Она уселась между Малкольмом и Софи и с подозрением поковыряла вилкой прозрачные овощи и жидкую овсянку, которая отдавала мыльной водой. Каждый накладывал себе сам, и Джудит с удивлением наблюдала, как Малкольм вновь и вновь возвращается к котелку над огнем. У него, должно быть, железный желудок. Сама она с трудом заставила себя проглотить одну водянистую картофелину. Даже лорд Маклеод, сидя на противоположном конце широкого дубового стола, придирчиво ковырял в тарелке, словно опасаясь есть приготовленное.

Осторожно расспросив, Джудит выяснила, что ужин приготовила одна из женщин клана. Теперь девушка начинала понимать, чем объясняется желание Малкольма найти жену для лорда Маклеода. Однако резать овощи соломкой и кубиками, тушить, варить и жарить она прекрасно могла бы оставаясь и незамужней. Для этого совсем не обязательно приковывать ее к лорду Маклеоду и этим развалинам цепями брака.

Лорд не замечал ее присутствия так же старательно, как ей бы хотелось не замечать его. Ее взгляд невольно возвращался к высокой фигуре, сидящей напротив, отмечая широкие плечи, загорелые руки, большие, загрубевшие от работы, все в царапинах и порезах ладони. Он склонился над тарелкой и сосредоточенно расправлялся с ужином. Своими манерами он заметно отличался в лучшую сторону и от Питера, и от Энтони.

Впрочем, Алисдер Маклеод отличался от ее предыдущих мужей не только этим.

От него исходил не запах лекарств, постоянно преследовавший хрупкого здоровьем Питера, и не запах крови и пота, как от Энтони. Лорд Маклеод источал свежий терпкий запах, отдававший сосной и бескрайними просторами. Его густые черные волосы, отливавшие синевой, совсем не походили на тонкие светлые волосы Питера или редеющие волосы Энтони. Маклеод был выше их обоих. Поношенная белая рубашка плотно обтягивала его широкие плечи, а штаны облегали бедра так, что воображению уже ничего не оставалось. Сильное, волевое лицо прорезали две складочки на подбородке, упираясь в немного полную, но четко очерченную нижнюю губу. Солнце, ветер, а может, и сама жизнь испещрили мелкими морщинками уголки глаз, однако они не только не портили общего впечатления, а напротив, добавляли глубины и значимости его лицу. Взгляд Маклеода служил ему грозным оружием: казалось, он проникает в самую душу, в ее тайные уголки. Когда лорд улыбался, на его мужественном загорелом лице сверкали ровные белые зубы, а у Джудит внутри все начинало дрожать от страха.

Старая Софи отчетливо ощущала тайные токи, незримо соединившие ее внука и Джудит.

– Малкольм, – обратилась она к члену клана, шумно и с явным удовольствием расправлявшемуся с ужином, – будь добр, оставь нас одних.

Малкольм взглянул на лорда Маклеода, который едва заметно кивнул, потом на Джудит, которая сосредоточенно склонилась над тарелкой, и, наконец, перевел вопросительный взгляд на Софи. Прежде чем покинуть кухню, Малкольм подошел к котлу и еще раз наполнил тарелку, чем вызвал у Джудит гримасу отвращения и улыбку у Алисдера.

Весь день Софи обдумывала то, что собиралась сказать сейчас. Возраст и мудрость придавали ей решимости, а понимание того, что времени у нее оставалось все меньше, укрепляло мужество. Теперь Софи вспоминала свое детство в поместье отца во Франции куда яснее, чем то, что произошло час назад. Это весьма забавляло ее и доказывало, что пришла настоящая старость, что она такая же древняя морщинистая старуха, какой была когда-то ее бабушка. Невероятно, но бывали времена, когда она вовсе не чувствовала себя старой, напротив, ей казалось, что она – молоденькая девушка, и только воспоминания о долгой хорошо прожитой и полной любви жизни напоминали о прошедших годах.

О, Джеральд, осталось совсем немного. Ей уже не казалось странным, что она молится покойному мужу чаще, чем Господу. Она очень любила его, гордого, энергичного человека, который стал ее мужем, ее жизнью. Правда, не без борьбы.

Еще многое надо сделать, прежде чем они соединятся, многое завершить. У нее есть обязанности, и счастье внука – не последняя из них. Он такой упрямец. Почти как дед. Софи вздохнула и чуть заметно улыбнулась. И такой же любящий…

Джудит очень напоминала Софи, какой та была в далекой молодости. Софи приехала много-много лет назад в Шотландию тоже не по своей воле, тоже была против брака, к которому ее принуждали. Семью Ажинкуров во Франции связывали давние узы с Маклеодами, и брак Софи должен был обеспечить преемственность этой связи. Со временем земля отважных шотландцев стала казаться ей прекрасной, а одиночество, которое она испытывала, покинув родину, скоро сменила глубокая, преданная любовь.

Как бы она хотела передать такие же чувства этой молодой паре!

Софи оперлась обеими руками о палку. Она видела, что они ждут ее слов, видела, что каждого мучает свой страх. Джудит почти уткнулась лицом в тарелку, но Софи не нужно было смотреть ей в глаза, чтобы знать: они потемнели и полны сомнений. Она понимала и то, что выражает решительно выдвинутый вперед подбородок внука. Какие упрямые!

