В конце недели оно наконец появилось. Поправилась и Тесса, Она стеснялась своих регулярных недомоганий, поэтому при первой встрече с Кингдоном покраснела. Поблагодарила его за звонок, за визит и за стихи.

Она снова ежедневно приезжала на съемки, оставляла машину под виргинским дубом и в любую минуту была готова по требованию Римини кое-что изменить в сценарии, но в основном была зрительницей. Кингдон избегал оставаться с ней наедине. Каждый вечер он приходил к Лайе и играл свою лживую роль перед киноаппаратом без пленки.

Как-то Лайя протянула ему номер «Моушн пикчерз уорлд». Там была статья о нем. Все чаще и чаще в светской хронике упоминалось его имя, газета писала о капитане Кингдоне Вэнсе из эскадрильи «Лафайет», раненном в бою... Часто рядом с его именем появлялось и имя Лайи. Кингдон как-то поинтересовался: уж не она ли это все устраивает? И получил утвердительный ответ.

— Один мой приятель аккредитован на «Ласки-студио».

— Остается позавидовать тому, что у тебя есть такие важные приятели, — сказал он. — Только передай ему, чтобы он больше не трогал «Лафайет». Я не хочу.

— Но ведь «Лафайет» и вправду героическая эскадрилья?

— Именно поэтому я не желаю, чтобы ее марали. «Летчик» — это ложь от начала и до конца.

— Милый, какой же ты дурачок! А из чего же, по-твоему, делают звезд?

— Из проституток, — с горечью сказал он.

Она отвернулась от него. Он лежали в ее постели. На ней не было ничего, а на нем только трусы. Увидев однажды его рану во всей красе, она больше старалась не смотреть на нее. Голливуд был ее Аваллоном[33], «островом блаженных». В Голливуде все совершенно, а шрамы легко смываются водой. Настоящий рубец вызывал у нее дурноту.

Приподнявшись на локте, она серьезно заглянула ему в глаза.

— Сейчас самое подходящее время. В такое время ты можешь достичь величия, — без всякой зависти сказала она.

— Лайя, — вздохнул он. — У меня совсем другое на уме.

— У кинозвезды сбываются все желания. Деньги, аэропланы, женщины. Можно добиться всего.

— И луну с неба достать?

— Я серьезно. Ты в душе человек очень сложный. Поэтому у тебя все получается. И именно поэтому ты не знаешь, чего хочешь. Впрочем, может, и знаешь, но даже не пытаешься взять. Каждый шаг в этой жизни ты делаешь, переступая через себя.

Той ночью он принял решение. Лайя права. Его злейший враг — он сам. Внешние и внутренние раны саднили невыносимо. Впервые в жизни он решил положить конец своему самоедству и поступить просто и без околичностей. Вознамерился взять то, чего ему больше всего хотелось. Той ночью он не заснул, думая о Тессе.

В конце сентября в студии отсняли последнюю сцену фильма. Кингдон послал за бочонком пива. Оператор Макс раздобыл бутылку виски. Все веселились, слышались шутки и тосты. Появились жены и подружки. Потом, взявшись за руки, все запели.

Было уже темно, когда Кингдон проводил Тессу к машине. Стояла безлунная ночь, сильно пахло цветущими апельсиновыми деревьями, росшими неподалеку. Их обнимала бархатная темнота, шум шагов гулко отдавался от сухой земли. С Тихого океана тянуло холодной сыростью.

— С «Летчиком» покончено, — произнес он.

Она вздохнула.

— Тебе жаль, что съемки позади? — спросил он.

— Да.

Они подошли к «мерсеру». Он взял ее за руку.

— Мне тоже. Помнишь, как мы познакомились на веранде отеля «Голливуд»? Я тогда был похож на ходячего мертвеца. Пребывал в каком-то оцепенении. Словно тело умерло, а мозг продолжал работать. Во мне не было ни чувств, ни мыслей. Стоило услышать шум аэроплана — и душа уходила в пятки. А теперь я сам выполняю трюки! Тесса, тебе известно, почему мне так жаль, что съемки закончились?

— Да.

Он положил руки ей на плечи. Видел ее лицо, но не мог различить его выражение. Ощущал тепло ее дыхания, аромат духов... сильный, таинственный...

— Потому что теперь мне нужно тебе кое-что сказать.

— Не говори ничего.

— А как же тогда ты узнаешь, о чем я думаю? — спросил он.

— Я люблю тебя.

— Ты мне уже говорила это.

— Когда?

— Ты все время думаешь об этом, — сказал он. — Когда стояла у окна и прижимала мою книгу к сердцу.

— Я... Кингдон... — Она сняла его руку со своего плеча и на мгновение легонько прижала к своей груди. Тесса сделала это как-то боязливо, робко, но это взволновало Кингдона гораздо сильнее, чем умелые ласки опытной Лайи.

Кингдон наклонился и приник к ее груди, скрытой под шелком платья. Она прижала его голову к себе, шепча его имя. Он провел руками по ее стройному телу, ощущая, что она вся дрожит от его прикосновений. У Кингдона появилось чувство неизбежности происходящего, ему почудилось, что это уже когда-то было.

— Кому принадлежит мое сердце, тому принадлежу и я, — прошептал он, прижав лицо к ее груди. — Я твой.

