Дюке время от времени поглядывал на неё. Любоваться её гордым профилем приходилось украдкой, чтобы она не заметила. Старался сохранить в памяти каждую чёрточку лица. Он не мог ничего с собой поделать. Дикая любовь разъедала его, и он не знал, как себя вести с нею. Неподдельное чувство пропечатало его мысли, будто кто-то подложил под них копирку. И везде значилось простое и одновременно сложное для него предложение: «Я люблю тебя, Дина!». Конечно, он собирался рассказать Гринчук о любви. Однако он не хотел делать этого сейчас, фактически в первый день знакомства, боясь спугнуть её. Хотя и понимал, если не поторопится, то рискует упустить своё счастье. Примеры у него имелись. Друг Бернара, вернее, бывший друг, был без ума от одной барышни. Терпеливо он выжидал подходящий случай для объяснения в любви. Как вдруг кто-то посмелее, взял и сделал ей предложение, а она согласилась и навсегда исчезла из его мира. А он впал в отчаяние, запил и с тех пор директор парижской галереи его не видел. Мужчина отрубил все связи с миром и погрузился в боль. Дюке не желал дойти до такого состояния. Всё надо делать вовремя. У него вдруг заныло сердце. Бернар вспомнил, что ему завтра необходимо вернуться в Париж. «Позже разберусь с этим вопросом», – решил он.

– Дина, какую кухню вы предпочитаете? – спросил Дюке.

Художница вздрогнула. Она замечталась. Не обращая внимания на окружающую действительность, она парила в облаках вместе с Бернаром. Пора спускаться обратно на землю.

– Кухню? Вы имеете в виду, какая еда мне нравится?

– Да. Именно это я и имею в виду.

«Кажется, он приглашает меня в ресторан. Вдруг он будет есть мясо или рыбу? Я же не вынесу ни вида, ни запаха этой пищи. Надо признаться ему, что я вегетарианка. Отказываться от приглашения в ресторан некрасиво. Ведь Бернар хочет сделать мне приятное. Наверняка, он привык посещать такие места, знает массу экзотических блюд. А я и понятия не имею, какие могут встретиться названия в меню, и что за еда за этими названиями стоит. Главное – не ошибиться в выборе блюда. Подумаю, что это овощной салат, а там, откуда ни возьмись, окажутся кусочки того, чего я ни за что не взяла бы в рот. Придётся мне выдержать», – задумалась Гринчук.

– Дина, у вас такая огромная коллекция любимых блюд, что вы не знаете, с какой кухни начать? – не выдержал Дюке и расхохотался. Его рассмешил чересчур сосредоточенный, серьёзный вид девушки при ответе на элементарный вопрос.

– Что тут смешного? – обиделась она.

– А всё. Почти десять минут рассуждать о том, какую кухню обожаете – это для меня удивительно. Ну, вы определились?

– Вероятно, мой ответ вас убьёт.

– А может, только ранит?

– Нет. Скорее, убьёт.

– Что же делать? Если ваш ответ меня убьёт, то кто будет сопровождать вас в ресторан?

– Не знаю. Может, мне не стоит давать ответ на этот вопрос. Обойдёмся без ресторана.

– Ну, уж нет. Мы обязаны отметить вашу выставку. Я затеял, значит, я и расплачиваюсь.

– Бернар, я вегетарианка.

– О, счастье! – воскликнул директор парижской галереи, вскинув руки вверх. Проходившая мимо женщина подозрительно посмотрела на них.

– Что случилось? Чему вы радуетесь? – поинтересовалась Дина. Такой реакции она не ожидала от выдержанного, как лучшее французское вино, мужчины.

– Потому что я тоже вегетарианец, – ответил Дюке и взял Дину за руку.

– Не может быть.

– Да. Уже десять лет предпочитаю вегетарианскую кухню. И не жалею.

– А я шесть лет как вегетарианка, – сказала художница.

– Вот это совпадение. Судьба знает, кого и с кем соединять, – произнёс Бернар.

– А вы верите в знаки?

– Ещё как.

– Я тоже.

– Значит, можем спокойно отправляться в вегетарианский ресторанчик.

Через семь минут такси везло их к месту назначения.

9

После вкусного обеда Бернар повёл Дину гулять по Праге. Вчера она бродила в одиночестве, не осмеливаясь попросить незнакомцев сфотографировать её. Сама делала снимки, чтобы когда-нибудь воссоздать на своём холсте пражскую атмосферу. Сейчас она была счастлива. Счастлива впервые за последние пять лет. Дюке не позволял ей уходить в мысли и заниматься самокопанием. Он вёл себя как мальчишка. Хватал за руку и тащил то к одному памятнику, то к другому, то к третьему… Она улыбалась в объектив. И он сиял от блеска её зелёных глаз. Через час директор парижской галереи отважился сфотографироваться с ней вдвоём. Он остановил двух парней и девушку. Передал одному из юношей фотоаппарат. Дина обрадовалась. Она мечтала запечатлеть любовь. Да, она знала, что этот день больше не повторится, что через сутки они расстанутся и уже не встретятся вновь. Она желала сохранить это чувство. Пусть на фотографии. Неважно. Снимок будет доказательством их мгновения счастья. А Гринчук ценила такие эмоции. Впрочем, для Бернара совместный кадр имел столь же эпохальное значение, что и для художницы.

