Завтра откроется одна из двух дверей, и ключи к обеим находятся в руках человека, которого он совершенно не знает, человека, который, по утверждениям многих, не достоин носить водруженную на его голову корону. Горячие угли сомнений обжигали его душу, однако отступать некуда, и окончательное решение будет принято завтра. В такие моменты он жалел, что молитвы, которые поддерживали его раньше, утратили былую силу.

Ночь после жаркого дня не принесла желанной прохлады. Аддис сбросил простыню и лежал обнаженный, прислушиваясь, не подует ли ветер, вытянув руку через свободное пространство рядом с собой, где постель была чуть прохладнее. Он подумал о женщине, которая должна лежать там, где лежит сейчас его рука, и тело моментально напряглось, добавляя новое мучение к бессонной ночи.

Он хотел ее. Будь все проклято, он изнемогал от желания. Он попытался, как раньше, найти удовлетворение в том, что она находится рядом, но одного этого уже оказалось недостаточно. Когда он сидел за столом вдали от нее, поглощая обед, в его мыслях они занимались любовью. В воображении он любил ее в каждой комнате дома, в саду, у колодца, в ванне, повсюду. Он придумывал убедительные доказательства, которые должны были опровергнуть реальность, которую она каждый раз швыряла ему в лицо, однако никакие доводы не могли поколебать ее решимости, и потому они оставались невысказанными. Мойра решила, что цена того, чего он от нее хочет, слишком высока, и его совесть с сожалением признавала ее правоту. Аддис подозревал, что, даже вернув себе Барроуборо и осыпав ее с ног до головы драгоценными камнями и жемчугами, не сумеет переубедить ее. Ему не повезло — он жаждет заполучить женщину с избыточным чувством собственного достоинства и излишком, благоразумия.

Кто мог ожидать, что эта тихая пухлая девчонка увидит так много, наблюдая за миром из тени? Дети не должны быть такими внимательными. Наоборот, она должна была испытывать восторг оттого, что ей хорошо живется, ее должна была завораживать роскошь, которая доставалась ей благодаря положению Эдит при Бернарде. Вместо этого, увы, она замечала косые взгляды, молчаливое презрение, одиночество женщины, вырванной из одного мира и помещенной в другой только потому, что она доставляла удовольствие мужчине.

Шлюха Бернарда. Неужели он так называл ее мать? Скорее всего, да. Но дочка Эдит не могла дословно читать каждую мысль, каждый взгляд. Она видела плохо скрываемое неодобрение, слышала похабные шуточки слуг и оруженосцев, но не обращала внимания на зависть, которую испытывали многие, глядя, как счастлив Бернард с живущей с ним крепостной женщиной.

Он опустил взгляд на видимое доказательство своего возбуждения и рывком поднялся с постели. Натянув штаны из оленьей шкуры, он вышел из покоев во двор. На него обрушилась оглушительная тишина города. Удивительно, что дьявольский шум и суета практически разом унимаются после захода солнца.

В некоторых окнах дома виднелся слабый свет от горящих в комнатах свечей. Он намеренно не выяснял, в какой из комнат спит Мойра, чтобы не подвергать себя лишнему соблазну; но на этот раз он вернулся в дом и зашагал по короткому коридору на первом этаже.

Он инстинктивно почувствовал, что ее комната должна находиться в самом дальнем конце — на максимальном удалении от него. Выбор, сделанный женщиной, которая боится… но чего? Что лорд может затребовать ее услуг старинным, традиционным способом? Если так, значит, ночь на кухне не убедила ее окончательно. Впрочем, себе он тоже не доверял. Сын Барроуборо временами испытывал искушение, противостоять которому едва хватало сил. С другой женщиной все могло бы быть проще, но с этой… даже если он доведет ее до исступления и она отдастся ему со страстью и наслаждением, все равно потом останется горечь. Он хотел добиться ее сознательного желания, но не знал, возможно ли это.

Он толчком распахнул низенькую дверь в крохотную каморку. Ее сундуки и несколько табуретов стояли у стены, едва помещаясь в комнате, соломенный тюфяк лежал так же, как стояла кровать в Дарвентоне — ногами к двери. В изголовье оставалось небольшое свободное пространство; в ее домике его занимал Брайан. Она спокойно спала, обнаженная, под старой простыней, и в тусклом свете виднелись глубокие впадины теней между грудями и ногами.

Сон ее был глубоким, она не шевелилась. Что ей снилось? Вольный каменщик? Умный и умелый, зарабатывающий достойное и уважаемое звание мастера. Мужчина, в точности соответствующий идеалу, который она когда-то описала. Он оказался проворным и умелым и в других отношениях — например, работу заканчивал как раз тогда, когда челядь уже поужинала, чтобы никто не мешал ему оказаться в кухне с Мойрой наедине, ведь Аддис вряд ли мог найти предлог, чтобы тоже там находиться. Он подавил желание предупредить каменщика, чтобы тот держался от нее подальше, но каждый раз, замечая мелькающую в саду темную шевелюру, когда Рийс подходил к колодцу умыться после работы, ему хотелось наброситься на него с кулаками. Рийс обхаживал Мойру, чтобы сделать ее своей женой, никаких сомнений в этом не возникало.

