Все шло достаточно гладко до тех пор, пока Марион не добралась до Бена. То, что он и Венди докладывали вначале, произвело на нее весьма благоприятное впечатление. Они рассказали о своей работе в Сан-Франциско, о том, какие встречи и с кем они провели, какие вопросы решили, а какие оставили открытыми, а Марион делала пометки в лежащем перед ней списке, кивала и благосклонно улыбалась. Проект наконец-то начинал приобретать конкретность, зримость.

— Мы не смогли решить положительно только один вопрос, — сказал Бен в заключение, и хотя его слова прозвучали совсем негромко, все головы тотчас повернулись в его сторону.

— Какой же? — спросила Марион и слегка нахмурилась.

— На выставке в Сан-Франциско мы видели интересные работы одной молодой фотохудожницы, и я связался с ней, чтобы договориться о сотрудничестве. Дело в том, что ее снимки, на мой взгляд, прекрасно подошли бы для оформления вестибюлей и коридоров во всех основных зданиях центра. Но она просто не пожелала со мной разговаривать.

— Что значит — не пожелала? — Марион уже не скрывала своего недовольства, и Бен почувствовал, как по его спине стекает холодный пот.

— Просто не пожелала — и все. Когда я сказал, зачем я ей звоню, она просто бросила трубку. Марион слегка приподняла бровь.

— А она знала, кого вы представляете? При этих ее словах Майкл сдержанно улыбнулся. Можно подумать, что это что-то изменило бы. Его мать придерживалась мнения, что при одном произнесении фамилии Хиллард все остальные должны пасть ниц. Разубеждать ее он никогда не пытался — если это и было заблуждением, то вполне невинным. Гордости в нем было, во всяком случае, гораздо больше, чем невежества или нежелания смотреть правде в глаза.

— Увы, да. И я боюсь, миссис Хиллард, что именно это вызвало в ней столь сильную негативную реакцию. Мне показалось, что эта женщина не хочет сотрудничать конкретно с нами.

— Вот как?

Впервые за все время на щеках Марион проступил румянец, но выражение ее лица предвещало грозу. В самом деле, кто она такая, эта художница? Как она смеет задирать нос, когда к ней обращается с деловым предложением столь могущественная корпорация, как «Коттер-Хиллард»?

— Возможно, я не слишком точно выразился, — поспешил поправиться Бен. — «Не хочет» — это, пожалуй, не совсем подходящее определение. Скорее она просто боится нас…

На самом деле он выразился предельно точно; новое объяснение было необходимо только для того, чтобы успокоить Марион. И действительно, два ярко-красных пятна у нее на щеках начали на глазах бледнеть, а вскоре и вовсе пропали.

— Что, на ней свет клином сошелся, на этой вашей художнице? Или мы все-таки могли бы подыскать вместо нее кого-нибудь другого? — спросила Марион почти спокойно, и Бен мысленно перекрестился. — Или она действительно настолько хороша?

— На мой взгляд, да, — кивнул Бен. — Впрочем, мы привезли с собой образцы ее работ, чтобы показать вам… Надеюсь, вы согласитесь с моим мнением.

— Как вы достали образцы, если она отказалась с вами сотрудничать? — холодно осведомилась Марион.

— Я приобрел их в галерее, где они выставлялись. Возможно, я поступил слишком самонадеянно, но… — Бен слегка покраснел. — Если по каким-то причинам образцы не устроят фирму, я не стану настаивать на возмещении расходов. Я готов оставить эти фотографии себе. Это прекрасные работы, и они мне очень нравятся.

С этими словами Бен кивнул Венди, и та отошла к стене, где на небольшом столике лежала большая картонная папка наподобие тех, с какими ходят художники. Распустив тесемки, она достала оттуда три больших цветных снимка, сделанных Мари в Сан-Франциско.

На первом из них, самом простом по композиции, был запечатлен парк: на переднем плане сидел на скамье седой старик в смешной соломенной шляпе и, опершись на трость, смотрел на детей, играющих в песочнице. Неискушенному взгляду снимок мог показаться слащавым и сентиментальным, но это впечатление было обманчивым. На самом деле фотография буквально кричала о сострадании и понимании, а не об умилении или жалости.

Второй снимок был сложнее. На нем был изображен порт — оживленный, многолюдный, полный всевозможных механизмов, но даже толпа на заднем плане не отвлекала внимания от центральной фигуры композиции — ухмыляющегося торговца в кожаном фартуке, который стоял подбоченясь и держал на весу огромного усатого омара.

Третье фото представляло собой городской пейзаж — ночной Сан-Франциско сиял и переливался в густых летних сумерках многочисленными огнями и выглядел именно таким, каким его любили и туристы, и местные жители. Снимок каким-то образом передавал душу города, который, словно усыпанная бриллиантами подкова, лежал в бархатной оправе ночного моря. Подкова — символ удачи — сулила счастье каждому, кто не поленится поднять ее.

Бен ничего больше не сказал. Он только помог Венди прислонить фотографии к стене и отступил, чтобы было лучше видно. Впрочем, снимки и так были достаточно большими, чтобы каждый из сидящих за столом мог оценить качество работы и талант фотографа.

Марион долго молчала и только потом кивнула.

