– Т-только сейчас я н-начинаю понимать, как вы были п-правы, милорд, – созналась Марго, бросив еще один долгий взгляд на Эрика прежде, чем наконец со вздохом отвернуться. – Ваш брат – с-самый упрямый человек, которого я когда-либо знала. Я уж и н-не говорю о леди М-минне – вряд ли т-такое п-поведение достойно порядочной девушки.

У Жофре вырвался удивленный смешок.

– В самом деле? А я, признаюсь, и не заметил, что у этой прелестной леди есть недостатки! Ах как жаль, право! Ей-богу жаль! Но попытайтесь представить только, как себя чувствовала бедняжка! С одной стороны, неуклюжие попытки моего упрямого братца приволокнуться, с другой – взгляды вашей светлости, которые метали молнии и от которых волосы чуть ли не дымились у нее на голове! Да несчастная крошка перепугалась до смерти, словно кролик, оказавшийся между двух армий, когда вот-вот начнется битва! Уж вы простите солдату такое сравнение, миледи!

– Ч-что-то я н-не заметила, чтобы она так уж страдала, особенно, когда сэр Эрик Стэйвлот об-бхаживал ее то так, то этак! – возмущенно фыркнула Марго. – Ч-честно говоря, мне показалось, что она была готова лопнуть от г-гордости! П-проклятая предательница! А еще подруга называется!

– Ах! – расплываясь в улыбке, заявил Жофре. – Тут уж мне нечего возразить – это любовь! Только влюбленный может сгорать от ревности, когда причин для нее нет и в помине! Бедная леди Минна! Придется мне поломать голову, как уберечь ее, – иначе вы оба со своей любовью попросту сживете ее со свету!

Марго только упрямо скрестила на груди руки и вызывающе вздернула подбородок, по-прежнему упорно считая Минну виновной во всех смертных грехах.

Спустя несколько минут она, однако, немного смягчилась и даже отважилась искоса бросить осторожный взгляд на Минну, которая вместе с Эриком ехала всего в нескольких шагах впереди них с Жофре. Они оба смеялись над какой-то шуткой.

– Н-неужели он и вправду увлечен ею? – жалобно простонала Марго?

– Да нет, конечно. – Жофре заботливо закутал ее плечи теплым плащом, заметив, что она вся дрожит как осиновый лист. – Уверен, что Эрик любит только вас, миледи, хотя, может быть, и сам еще не понимает этого. И вам вовсе не стоит так ревновать бедную леди Минну. Все дело в том, что этот тупоголовый осел, мой братец, решил оттолкнуть вас, вот и выкидывает одну штуку за другой.

Жофре предпочел не упоминать о том, что его старший брат давным-давно овладел таинственным искусством очаровывать женские сердца, еще мальчиком заметив, что его гигантский рост и суровые черты лица скорее способны внушить страх, чем нежные чувства. А поняв это, стал настоящим сердцеедом, и умение внушить любовь стало для него чем-то вроде страсти к охоте, так что теперь Эрик порой незаметно для себя пускал свои чары в ход.

– Но п-почему? – упорствовала Марго. – Если он влюблен, для чего он хочет оттолкнуть м-меня? Ах, я так люблю его! Н-неужели он н-не понимает, что ранит м-меня в самое сердце? Сегодня утром он не п-потрудился даже поздороваться, а теперь стелется перед М-минной, как перед королевой!

Жофре со вздохом покачал головой.

– Хотелось бы мне самому это понять, миледи! Я ведь уже говорил, что мой братец порой ведет себя на редкость глупо, хотя сам он скорее умрет, чем признается в этом. Это еще более глупо, потому что он крепко любит вас, миледи, и при этом хочет уберечь от того зла, которое может причинить его любовь. Вам, вероятно, не известна печальная история его появления на свет…

– Я все знаю. Он сам сказал мне прошлой ночью, что скорее всего является плодом незаконной любви и что родители бросили его. К сожалению, эта несчастная история заставляет его страдать, но, право же, какое это имеет значение для нас обоих?

Марго осеклась, почувствовав, как руки ее будущего деверя вдруг порывисто сжали ее, а горячие губы в порыве благодарности прижались к щеке. Он пылко расцеловал ее.

– Вы самая добрая и прекрасная леди, Марго ле Брюн, знаете ли вы это? Надеюсь, этот безмозглый осел в конце концов поймет, какое ему привалило счастье! И вы совершенно правы! Тайна его рождения ничего не значит, поверьте мне. Хотелось бы мне только, чтобы и он так думал!

Марго бросила на него изумленный взгляд:

– А почему это так его волнует?

