– Вы любите его? – мягко спросила Арабелла.

– Любила, конечно, когда он был мальчиком, – быстро ответила мисс Мэйдерсон. – Но я не видела его больше восьми лет, и кто знает, что с ним сталось сейчас. Бог даст, в один прекрасный день мы выясним это.

– Вы разрешите мне заходить к вам? Я бы хотела знать, что представлял собой замок в былые дни. Бывали здесь большие приемы? Может, вы расскажете мне о детстве маркиза? У меня никогда не было братьев, а сама я всегда хотела быть мужчиной.

– К чему такое странное желание? – с улыбкой поинтересовалась мисс Мэйдерсон. – Совсем скоро вы станете молодой леди, и джентльмены будут ухаживать за вами.

– Не желаю, чтобы за мной ухаживали, – отрезала Арабелла. – Я ненавижу мужчин, да-да, я ненавижу их! Они животные, все до одного!

Девушка говорила страстно, совершенно не думая о том, какое впечатление производят ее слова, и только заметив удивленное выражение лица мисс Мэйдерсон, поняла, что позволила себе лишнее.

– Простите, – тихо проговорила она. – Мне не следовало говорить подобным образом.

– Я понимаю, – мягко сказала мисс Мэйдерсон. – А теперь, мисс, прошу вас, берите книги и возвращайтесь в классную. Приходите ко мне, когда пожелаете, в этой комнате вас всегда ждут.

– Благодарю вас, – улыбнулась Арабелла. Когда она была уже у дверей, мисс Мэйдерсон добавила:

– Будьте осторожны, умоляю вас, будьте осторожны. Я вижу, что вы не такой несмышленыш, как ожидалось. Знайте, что здесь в безопасности может быть только очень юная и очень глупая особа.

– Что вы имеете в виду?

– Ничего. К сожалению, я ничего не могу вам объяснить!

Мисс Мэйдерсон прошла через всю комнату и буквально заставила Арабеллу выйти. Подгоняемая каким-то необъяснимым чувством опасности, девушка оказалась у дверей классной комнаты как раз вовремя. Один лакей вносил поднос с коробочкой для чая и серебряными чайниками для запарки и кипятка, другой застилал стол тонкой полотняной скатертью.

Роза была совершенно права, когда утверждала, что мисс Харрисон пьет чай как истинная леди. Это была не та обыкновенная еда, которую подают в классную комнату, а изящное и богатое, и при этом чудовищно дорогое, ежедневное чаепитие.

Арабелла вошла в комнату и услышала громкое сопение пробудившейся мисс Харрисон.

– Чай! – воскликнула гувернантка. – Это то, что мне нужно. У меня в глотке пересохло, как после проповеди в страстную пятницу!

При этих словах она метнула выразительный взгляд в сторону лакеев в ожидании оценки своего остроумия, и они принужденно улыбнулись.

Бьюла проснулась и сидела в кровати с вырывающимися из рук котятами. Ее большое круглое лицо ничего не выражало, но в глазах светилась понятливость.

– Осторожно, – сказала Арабелла, – котята еще совсем маленькие. Ты забываешь, какая ты сильная по сравнению с ними.

– Они Бьюлины… все… Бьюлины, – хриплым голосом проговорила девочка, глотая слова, как будто каждое давалось ей с трудом.

– Ну, конечно, – успокоила ее девушка. – Только ты не должна делать им больно: они ведь крошки.

Арабелла отметила, что у девочки хватало сообразительности направлять свои нежные чувства не на кошку, которая могла больно оцарапать, а на безобидных котят.

Она одела Бьюлу, пригладила ей волосы и повела в классную.

Мисс Харрисон в кричащем платье из красного атласа уже восседала за столом и щедрой рукой насыпала в серебряный чайник дорогой чай из раскрытой коробочки.

– Не хотите ли чаю? – спросила она Арабеллу. – Бьюла пьет молоко.

– Шоколад… хочу… шоколад, – закричала девочка.

– Дерните колокольчик, – велела мисс Харрисон Арабелле. – Черт бы побрал этих слуг! И почему они не могут узнать у ребенка, что он хочет?

Арабелла смотрела на тарелки с кексами, лепешками, печеньем, тоненькими кусочками хлеба с маслом, но не чувствовала голода. Она и так съела больше, чем обычно, за завтраком.

– Я обедаю в шесть, – удовлетворенно сообщила мисс Харрисон, покрывая лепешку толстым слоем золотистого масла и сотового меда из хрустального блюда. – А Бьюлу укладывают в половине шестого.

Когда упиравшегося ребенка, с трудом оторвав от котят, увели спать, а ей самой гувернантка предложила возвращаться к себе, Арабелла вздохнула с облегчением.

– Спокойной ночи, мисс Харрисон, – сделав неглубокий реверанс, вежливо попрощалась девушка.

– Спокойной ночи, Арабелла, – сказала гувернантка и неожиданно спросила: – Полагаю, вы не умеете играть в пикет?

Арабелла замялась, и, прежде чем смогла ответить, мисс Харрисон продолжала:

– Ну, разумеется, нет. Я просто так подумала: больно уж мисс Феллоуз неважнецкий игрок. Но тут уж ничего не поделаешь: видно, Бог не дал умения играть в карты.

– Наверное, так оно и есть, – согласилась Арабелла.

Она не стала говорить, что благодаря стараниям отца прекрасно играет в пикет. У нее не было ни малейшего желания засиживаться в компании мисс Харрисон и мисс Феллоуз. За чаем гувернантка казалась занятой своими собственными мыслями и не делала никаких попыток поддержать разговор.

