– А может… в этом все дело? В отсутствии самостоятельности? Может, у нее было все, но не было самой себя?

– Ага… Вот-вот, и ты туда же! И Сонька мне что-то подобное в уши пела! Исчезаю, говорит, нет меня как личности! У меня, мол, самой себя нету, все Марк забирает! А я ей, помню, говорю: «Брось ты эти философские бредни, живи в свое удовольствие!» А она ревмя ревет… Дура, одним словом. – Майя громко икнула, стыдливо прикрыв рот рукой. Пробурчала из-под ладони глухо: – Ой… Вот Бог-то меня и наказывает… Нельзя покойников плохим словом поминать…

– Нет, она вовсе не дура, как вы говорите, Майя… Она в чем-то права…

– Да ладно, права! В чем права-то? Глупости все это, вот что я тебе скажу! Ну, хоть меня для примера возьми… У меня этой «самой себя» – хоть одним местом ешь, не подавишься! Куда ни плюнь – все сама да сама… А толку что? Где оно, счастье-то? Ау… Эх, да что там…

Тяжко вздохнув, Майя с силой провела ладонью по ежику волос, помяла одутловатые багровые щеки. Потом добавила грустно:

– Дуры вы, девки, дуры… Счастья своего не понимаете… Вот я бы, например…

– Да, Майя, – перебила ее Соня, неожиданно почувствовав, что устала от долгого общения, – не зря говорят – хорошо там, где нас нет… Ну, я все-таки пойду, меня потеряли уже, наверное.

– Что ж, иди… С Марком-то особо не загуляешься. Теряться от него нельзя, не позволит… Меня бы вот так кто потерял…

– А как мне отсюда выйти?

– Да очень просто. Дом обойдешь, там калитка. По улице налево, через пять домов усадьба Олениных будет.

– Ладно. Спасибо вам…

– Да не за что. Заходи в гости, когда приспичит. И если не приспичит, заходи. Поболтаем… О, да у тебя рука в крови! И брючина, вон, порвана! Где это тебя угораздило?

– Через ваш забор продиралась…

– Может, перевязать?

– Нет. Не надо. Спасибо. Я сама…

Марк стоял на веранде, сунув руки в карманы брюк и нервно перекатываясь с носка на пятку. Увидев Соню, идущую по тропинке, быстро сбежал с крыльца, бросился навстречу:

– Соня… Где ты была? Я ведь даже номера телефона твоего не знаю!

– Да я все равно его в комнате оставила…

– Но где ты была? Господи, что это? У тебя рука в крови…

– Я заблудилась, Марк. Пошла погулять и заблудилась. А рука – это пустяки. Просто царапина.

– Но все равно – надо обработать… Пойдем в дом, у Тины аптечка есть.

– Да не надо!

– Ничего, ничего… Ты спокойно посидишь, я сам обработаю…

Слегка приобняв Соню за плечи, Марк повел в дом, усадил в кресло. На его зов прибежала Тина, засуетилась в поисках аптечки. «Марк переполошился из-за царапины? – думала Соня. – И опять – я сам, я сам…»

Сам смазал ранку йодом, сам перебинтовал. Потом присел перед ней на корточки, глянул в глаза.

– Ну, как ты?

– Да неудобно… Столько хлопот. И вообще, Марк… Я думаю, нам надо объясниться. Как-то меня напрягает двусмысленность моего положения. Хотя – сама виновата…

– Я думаю, здесь нет никакой двусмысленности, Сонечка… Ты у меня в гостях…

– Нет, есть. Ты должен знать обо мне правду. То есть… Я не то хотела сказать… Марк, согласись, что это глупо – ассоциировать меня с бывшей женой! По-моему, мы оба немного заигрались… Ты не находишь?

– Ничуть. Успокойся. Все хорошо, Сонечка…

– Но давай поговорим, наконец! Расставим все по своим местам! Чего ты от меня хочешь, Марк?

– Да ничего, абсолютно ничего! Просто живи в этом доме, отдыхай, наслаждайся покоем. А время само все расставит по своим местам.

– Да нет же, Марк! Ты же не знаешь обо мне ничего, абсолютно ничего…

– Почему не знаю? Ты вчера сказала, что у тебя случилось какое-то горе. А чтобы пережить горе, Сонечка, нужно время. Время пройдет, и…

– Да, если бы все было так просто… А ты не хочешь знать, что у меня случилось? Хочешь, расскажу тебе все, как есть? И вообще, кто я такая?

– Хочу, Соня. Конечно, хочу. Но, может, не сейчас… Ты сейчас очень взволнована…

– Нет, сейчас! Именно сейчас! Мне надоело быть полной идиоткой, эксплуатирующей чужой образ! Жить в этом доме, как Соня Оленина, принимать от тебя подарки, как Соня Оленина… Я не Соня Оленина, Марк! Я другой человек! А ты… Ты видишь во мне всего лишь клона своей жены! И тебе все равно, что я при этом чувствую! Ты молчишь, я молчу… Это же… похоже на сумасшествие, Марк! Мы оба сошли с ума! Нет, почему я сразу не уехала, не понимаю?

– Ты не уехала потому, что я не хотел, чтобы ты уехала. Я не могу… этого допустить, Соня. И ты права – мне, по большому счету, все равно, что с тобой было раньше. Может, это жестоко звучит, но ты постарайся понять меня правильно… Я все равно никуда тебя не отпущу, прими это как данность.

– Что значит – не отпущу? Я что, твоя пленница? Я попала в обитель Синей Бороды? Но это же смешно, Марк… Я же в любую секунду могу вызвать такси и уехать…

– Но ведь не уехала. И не уедешь.

– Я уеду, Марк. Прямо сейчас уеду.