– Даю вам три месяца, дети, – негромко, но четко проговорила Софи, смягчая слова доброй улыбкой, – чтобы вы поняли, подходите ли друг другу. В конце этого срока, если вы почувствуете, что не уживаетесь, я пересмотрю свои слова. Вполне возможно, я ошиблась и не сказала ничего такого, что могло бы навсегда привязать вас друг к другу, когда Малкольм призвал меня в свидетели. – Она не спускала глаз с Алисдера.

Своими действиями сегодня, представив Джудит всему клану как жену лорда Маклеода, Малкольм ясно показал, что Алисдер охотно принял этот союз. По обычаям клана они уже считались мужем и женой.

Воцарилось молчание. Алисдер и Джудит молча обдумывали сказанное Софи. Когда девушка заговорила, ее слова повторили мысли Алисдера. Совпадение только усугубило его раздражение.

– Незачем напрасно тратить время, – тихо произнесла она. – Я знаю, мы не подойдем друг другу.

Алисдер кивнул, полностью соглашаясь.

– Если вы не желаете даже попробовать, значит, с памятью у меня все в порядке. Малкольм объявил вас мужем и женой при свидетелях.

– Бабушка, как бы я ни стремился положить конец этому фарсу, я не прошу тебя лгать.

– Алисдер, мое самое страстное желание – увидеть, что твоя жизнь устроена. Жизнь слишком коротка, чтобы растрачивать ее на сожаления или боль. Я бы все отдала, чтобы ты обрел покой, даже если ради этого придется кое-что забыть. – Софи ласково улыбнулась ему. Он так напоминал любимого Джеральда! – Никогда не сомневайся в одном, дорогая моя, – проговорила она, обращаясь к Джудит, – даже если будешь сомневаться во всем остальном. Эта земля рождает отважных людей. Упрямых, верных до конца, верящих в идеалы, от которых готов отказаться весь остальной мир. Мой внук воплощает все лучшее, что есть на этой земле. Тебе могло повезти куда меньше с мужем.

«Точнее сказать, лорду Маклеоду могло бы больше повезти с женой», – подумала Джудит, не отрывая глаз от стола. Только один раз она взглянула на хрупкую маленькую женщину, лицо которой было полно решимости, и заметила, как покраснел Маклеод. Неужели смутился, услышав похвалу в свой адрес? Вряд ли.

– Если в конце этого времени, – продолжила Софи, словно не замечая изучающего взгляда Джудит, на секунду остановившегося на лице Алисдера, – ты здесь не приживешься, считай себя свободной, можешь уйти. Правда, с деньгами у нас туго, но у меня есть кое-какие драгоценности. Какое-то время ты продержишься.

– Нет-нет, я на это не пойду, – возразила Джудит.

– А я и не позволю, – резко вставил Алисдер.

Последние два года, несмотря на все трудности, голод и лишения, которые пришлось вынести клану, он не прикоснулся к драгоценностям бабушки. Не из гордости. Гордость умерла, когда он впрягся в плуг. Она исчезла, когда пришлось ломать мебель, чтобы зимой топить камин, когда снег толстым покрывалом укрывал землю, а проникающий ледяной ветер завывал в стенах замка. Гордость ушла, когда он вернулся домой в Тайнан, сломленный горем и отчаянием, и с ужасом увидел, что осталось от клана. Остатки былой гордости умерли, когда пришлось ковыряться в земле, отыскивая случайно не выкопанные картофелины, любые съедобные коренья для умирающих от голода людей. Нет, в лорде Маклеоде говорила не гордость, а, скорее, странная, неуместная чувствительность.

У них мало что осталось от прошлого. Им запретили жить по-своему. Остались только память да отдельные безделушки. Продав драгоценности Софи, конечно, можно было какое-то время существовать без забот, но их потеря стала бы невозвратной утратой. Броши, ожерелья, несколько золотых браслетов, переливающиеся драгоценные камни, никогда не знавшие оправы, были подарены Софи ее мужем, дедушкой нынешнего лорда Маклеода. Софи не цеплялась за них и, если надо, не стала бы возражать против их продажи. Однако Алисдер видел, как иногда она вынимала их из тайника, внимательно разглядывала, гладила, а из ее глаз беззвучно текли слезы. Нет, он не отнимет у бабушки ее воспоминания и тем более не позволит сделать это англичанке.

– В определенное время мы все делаем то, что должны, дети, – проговорила Софи с упрямством не меньшим, чем у Алисдера. – Драгоценности принадлежат мне, и я вольна распоряжаться ими, как сочту нужным. И потом, кажется, ты кое-что забыл. Ваше расставание еще под вопросом. Решать буду я. Если мне покажется, что вы не очень старались, вы останетесь мужем и женой. – Софи замолчала и повернулась к Джудит. – Детка, – обратилась она к ней, – мы живем не в обычное время, да и ты не девушка. Иначе такой договор был бы невозможен. Ты уже была замужем, поэтому несколько месяцев, которые проведешь с Алисдером, никак не повлияют на твою репутацию. Ты понимаешь?

– По-моему, ты намекаешь на более близкие отношения, бабушка, – перебил ее Алисдер, – но этого не случится. – Он не испытывал ни малейшего желания дополнительно осложнять свою жизнь, разделив постель с англичанкой.

Джудит не отрывала взгляда от изрезанной поверхности дубового стола.