— Да, мистер Эйвери, вы совершенно правы. Эта фотохудожница, которую вы нашли, действительно стоит того, чтобы за ней побегать… — Она криво усмехнулась одними губами — последнее слово было выбрано не очень удачно.

— Я рад, что вам понравилось, — вставил Бен.

— А ты что скажешь, Майкл?

Марион повернулась к сыну, но он так глубоко задумался, рассматривая фотоснимки, что даже не слышал вопроса. В этих фотографиях — в выборе сюжета, в композиции, даже в самом духе, которым, казалось, были пронизаны эти три таких разных снимка, — ему чудилось что-то смутно знакомое, волнующе-печальное и возвышенное. И, сам не зная почему, он вдруг почувствовал, как им овладевает задумчивость, а на душу нисходит покой.

Почему на него так подействовали работы безвестной фотохудожницы из далекого Сан-Франциско, он сказать не мог. Бесспорно одно: фотографии были сделаны мастерски, и, что было еще важнее, они идеально укладывались в концепцию, которую они разработали для оформления внутренних интерьеров медицинского центра.

И, тряхнув головой, чтобы избавиться от наваждения, Майкл сказал, что да, безусловно, эти работы способны украсить собой любое здание — даже то, которое спроектировал и построил «Коттер-Хиллард».

— Но скажи — они действительно нравятся тебе так же сильно, как мне? — настаивала Марион. Майкл посмотрел на мать и серьезно кивнул.

— Да.

— Мистер Эйвери, что вы можете предложить, чтобы решить этот вопрос в нашу пользу? — Марион не любила зря тратить время, и Бен внутренне собрался.

— По правде говоря, я затрудняюсь сказать точно. Возможно, все дело в деньгах…

— Не возможно, а определенно. — Марион посмотрела на него таким взглядом, что Бен смутился. В отличие от него, эта женщина хорошо знала, что правит миром и большинством людей, его населяющих. — Вы встречались с ней хотя бы раз? Можете сказать, что она за человек?

— Как ни странно, я случайно встретился с ней в свой прошлый приезд в Сан-Франциско, только тогда я еще не знал, кто она такая. Это потрясающе красивая молодая женщина — такой красавицы я еще никогда не видел. От нее буквально нельзя оторвать глаз. Я…

— Ближе к делу, Бенджамин, — подсказал Джордж, а Марион раздраженно кашлянула.

— Хорошо, сэр. — Бен опять покраснел. — Она прекрасно воспитана, сдержанна и умеет поддерживать разговор, когда хочет, конечно… Что она талантлива — это вы и сами видели. Да, эта женщина говорила мне, что, прежде чем увлечься фотографией, она занималась живописью, но особенного успеха не достигла. Впрочем, одевается она хорошо, даже изысканно, так что деньги, по-видимому, не имеют для нее решающего значения. Впрочем, владелец галереи намекнул мне, что у нее есть спонсор… довольно известный в Сан-Франциско человек. Кажется, он врач по профессии и занимается пластической хирургией. Во всяком случае, мне показалось, что в деньгах она не нуждается… — Бен немного помолчал. — Вот, собственно, и все, что мне известно.

— В деньгах нуждаются все, — отрезала Марион, и неожиданно ее лицо стало таким же сосредоточенным и задумчивым, какое недавно было у ее сына. На мгновение в ее душу закралось страшное подозрение. Неужели это?.. Нет, слишком мала вероятность совпадения. И все же…

— Сколько, вы говорите, лет этой женщине? — спросила она.

Бен пожал плечами:

— Трудно сказать. Когда я встретился с ней в супермаркете, на ней была шляпа с широкими полями, которая отчасти скрывала ее лицо. Я бы дал ей от двадцати трех до двадцати семи. А что?..

Этого вопроса он вовсе не понял. Зачем Марион понадобилось знать возраст Мари Адамсон?

— Я просто удовлетворила свое любопытство. — Марион снисходительно улыбнулась Бену. — Вот что я вам скажу, мистер Эйвери: вы с Венди сделали все, что могли. Вполне возможно, что нам вовсе не удастся склонить эту женщину к сотрудничеству, но я все-таки попытаюсь это сделать. Сама. Будьте добры, оставьте Рут ее координаты — имя, фамилию, телефон, адрес. Недели через две мне все равно придется лететь в Сан-Франциско, вот я и попробую поговорить с ней. Быть может, она не откажет пожилой женщине с такой же легкостью, с какой отказала молодому мужчине…

Когда Марион назвала себя «пожилой женщиной», многие за столом не сдержали улыбки. Марион Хиллард не выглядела ни старой, ни пожилой, и Бен не сомневался, что даже через двадцать лет она будет выглядеть энергичной и деловой женщиной средних лет, отнюдь не морщинистой и высохшей старухой. Но тут взгляд его снова упал на лицо Марион, и улыбка Бена сразу угасла. Сейчас Марион была еще бледнее, чем в начале совещания, и он с тревогой подумал, уж не больна ли она.

Но Марион никогда не позволяла своим служащим задумываться о посторонних вещах. Поднявшись из-за стола, она поблагодарила всех за хорошую работу и, попрощавшись с подчиненными кивком головы, вышла к себе через боковую дверь. Рут, быстро собрав со стола папки и взяв у Бена листок бумаги с телефоном Мари Адамсон, последовала за ней.