Жофре чуть поколебался, потом украдкой обернулся и склонился к уху Марго:

– Когда Эрик и я были еще малышами лет семи, я считал, что лучше моего старшего брата нет человека на земле. Я обожал его, боготворил так, как может только младший брат, бегал за ним как собачонка. Словом, был у него в полном подчинении. Даже ночью я порой не мог уснуть, пока не пробирался украдкой в его комнату, чтобы незаметно юркнуть к нему в постель. Каждое утро матушка точно знала, где меня искать. – При этом воспоминании он лукаво усмехнулся. – Вы, должно быть, подумали, что он терпеть не мог такого докучливого приставалу, ведь правда? А вот и не угадали! Он всегда был на редкость терпелив и добр, по-настоящему добр ко мне! Ему и семи еще не было, но Эрик уже ростом был с юношу, а я – чуть ли не по пояс ему. На один его шаг приходилось три моих, и я всегда боялся, что потеряю его из виду, когда мы куда-то шли вместе. – Голос Жофре стал глуше, в глазах появился мягкий блеск. Взгляд, обратившись в далекое прошлое, стал задумчивым, словно он пытался вновь увидеть то, что было много лет назад. – Вы не поверите, миледи, но он всегда ждал меня! Больше того, заметив, что я за ним не поспеваю, Эрик старался замедлить шаг, даже когда спешил, то и дело оборачиваясь, чтобы убедиться, что я не отстал. Ему и в голову не приходило смеяться надо мной или попытаться отделаться от меня, нет. – Жофре на мгновение растроганно замолчал, потом откашлялся и снова продолжал: – В нашей семье всегда без слов признавали, что Эрик – самый лучший из всех нас. Конечно, может, на первый взгляд это и не очень-то хорошо, просто Эрик… он такой сильный и в то же время невероятно добрый, всегда такой уверенный в себе. Да, наверное, именно поэтому. Он всегда, насколько я помню, был уверен в себе… во всех нас. Наши родители любили нас одинаково сильно и никогда не выделяли кого-то, но с моей стороны было бы глупо не признать, что они всегда уважали Эрика за его характер. Конечно, не подумайте, что я делаю из него божество! Нет, у него полно недостатков, да вы и сами уже успели убедиться, какой у него упрямый нрав. Еще малышом он порой выводил из себя отца, – Жофре весело хихикнул, – да и сейчас еще выводит! – Но смех его перешел во вздох. – Конечно, уже не так, как прежде, когда был маленьким. Но в тот день, когда Эрик узнал тайну своего рождения, он изменился. Все изменилось.

– Д-должно быть, это было ужасно, – сочувственно пробормотала Марго, кутаясь в плащ.

– Да, – мрачно кивнул в ответ Жофре.

Он крепче обхватил ее за талию и неосознанным движением притянул девушку к себе, словно желая согреть, хоть и понимал, что вряд ли это удастся. Для сентября все-таки было слишком холодно, к тому же все эти дни дул пронизывающий ветер. А угрюмое серое небо нависло над головами, грозя в любую минуту разразиться промозглым дождем.

– Конечно, это было ужасно, что и говорить. Мне было лет восемь, и я тогда даже как следует не понял, что произошло. А по тому, как вели себя родители и старшие братья, вдруг решил, что кому-то пришло в голову забрать у нас Эрика, вот я и вцепился в него мертвой хваткой и принялся кричать как резаный. Боже правый! Что за день! В жизни никогда так не радовался, когда убедился, что Эрик остается с нами! Можно только представить, что тогда пришлось пережить Эрику. После этого дня он как-то сразу изменился. Стал подчеркнуто послушен, никогда и слова поперек не осмеливался сказать, особенно отцу с матерью, а кроме того, вбил в себе в голову, что должен сделать все, чтобы от него в Белхэйвене была польза. Словно доказывал всем, и себе в том числе, что не даром ест свой хлеб. И ни на минуту не забывал о том, что между нами есть разница. Прошли годы, прежде чем он снова стал самим собой. – Жофре снова вздохнул. – А кроме того, есть еще клятва в вечной верности до гроба, которую он дал отцу, когда узнал о своем незаконном происхождении.

– Клятва? – повторила Марго. – Ч-что еще за клятва?

– Когда отец с матерью вынуждены были признать, что он приемный, а не родной их сын, Эрик настоял на том, чтобы принести отцу клятву в вечной верности. Конечно, родители поначалу и слышать об этом не хотели, но Эрик уперся и настоял на своем. Уверял, что останется только после того, как ему разрешат принести злополучную клятву… чтобы всей своей жизнью заплатить за то, что для него сделали.

– Но это же г-глупо!

– Конечно, – охотно согласился Жофре. – Отец тоже так думал, но Эрик стоял на своем, и отцу наконец пришлось сдаться, просто для того, чтобы в семье воцарился мир. Думаю, только поэтому он и согласился… чтобы прекратить наконец этот поток слез. Впрочем, мне всегда казалось, что ему и в голову не приходило воспринимать ее сколько-нибудь серьезно, но вот Эрик с тех пор вел себя так, будто клятва связала его до самой смерти. Говорю вам, миледи, мой брат давным-давно свыкся с мыслью, что должен прожить свою жизнь в Белхэйвене, посвятив всего себя родителям и забыв о себе. Когда мы сражались при Шрусбери, Эрик заслужил великую славу. Сам король отличил его и предложил ему место при дворе. Нет, вы только представьте – Эрик отказал его величеству, объяснив, что не может покинуть отца, потому что, видите ли, поклялся ему в вечной верности. Вместо этого он попросил, чтобы ко двору поехал наш старший брат Джеймс, который согласился на это, только убедившись, что всем нам не под силу переубедить этого упрямца.

– О Г-господи! – пробормотала Марго.

Жофре вдруг рассмеялся:

– Отец бушевал всю ночь, можете мне поверить! В жизни не помню, чтобы он так разъярился, но ничто не могло заставить Эрика передумать.

– Д-да уж, упрямства ему н-не занимать, – кивнула Марго. – Н-неужели именно поэтому он и отказывается ж-жениться на мне? Из-за этой клятвы?