Подняв голову, он осыпал поцелуями ее лицо. Ее ресницы трепетали под его губами. Потом Кингдон обнял ее, крепко прижал к себе и поцеловал в губы. Ему почудилось, что этот поцелуй унес их за пределы пространства и времени, в небытие. В те мгновения ему не нужно было думать о последствиях. Ее губы разомкнулись под напором его губ, и язык Кингдона коснулся кончика языка Тессы. Чуть отстранившись, Кингдон шепнул:

— В воскресенье.

— Что?

— Я обещал сказать тебе, когда буду готов познакомиться с ними. — Он коснулся губами нежной мочки ее уха. — В воскресенье. Я приду к обеду. Самое удобное время для визита поклонника с честными намерениями.

— Мы будем на вилле, — тихо сказала она.

— Где это?

— В конце бульвара Сансет, почти на берегу. Туда ведет объездная дорога, где растет большой платан, а на нем вырезана наша фамилия.

— Ван Влит?

— Да.

— Значит, платан на дороге? Запомню. — Он снова поцеловал ее. — Но ты не настаиваешь на своем приглашении. Почему?

— Мой отец недолюбливает тебя.

— У него преимущество — он меня по крайней мере помнит. Я этим не могу похвастаться, но почему-то уверен, что и он мне не понравится.

— Кингдон...

— О, не беспокойся! Помня об уроках Дугласа Фэрбенкса, я смогу сыграть свою роль, любимая. Я покорю его.

Она потянулась губами к его губам. Поцеловав ее, он легонько провел руками по ее груди. Дрожь пробежала по его телу.

Но отрываясь от него, она прошептала:

— В машину?

Поначалу он даже не понял, но когда смысл ее приглашения дошел до него, Кингдон испытал еще более сильное чувство, чем то, что нахлынуло на него на крыльце Гринвуда. Он крепче прижал Тессу к себе.

Вдруг рядом послышались голоса. Из сарая Римини вышли люди. Они спустились с небес на землю.

— Нет, — шепнул он. — Лучше подождать, пока... Хоть я не хочу ждать ни минуты... Господи, неужели ты сама просишь меня об этом?

— Милый...

— Любимая, любимая! Заднее сиденье «мерсера». Вокруг целая орава киношников... Нет, я отнюдь не так представляю себе ту минуту, когда ты испытаешь неземное блаженство.

Он сгорал от желания, но тем не менее отстранился от нее.

5

От Голливуда до виллы Ван Влитов был час езды. Вилла стояла в каньоне, милях в двух от побережья. Из холла в спальни вел длинный переход, увитый виноградными лозами. У каждой спальни был свой вход, затянутый москитной сеткой. Все двери выходили на поле для игры в поло. Этот вид спорта не так захватывал Бада, как родео, в которых ему доводилось участвовать в молодости. Но банкиры и другие его деловые партнеры получали удовольствие от поло, и порой он даже позволял им обыгрывать себя. Эта маленькая жертва окупалась потом банковскими кредитами. Как правило, на субботу и воскресенье сюда приезжали Чо Ди Франко и его сыновья-двойняшки Тим и Джонатан, работавшие в юридическом отделе «Паловерде ойл», и все они принимали участие в игре. Но в ближайший уик-энд Бад и Амелия решили съездить в Вашингтон, поэтому никого не приглашали в гости. Впрочем, вздумай в их отсутствие кто-нибудь заглянуть на виллу, он спокойно мог бы здесь остаться, отведать жаркого.

Независимо от того, гостил ли у них кто-нибудь, каждое утро на заре Бад и Тесса седлали лошадей и совершали перед завтраком прогулку верхом. Одевались они при этом во все старое. В то утро на Баде были полинявшие джинсы и протертая на рукавах шерстяная рубашка. Тесса надела черную юбку с большим разрезом — специально для верховых прогулок — и белый свитер, который носила с шестнадцати лет. Они ехали по дну каньона. Грунтовые воды здесь почти выходили на поверхность и омывали корни дуба и сумаха. Птицы все еще распевали свои песни, приветствуя зарю.

Тесса с отсутствующим видом похлопывала лошадь по крепкой холке и задумчиво улыбалась. Она была погружена в свои мысли. Кингдон пробудил в ней чувства, о существовании которых она и не подозревала. В поцелуях Пола Шотта не было страсти, ибо молодой человек всегда помнил, что Бад его босс. Другие поклонники Тессы — а их, кроме Пола, было немного — робели не меньше ее самой и боялись даже прикоснуться к ней. Мать никогда не заговаривала с ней о чувственной стороне любви. А домашнее воспитание и природная сдержанность только усугубляли положение. О сексе она знала едва ли не намного больше, чем пятнадцатилетняя Амелия в те времена, когда начала встречаться с Бадом Ван Влитом на полуразрушенном древнем ранчо. Но после ласк Кингдона тело Тессы будто ожило, наполнилось ожиданием, едва ли не впервые она почувствовала в себе сокровенное нутро женщины.

— Что-то ты сегодня молчалива, — сказал Бад.

Тесса крепче ухватилась за поводья.

— Завтра приедет Кингдон, — вырвалось у нее.

Судорога пробежала по всему телу Бада. Его жеребец перешел на рысь. На самом дне усыпанного палой листвой оврага Бад остановился, поджидая Тессу.