, и тут же прогремел мощный взрыв. Шикарную яхту Боровски буквально разорвало на куски, ее обломки скрылись в облаке пламени. Было всего пять часов вечера, и набережную сразу запрудили толпы зевак. Шум толпы перекрывал вой сирен полицейских и пожарных машин.

С высокой площадки, на которой находилась парковка, в числе других зевак за происшедшей трагедией наблюдал и шеф секьюрити Фишера. Убедившись, что яхта Боровски затонула и спасателям никого с нее спасти так и не удалось, Мигель преспокойно забрался в свою машину и отправился докладывать боссу об успешно выполненном задании.


Небольшое, но богатое и ухоженное католическое кладбище находилось на окраине Майами. К назначенному для панихиды часу туда съехалось большое количество шикарных машин самых последних и престижных моделей. Семья Кроули-Боровски занимала видное положение в городе, и у нее было много влиятельных друзей. На похороны Тима прибыли и мэр, и начальник полиции, даже член конгресса от штата Флориды. Приехали выказать соболезнование и супруги Фишеры, стоявшие в первых рядах почетных граждан с подобающе постными лицами.

Взрыву на яхте Боровски, унесшему жизнь ее хозяина, было посвящено много сообщений в прессе, однако даже в желтых газетенках не выдвигались версии, близкие к истинной причине трагедии. В основном сходились на двух мотивах убийства Тима: устранении конкурента, часто выигрывавшего парусные регаты, и мести рогоносца-мужа, поскольку постельные подвиги погибшего дотошным журналистам были известны. Сара, конечно, догадалась о том, что произошло на самом деле, и не хотела ехать, но муж ее заставил, чтобы на них не легла тень подозрения.

Старая миссис Боровски пребывала в таком горе и отчаянии, что не могла ни о чем думать, кроме постигшего ее непоправимого несчастья. Поддерживаемая с двух сторон овдовевшей невесткой и старшим внуком, она не отрывала помутневшего взора от гроба и лишь повторяла одно и то же:

— О Господи, почему ты взял к себе не меня, а его? Почему не меня, старуху, а его, полного сил и здоровья? Зачем мне теперь жить?

Если вдова Элизабет и ее сыновья вели себя сдержанно, то горькие стенания матери Тима Боровски наполняли сердца присутствующих искренним состраданием, и, пожалуй, один лишь Генри Фишер испытывал злобное удовлетворение. Сразу же как только гроб опустили в могилу, он вместе с супругой, стараясь не привлекать к себе внимания, покинул кладбище и укатил в своем шикарном лимузине.

Во время всей траурной церемонии Даша, как и подобает, одетая в черное, стояла среди ближайших друзей и сотрудников фирмы Элизабет Кроули. С самого начала, как только пришло известие о гибели Тима, она почувствовала к себе отчуждение со стороны хозяйки и остальных членов семьи. Словно она была посторонним человеком, который не в состоянии понять и разделить их несчастье. А Мария Игнатьевна, хоть не сказала ни слова, раздавленная постигшим ее ударом, иногда бросала на Дашу взгляд, в котором читался горький упрек.

Однако Даша, хотя ей и приходило это в голову, никак не могла поверить, что к взрыву на яхте причастен Генри Фишер. «Ну допустим, что он обо всем догадался и решил им отомстить. Но Тим-то здесь при чем? Он ведь был с ним в самых дружеских отношениях и ничем не досадил. Нет, это невозможно!»

Вместе с тем когда разъезжались с кладбища и Даша подошла попрощаться, ни Элизабет, ни миссис Боровски не пригласили ее поехать вместе с ними, как бы подчеркнув этим, что она для них чужая. Даже Роберт, неловко отводя глаза в сторону, извиняющимся тоном сказал:

— Прости меня, Ди, но я не смогу тебя проводить. Видишь, в каком состоянии находятся бабушка и мама? Мне необходимо сейчас быть с ними рядом, чтобы поддержать в этот трудный для нас час!

Это уже было слишком! Тупая боль и обида, которые она испытывала в душе все время похорон, внезапно вырвались наружу, и Даша запальчиво произнесла:

— А мне, выходит, не надо быть с вами рядом? Кто я для тебя и для вас всех, Бобби? Чужой, посторонний человек?

— Не надо так говорить, Ди! Сейчас неудачное время для обид и объяснений, — по-прежнему не глядя ей в глаза, возразил Роберт — Вот мои придут немножко в себя, и все наладится.

— Что же разладилось, если я вдруг для вас стала чужой? — еле сдерживая гнев, потребовала ответа Даша. — Я понимаю и разделяю твое горе, но хочу знать сейчас же. Иначе этот разговор у нас последний!

Роберт, видя по ее гневному взгляду, что увильнуть не удастся, тяжело вздохнув, объяснил:

— Все дело даже не в маме, а в бабушке. Насколько, Ди, она к тебе была расположена, настолько теперь не хочет знать и видеть. Думаю, на нее нашло какое-то затмение из-за ужасного удара судьбы.