Аккуратно свернутая шелковая накидка лежала на крышке сундука. В варварской одежде Мойра выглядела неописуемо красивой, и Аддис надеялся, что она оставит накидку себе. Он обошел матрас, чтобы заглянуть ей в лицо; его шаги не потревожили ее сна. Проскользнув вдоль стены, он присел на полу на отведенное для Брайана место. Только здесь он успокоился, впитывая умиротворенность, которую она давала ему, сама о том не ведая, а он принимал, не спрашивая…

Паж провел его через каменные коридоры и палаты, и они вышли к двери, ведущей в огороженный со всех сторон сад. Между ухоженными деревьями и аккуратно подстриженными кустами живой изгороди стояли накрытые столы, ломившиеся от обилия фруктов и прочей снеди. Несколько женщин трапезничали, король же, сидящий на низкой скамейке, украшенной бархатом, находился в окружении мужчин.

При его приближении Эдвард поднял голову и посмотрел на Аддиса сначала с растерянностью, сменившейся затем разочарованием оттого, что пришедший рыцарь оказался совсем не варваром. Аддис решил явиться на аудиенцию в качестве сына Патрика де Валенс, поэтому на его плаще был вышит родовой герб.

Хью Деспенсер беседовал у стены с незнакомым мужчиной, но прервал разговор и вырос рядом с королем одновременно с Аддисом. Эдвард принял приветствия и окинул взглядом прибывшего.

— Ваше лицо… Какой жестокий шрам. Вы получили его на рыцарском турнире?

— Нет. От турниров у меня достаточно других отметин.

— Это знак доблести, если вы заработали его в бою. Полагаю, женщины находят его отталкивающим.

— Женщины, как дети, большей частью пугаются, но есть и такие, которые его не замечают.

— Понятно. Кроме того, некоторым женщинам нравится, чтобы их пугали, — Эдвард улыбнулся собственной попытке пошутить, и несколько придворных тут же рассыпались в подобострастном смехе. — Присядьте и расскажите нам, как это случилось. Как проходит крестовый поход против язычников? Хью тоже порывается принять участие. Хотел было отправиться на будущий год, но я объяснил, что королевство не может позволить себе отпустить его.

— Рыцари почли бы за огромную честь видеть рядом с собой доблестного сэра Хью, — сказал Аддис.

Такие, как Хью Деспенсер, никогда не участвуют в военных походах, особенно на балтийских территориях, где все трофеи и земли достаются тевтонским рыцарям. Аддис опустился на траву перед королем и в течение получаса развлекал монарха и придворных рассказами о приключениях, описав в завершение отчаянную отвагу воинов во время райзе, результатом которой и стало его пленение.

— Вы были в плену у них? У язычников? — переспросил заинтригованный Эдвард и подозрительно прищурился. — Вы не отказались от истинной веры ради спасения жизни?

— От меня не требовали отречения. Это христиане обычно требуют, чтобы завоеванные народы приняли их веру.

— Тем не менее вы могли видеть то, что не предназначено для глаз чужаков. Были свидетелем ритуалов, которых не должны видеть христиане, — короля, казалось, возбуждала сама мысль о запретных языческих таинствах.

— Ничего особенного, всего лишь несколько примитивных обрядов. Никто не заставлял меня присутствовать на ритуалах или жертвоприношениях.

— Рассказывают, что они сжигают людей живьем. В том числе и захваченных в плен рыцарей.

— Я однажды видел такое жертвоприношение. Рыцарь был в полных доспехах и на коне. Ему дали какое-то снадобье, поэтому он не понимал, что с ним происходит, и ничего не чувствовал.

— Но вас они не сожгли.

— Нет. По всей видимости, их богам изуродованные шрамами лица нравятся не больше, чем женщинам и детям.

Эдвард обвел взглядом своих приближенных:

— Полагаю, мы должны найти способ отметить заслуги сэра Аддиса. Он много перенес в битве за дело Господне.

— Я не ищу новых почестей; мне достаточно было бы получить то, что принадлежит мне по наследственному праву, ваше величество, — произнес осторожно Аддис.

Эдвард, казалось, растерялся. Хью Деспенсер склонился над ним и зашептал что-то ему на ухо. Однако его слова отнюдь не успокоили короля.

— Ваш отец Патрик был в числе изменников, которые восстали против нас, — сказал Эдвард с сочувствием, словно сообщая печальное известие, которого Аддис еще не слышал. — Его земли были конфискованы.

— Он не выступал под знаменем противников короля.

— Есть свидетели, утверждающие обратное, — перебил его Хью.

— За деньги и земли люди часто дают ложные свидетельства. Они подтверждали истинность показаний под присягой в присутствии пэров?

— Ваш отец умер, — хладнокровно напомнил Деспенсер, — и при явном предательстве нет необходимости в излишних формальностях.

— В Хартии сказано, что формальности должны соблюдаться всегда, — Аддис обращался непосредственно к королю, игнорируя фаворита, который стремился взять диалог на себя.