Секунды отрадного затмения перебегали в минуты, а те, в свою очередь, превращались в часы. Близился вечер. Дюке, словно пробудился ото сна. «Мне же надо найти номер!» – воскликнула душа мужчины. Он не желал смущать Дину ещё и в эту ночь. Когда утром они уходили на открытие выставки, Бернар узнал у администратора, что сегодня ни один из номеров не освободится, поэтому если ему срочно нужна отдельная комната, то лучше поторопиться и решить этот вопрос до полудня. Но директор галереи, очарованный своей спутницей забыл, что ему необходимо подыскать ночлег.

– Нам пора возвращаться в гостиницу, – сказал Дюке.

– Только пять часов. Ещё рано, – проговорила Дина. И тут вдруг до неё дошло. «Не ещё, а уже не рано. Скоро ночь, а насколько я помню, он не решил вопрос с номером. Его чемодан до сих пор стоит рядом с моей дорожной сумкой. Он не может вторую ночь спать со мной в одной постели. И всё-таки я не хочу, чтобы он уходил», – подумала девушка.

– Я должен забрать из вашего номера свой чемодан, – с горечью произнёс Бернар.

– А вы уже где-то сняли себе номер? – спросила художница, прекрасно зная на него ответ. Он же всё время был с ней. Значит, он не мог его снять.

– Думаю, вам известен ответ.

– Да, то есть, нет. «Нет» в смысле, что вы не нашли себе гостиницу.

– Верно. Не нашёл. Однако прямо сейчас отправляюсь искать.

– Не уходите.

– Почему?

– Я… – запнулась Дина. «Не могу же я сказать ему, что люблю его».

– Что вы? – спросил он, взяв её за руки. Он смотрел ей в глаза, надеясь увидеть то, что мечтал увидеть. «Она хочет, чтобы я остался, и она боится, что этого хочет», – осознал Бернар.

– По сути это ваш номер. И исчезнуть должна я, – проговорила Гринчук.

– Нет. Только не исчезайте из моей жизни. Прошу вас.

Возвращение в отель вызвало небывалую грусть. Дюке хотел быть с художницей. Но только не в гостиничном номере, а у себя дома. А ещё он мечтал, чтобы их не связывали деловые вопросы, которые откровенно мешали отношениям, вынуждая каждого участника любовного тандема чувствовать себя своеобразным должником. Выбора не оставалось и приходилось просто ждать, что подскажет течение времени. Также в туманном ожидании томилась душа девушки. Томилась от неизвестности, от любви, от долга, от собственной невероятной правильности поведения. А ведь любовь не обязана быть строгой, подчинённой нелепым правилам. Никаких правил, когда любовь постучалась в сердце! Никаких. В противном случае, любовь уйдёт до того, как ей откроют дверь. Она нетерпелива, поэтому нажатием на звонок утруждать себя не станет. Развернётся, оставив после себя дикую боль и острую потерянность. И уже её не волнует, что тебе плохо без неё, что ты умоляешь вернуться, что не закрываешь двери, наоборот, распахиваешь настежь, чтобы ей не пришлось стучать кулачком или дотрагиваться пальчиком до звонка. Бесполезно. Она не знает о том, что тебе трудно без неё. Она занята другими проблемами. Поздно человек замечает то, что теряет. Раскаивается. Толку от этого нет. Сам себе причиняет страдания. Хотя мог бы никогда не узнать об их существовании.

Они разместились по краям кровати, чтобы случайно не дотронуться друг к другу. Вторая ночь делала Бернара и Дину более близкими духовно. Оба понимали, что их сердца стучат любовью. Однако и он, и она закрывали уши, чтобы не слышать. Притворялись равнодушными. А души изнывали от желания.

10

Дюке проснулся, когда на часах ещё не было шести. Последние минуты, наполненные счастьем, исчезали. Очень тихо он собрался, стараясь не разбудить художницу. Спустился. Написал записку и заказал цветы. Среди ярко-красных роз выделялся белый бутон. Бернар намеренно попросил, чтобы в центре красовалась снежная розочка. Вернулся в номер и положил букет с запиской на тумбочку у входа. «Может быть, она не обратит внимания на этот пучок, уйдёт гулять по городу в ожидании меня, а я как последняя сволочь в это время буду лететь в Париж», – промелькнуло в сознании мужчины. Он ненавидел себя. Разве это нормально – убегать от любви? Конечно, ненормально. Это подло, это низко с его стороны. Это измена святому чувству. Но он не мог ради своего удовольствия подводить других людей, которые ждали его сегодня на конференцию. Он не имел права отменять столь масштабное мероприятие. Ведь оно было запланировано два месяца назад. И сказать о нём Дине, предупредить её о своём отъезде тоже не мог. Опять-таки страшился, что она не поверит, посчитает его несерьёзным человеком, который сначала влюбляет в себя, а потом бросает, полагая прощальный подарок из цветов романтическим жестом. Бернар посмотрел на девушку. Присел на колени рядом с кроватью. «Дина, если можешь, прости. Знаю, что предаю, но… Ты справишься. Провести один день в Праге не так уж сложно. Хотя вдвоём нам было бы лучше. Когда-нибудь мы обязательно встретимся. Ты талантливый мастер. И у нас ещё будут выставки. Однако уверен, что карьера для тебя не самое главное в жизни. Для меня тоже. Смешно. Ведь я покидаю тебя сейчас именно из-за работы. Я надеюсь, что ты поймёшь, что я лечу на это собрание не для себя, а для других. Это не оправдание мне. Я и сам знаю. Я люблю тебя. Всегда буду любить. Прежней беззаботной жизни у меня уже не будет. В ней есть ты, моя любовь», – прошептал Бернар. Осторожно взяв чемодан, он вышел из номера.