Оксана Ткаченко - Облака не тают

Следующим днём Дюке не удалось вылететь. Рейс «Париж-Москва» был задержан, потом и вовсе отменён. Он поменял билет с неудачного понедельника на среду, однако и среда выдалась неблагоприятной. Затем появились неотложные дела, которые неизвестно откуда раскапывал его заместитель. Франсуа преподносил их с едва уловимой усмешкой. Раскланивался перед Бернаром и исчезал, удовлетворённый озадаченным видом начальника.

Осень выдалась очень прохладной. Почти ежедневные дожди вынуждали Дину сидеть дома. Её это вполне устраивало. Она не любила уличную жизнь. Дома девушка чувствовала себя в безопасности. Правда, нынешняя безопасность была относительной. Сердце художницы раскололось на стёклышки. Склеить невозможно, потому что каждый раз выступает кровь, как только прикасаешься к осколку. Конечно, рана была не снаружи, а внутри. Там всё болело от невидимых порезов.

Гринчук забросила писать. Пражский пейзаж не давал покоя. Небо получилось отменным. Облака как снежинки, готовые вот-вот растаять. Именно облака Чехии пробудили в ней жгучую тоску по тому дню – дню знакомства с Бернаром. Она отставила картину к стене, чтобы не видеть, как затягивает её к себе нежный мир на холсте. Может быть, когда-нибудь она закончит эту работу. Только не теперь. Депрессия нарастала. И Дина не выдержала. Она купила таблетки.

Художница сидела на скамье в парке. Рядом стояла бутылка минеральной воды. В правой руке она держала упаковку сильных снотворных. Их продают в аптеке по рецепту. Но Дине удалось приобрести. Она поплакалась, пожаловалась, что её тёте они нужны, что принимает она их уже много лет, а сейчас не смогла прийти сама и попросила её купить. Провизор отпустила одну пластинку. Дина не могла выпить их дома. Ведь её безрассудный поступок увидела бы мама и спасла её. А она не хотела спасения. У неё не было больше сил жить без любви Дюке.

В этот день светило солнце. Жара усиливалась, напоминая бабье лето, которого не должно быть в данный период. Появилось чувство, словно в осень возвращалось лето. Как будто не было впереди зимы, долгой, мучительной, безнадёжной. Скучное время года не заканчивало свой путь, а начинало, причём с язвительной улыбкой. В какую-то долю секунды Гринчук подумала о маме, которая сойдёт с ума, когда узнает, что она сделала. Ей стало жаль её. Вспомнила лицо Бернара. В кончиках пальцев появилась уверенность. Она проглотила первую таблетку. Затем наступила очередь второй, третьей, четвёртой… И тут её окликнул Миша, сосед с седьмого этажа. Он случайно оказался в этой части города. Ещё издалека он заметил Дину. В чёрном пальто она выглядела очень грустной. «Что с ней происходит? Её поведение такое странное», – подумал Миша. Он до сих пор не мог забыть, как они несколько минут посидели вдвоём в кафе, а потом девушка вскочила со своего места и ушла, не сказав ни слова. Гринчук ему нравилась. Пару лет назад он был в неё влюблён. Постепенно любовь стихла. И он просто в заворожённом состоянии следил за художницей, зная, что они никогда не будут вместе. Сейчас у него была подружка, которая его вполне устраивала. Он надеялся, что он её тоже устраивает. Вот только с того дня, как Дина выбежала из кафе, Миша непрестанно думал о ней. Ему бросилась в глаза мрачность её настроения. Это пугало. Гринчук всегда была непредсказуемой особой. Но в настоящее время её облик вызывал беспокойство. И не напрасно.

– Ты что делаешь? Совсем с ума сошла! – закричал Миша и отшвырнул последние две таблетки. Дина разрыдалась.

– Отстань от меня. Появляешься, когда тебя не просят, – сказала художница. У неё закружилась голова. Ей стало очень плохо. Она держалась обеими руками за скамью. Однако это не помогало. Земля качалась у неё под ногами.

– Захотелось уйти от проблем? Но почему? – спросил сосед.

– Всё бесполезно. Не поймёшь. Дай мне спокойно ум… – не договорила Дина и потеряла сознание.

Миша вызвал скорую помощь. И позвонил Веронике Васильевне.

Прошло два месяца. Художница выжила. Она была дома, а мама в кухне готовила для неё витаминный чай. Зазвонил телефон.

– Алло.

– Вероника Васильевна, здравствуйте! Это Миша. Как она?

– Здравствуй, Миша! Спасибо тебе. Диночка по-прежнему молчит. Не хочет разговаривать. Спрашиваю что-нибудь, а она начинает плакать. Так что у нас тишина в квартире стоит невыносимая. Может, ты придёшь к нам? Может, с тобой она поговорит?

– Вряд ли она захочет со мной говорить. Хоть и прошло немалое время. Надо ещё подождать. Всё будет хорошо. Не переживайте, Вероника Васильевна. Вы передавайте Дине от меня привет, – сказал сосед с седьмого этажа.

– Спасибо! Ты молодец. Твой поступок свидетельствует о…

– Никакой это не поступок. Ничего. До свидания! – перебил Миша женщину.

– Какой скромный! – сказала мать Гринчук и положила трубку.