Арабелла с трудом заставляла себя не смотреть на толстую белую руку, на которой сияло кольцо ее матери: два соединенных сердца, бриллиантовое и рубиновое. Девушка прекрасно помнила, как отец принес это кольцо.

Ей было лет шесть. Она сидела на кровати родителей и разглядывала подарки Деда Мороза, которые, проснувшись, обнаружила в ногах своей постельки. Сунув руку под подушку, отец извлек оттуда маленькую бархатную коробочку.

"Это мне?" – спросила мать.

"Тебе, моя дорогая, – ответил отец, – в знак моей любви к тебе и в честь того, что это будет самое лучшее наше Рождество".

Звучавшие в голосе отца проникновенные нотки заставили Арабеллу удивленно посмотреть на него. Он нагнулся к матери и поцеловал ее в губы.

"Что бы я ни подарил тебе – ничто не может быть слишком хорошо для тебя".

Мать рассмеялась:

"Только не при ребенке, милый. Дай же мне наконец посмотреть твой подарок".

Она взяла коробочку, открыла ее и не смогла удержаться от восторженного возгласа:

"Восхитительно! В жизни не видела более прелестного кольца!"

"Позволь мне примерить его на твой пальчик", – попросил отец.

Мать протянула руку, и он надел ей кольцо на безымянный палец рядом с обручальным.

"Я в восторге, но послушай меня, это безумие: мы не можем позволить себе подобную расточительность, как тебе должно быть прекрасно известно!"

"Я просто не мог удержаться, – ответил отец. – Это два наших сердца рядом, и ничто не в силах разлучить их".

В тот момент Арабелле показалось, что комната наполнилась необыкновенным золотистым светом: так велико было счастье родителей.

Теперь же она буквально заставила себя проговорить с деланным безразличием:

– Какое у вас красивое кольцо, мисс Харрисон! Гувернантка растопырила пальцы.

– Мне тоже так кажется, – согласилась она.

– Это подарок кого-то дорогого вашему сердцу?

Последовала пауза, и мисс Харрисон резким движением спрятала руку между колен.

– Заканчивай с чаем, Бьюла, – раздраженно проговорила она. – А у тебя, Арабелла, аппетит, как у мышонка. Посмотри на себя, ты похожа на ощипанного воробья.

Гувернантка встала из-за стола и подошла к окну.

– Завтра, – проговорила она, стоя к ним спиной, – вы, детишки, сможете выйти в парк.

Лежа в постели, Арабелла снова и снова возвращалась мыслями к кольцу. Она чувствовала, как в ней нарастает волна гнева. Ну, почему, почему эта крикливо одетая, погрязшая в лени гувернантка, у которой не было никакого желания учить, но всегда имелось желание выпить, должна щеголять в драгоценностях ее матери?!

А впрочем, разве она, Арабелла, была в силах что-либо сделать? Конечно, она могла бы рассказать обо всем матери. Но даже если бы леди Дин и узнала, где находится ее кольцо, было бы очень трудно обвинить гувернантку в укрывательстве краденых вещей. Мисс Харрисон имела полное право заявить, что кольцо ей привезли из Лондона, и, если она откажется открыть имя дарителя, все дело зайдет в тупик. Однако хуже всего в этой ситуации было то, что Арабелле никак нельзя было ссориться с мисс Харрисон. Любая стычка с ней будет означать немедленное возвращение домой.

При воспоминании о сэре Лоренсе девушка поежилась. Нет, она трепетала не перед гневом отчима и даже не перед хлыстом, к которому он часто прибегал. Это было нечто совсем другое, заставлявшее ее невольно сжимать кулаки.

Должно быть, Арабелла ненадолго задремала, потому что, внезапно проснувшись, услышала, как часы пробили пять. За окном светало, и у нее возникло страстное желание выйти на свежий воздух. Казалось, что пыль и грязь этого дома проникают прямо в ноздри, и от этого болит голова и ощущается тяжесть во всем теле.

Выскользнув из кровати, девушка помылась холодной водой, оделась и накинула на плечи шаль, опасаясь утренней прохлады. Без хозяйского глаза слуги совершенно обленились и отвыкли вставать рано, поэтому, маленьким привидением бесшумно пробираясь по лестницам и коридорам, Арабелла не рисковала кого-нибудь встретить.

Она даже не пыталась открыть тяжелую дубовую парадную дверь, а решила пройти через кухню. Неслышно ступая по плохо вымытым каменным плитам коридора, девушка миновала огромную, увешанную окороками кухню, молочную, многочисленные буфетные и кладовые и, наконец, оказалась у двери, ведущей во двор.

Арабелла повернула большой ключ, отперла засов, расположенный, к счастью, довольно низко. Скрипнув, дверь открылась, и в лицо девушки пахнуло чистым, свежим утренним воздухом. Кусты и несколько яблонь стояли все в цвету. За деревьями виднелась дорожка, которая вела, по-видимому, к конюшням. Чувствуя приятное возбуждение, Арабелла направилась туда.

Она ездила верхом с трех лет. И это было еще одно удовольствие, в котором ей отказал отчим, заявив, что не в состоянии содержать еще одну лошадь вдобавок к тем, которые требовались для него самого и для экипажей. Когда лошадь была продана, Арабелла проплакала в подушку всю ночь, однако не показала отчиму, как глубоко он уязвил ее, а с каменным лицом выслушала его нравоучение о том, что девицам не пристало разъезжать верхом.