– Куда? В горе? Ах, Сонечка, Сонечка… Ты думаешь, я ничего про тебя не понимаю, да? Твое горе, милая Сонечка, написано на твоем прекрасном лбу крупными буквами… Хочешь, я его прочитаю?

– Ну… что ж, попробуй…

– Я думаю, тебя бросил муж. Унизил, изменил, растоптал лучшие твои чувства. Даже скорее всего, что ты оказалась в крайне стеснительном материальном положении… Ни работы, ни дома, бежишь куда глаза глядят. Так часто бывает с вполне благополучными женщинами, милая. Мужчины обычно жестоки с бывшими возлюбленными, такова их природа. Ну что, я правильно тебя прочитал?

– Нет, Марк. Все не так, не так… То есть… Да, муж мне действительно изменил. И не с кем-нибудь, а с лучшей подругой.

– Что ж, тоже вполне обычная ситуация… Можно сказать, бытовая.

– Нет, не обычная! Дело в том, что… У меня есть ребенок, Марк. И я… его бросила. Я оставила его мужу и сбежала… Я совершила великую подлость, понимаешь ты это или нет?! Я бросила своего ребенка! Бросила, бросила! Понимаешь ты это или нет?

Последнюю фразу Соня уже выкрикивала, колотя себя кулаками по коленкам. Задохнувшись слезами, она спрятала лицо в ладонях. Тело дрожало мелко, никак не унять. Да теперь уж и не унять, наверное. Проговоренный словами ужас разливался внутри жарким маревом, не давал дышать. И плач получался истерический, будто она не плакала, а сильно кашляла.

– Тихо, тихо, моя девочка… Тихо… – По-прежнему сидя на корточках, Марк осторожно оглаживал Соню по плечам, по бедрам, по коленкам. Даже сквозь истерику ей показалось, что по-хозяйски оглаживал. – Я понимаю, как тебе тяжело… поплачь…

Плакала она долго. Пила воду из стакана, который вложил ей в руки Марк. Зубы стучали о край, вода выплескивалась на подбородок. Наконец ее тело обмякло, будто устало от напряжения.

Взяв из ее рук стакан, Марк сел на подлокотник кресла, положил ей ладонь на затылок и заговорил неожиданно твердо, четко разделяя слова, будто вбивая их ей в голову:

– Тебе не за что себя винить, Соня. Ты поступила так, как поступила, отдай в этом себе отчет и не мучайся больше. Муж хотел навязать тебе новые правила жизни, но получилось так, что ты заставила его принять твои правила. Вы квиты, только и всего.

– Да, если б не шла речь о ребенке… – с последним слезным вздохом выдавила из себя Соня.

– Хм… Да, ребенок. Но это ваш общий ребенок. Да и что – ребенок? Такой же человек, гомосапиенс, только в миниатюре. Никогда не понимал этих священных плясок вокруг маленьких гомосапиенсов… Всего лишь заложенный природой процесс роста клеток.

– Марк, ты что?.. – Подняв голову, Соня со страхом взглянула она ему в лицо. – Неужели ты… это серьезно говоришь?

– Вполне.

– Нет, не может быть… Я тебе не верю!

– Да отчего же, милая? Ведь что такое сама суть материнства-отцовства, ты никогда не задумывалась? Это же все лишь чередование умиления и раздражения в сторону своих чад… А в перерывах между умилением и раздражением – выполнение заложенной природой задачи по взращиванию своих отпрысков. Только и всего. Но люди почему-то называют это любовью… Любому процессу нужны красивые одежды, так легче оправдать свое бытие на грешной земле.

– О господи, что ты говоришь… Я не могу этого слушать, Марк! Это ужасно, что ты сейчас говоришь! Мне страшно рядом с тобой… Уйди… Уйди, прошу тебя…

– Тебе не должно быть рядом со мной страшно, Сонечка. Просто я говорю так, как думаю. И заметь, я сейчас предельно честен с тобой, пусть, как тебе кажется, циничен, но честен. И я очень рискую, заметь, не говоря тебе тех слов, которые ты хотела бы от меня услышать. Я не стараюсь казаться лучше, чем я есть, милая Сонечка. Мне это очень важно, чтобы ты принимала меня таким, какой я есть. Не строила в отношении меня никаких иллюзий. Нет, дорогая моя Соня, ты совсем не напугала меня своим поступком, совсем… Даже наоборот…

– Но ты меня не понял, Марк! Я ведь не для того тебе все рассказала, чтобы ты, оклеветав себя, оправдал таким образом мой поступок! Я знаю, что он ужасен! Ведь речь идет о моем ребенке! Понимаешь – моем! Мне тяжело это слушать, Марк, как ты не понимаешь?

– Я понимаю, Соня. Но уж прости, я исхожу из твоего поступка. Ведь это ты бросила ребенка, а не я. Ты – смогла. Теперь исходи из этого.

– Ма-а-арк…

– Спокойно, Соня, спокойно…

Он снова крепко сжал пальцами ее затылок, а помолчав, заговорил тихо, твердо:

– Надо уметь понимать и принимать свою природу, Соня, даже самую несовершенную. Научиться не кокетничать хотя бы перед самой собой. В попытке казаться лучше, чем есть, люди порой так из штанов выпрыгивают, что уже и сами не понимают, кто они есть на самом деле… И порой бывает очень больно смотреть на этот процесс. Колбасит людей – жуть… Смотришь на такого оборотня, из штанов выпрыгивающего, и силой остановить его хочется – что ж ты творишь, подлец… Но мы, как правило, молчим. А если кто осмелится на правду и выступит в роли мальчика из сказки про голого короля, пучим глаза от возмущения, начинаем кулаками трясти – не смей, мальчик, заткнись! Это не принято, мальчик! И вообще – нам страшно тебя слушать, мальчик…