Через час снова раздался звонок. «Наверное, опять Миша», – подумала Вероника Васильевна. Она ошиблась. Это звонил Борис Сергеевич Прасолов – менеджер художественной выставки. Позвонить Дине Гринчук и назначить встречу его попросил Бернар Дюке, который сидел сейчас в его кабинете.

– Дину позовите, пожалуйста, – проговорил менеджер. Спустя пять минут его лицо сменило ряд выражений, от удивления до испуга. Директор парижской галереи встревожился. Прасолов был беспристрастным человеком. Если он так озадачился, то, значит, произошло что-то ужасное. «Она вышла замуж. Я не переживу это. Но я сам виноват. Работа, работа, работа. Ненавижу эту работу. Сколько раз я собирался за эти несколько месяцев прилететь к ней. И что? Меня постоянно что-то удерживало», – подумал Дюке.

Мать художницы вкратце рассказала менеджеру о том, что случилось с Диной.

– Ну что же, прошу прощения за беспокойство. Передавайте ей мои наилучшие пожелания. Спасибо. Всего доброго, – сказал мужчина. С минуту он задумчиво поглаживал телефонную трубку. Он не знал, как сообщить Дюке, что встречи с Гринчук сегодня не получится. Он догадывался, почему директор парижской галереи хотел её увидеть. Это было ясно из его поведения. Влюбился он, да и всё. Придётся поделиться с ним неприятной новостью. Как знать, может, он причастен к этому событию?

– Дина Гринчук пыталась покончить с собой, – тихо произнёс Борис Сергеевич.

– Что? Она? – заорал Бернар и поднялся с кресла.

– Спокойствие, месье Дюке. С ней в эту минуту всё в порядке. Она не умерла. Хотя и могла. В общем, её еле спасли. Добрый сосед обнаружил и предпринял необходимые действия. Дина находится дома. Но разговаривать ни с кем не желает. Её мать мне сказала, что она даже ей ничего не говорит. То есть никто не знает причины её столь опрометчивого поступка. Она повела себя глупо. Может, кто-то виноват в том, что случилось? Дина всегда мне казалась разумной девушкой, не способной на подобные выходки. Кто-то довёл её до отчаяния. Только кто?

«Кто? Я. Я виноват. Это из-за меня она хотела себя убить. Я последняя сволочь на этой земле. Мне нужно срочно её увидеть, даже если она выставит меня за дверь. Мне лишь бы взглянуть на неё», – пронеслось в голове Бернара.

– Я пойду к ней домой, – сказал он.

– Месье Дюке, думаю, с визитом стоит подождать. Ведь она не в состоянии принимать гостей. Она ещё слаба, – ответил Прасолов. – Впрочем, вам и, правда, нужно встретиться с ней. И вам, и ей станет легче.

Директор галереи посмотрел на менеджера, во взгляде которого читалось и осуждение, и одобрение. Управляющему выставками было пятьдесят пять лет. Он догадался, почему Гринчук пыталась покончить с собой. Любовь. Это чувство причиняет людям множество страданий. На память менеджеру пришёл суицид его дочери. К счастью, её тоже спасли. Ох, какими же последними словами он клял того парня, послужившего основанием для смерти! «Неужели Дюке разбил ей сердце или они просто не поняли друг друга? Слава Богу, с Диной всё обошлось. Надеюсь, я ещё буду организовывать её выставки. Пусть они обсудят то, что им следует обсудить, что следовало обсудить несколько месяцев назад. Тогда бы не пришлось никому мучиться», – размышлял менеджер, глядя на Бернара Дюке, выходившего из кабинета.

Дина злилась на себя. Ненавидела. Жестокая, обжигающая ненависть давила на сердце. Ещё бы! Она сделала то, чего не должна была делать. И не только она. А вообще никто не должен никогда этого делать. Для подобной мысли не отведено места в голове. Значит, и умирать раньше времени не следует. Нужный час сам придёт. Зачем его торопить? Это глупейший поступок. Это безрассудный образ жизни. Это детское, наивное, несерьёзное мышление. Типа умрёшь, и тогда все вокруг пожалеют, что не замечали твою любовь. Смешно. Они не пожалеют, не подумают, не представят твою боль. Скорее жизнью, нежели смертью человек способен обратить на себя внимание. Плевать на то, что не отмечают твои достижения, твои страдания, твои чувства в этот день. Завтра всё может измениться. Каждое мгновение чудесно по-своему. В каждой секунде есть ритм жалости. Каждая минута несёт счастье. Просто она не успевает, так как ей приходится передавать мешочек, наполненный счастьем, своим подружкам – секундам, а те, передавая из рук в руки по цепочке, в итоге дойдут и до тебя. Они отдадут подарок, когда он действительно нужен. Подожди. Не спеши. Тренируй своё терпение. Научись ждать.

«Что я натворила?! Как посмела купить таблетки? Как посмела проглотить их? Вот гадина! Настоящая гадина!» – думала Дина, глядя на себя в зеркало. Ей надоело лежать в постели и слушать, как мама то и дело отвечает на телефонные звонки. Она встала, приняла душ, накрасилась. Заглянула в кухню.

– Мам, у меня для тебя есть большая история. Послушаешь? – спросила она.

– Ну, если она интересная… Да, – ответила старшая Гринчук.