Начал он с тоста, который на этом древнем языке звучал совершенно нечленораздельно.

– Нет-нет, – рассмеялся Алисдер и, протянув руку, попробовал придать ее губам нужное положение.

– Напрасный труд, Алисдер, я никогда не выговорю этого!

Они сидели на краю обрыва, за спиной у них тянулись ввысь огромные деревья. Алисдер и Джудит вытянули ноги. Джудит шевелила замерзшими пальцами ног, наслаждаясь, что, несмотря на холод, можно сбросить обувь. Алисдер время от времени окидывал взглядом окрестности, убеждаясь, что поблизости нет английских солдат и их рай никто не нарушает.

– Я даже не знаю, что это значит, – сказала она.

– Пусть будут, – перевел Алисдер, перемежая свои слова поцелуями, – все твои дни светлыми, друг мой! Ну ладно, – добавил он, признав наконец, что гэльский явно не дается Джудит. – Буду учить тебя говорить по-шотландски.

– Но ты сам не говоришь по-шотландски, Маклеод. – Джудит с трудом сдерживала улыбку.

Алисдер рассмеялся и произнес длинную фразу, отлично копируя Малкольма:

– Непослушная нога, идущая сама по себе, обязательно или колючку подцепит, или палец сломает.

– Ах вот как! Постараюсь не забыть, когда ты в следующий раз разозлишься из-за чего-нибудь.

– Лучше уж запомни вот это: «Только лентяй не работает в Шотландии».

– Верные слова, Маклеод!

– А как тебе нравится: «Мышка радуется глупости кошки», или вот это: «Тот, кто сует свой длинный нос…»

– Хватит, хватит! – смеясь закричала Джудит, поднимая руки, чтобы остановить его. – Верю, верю, по-шотландски ты говоришь не хуже Малкольма. Нет-нет, – тут же поправилась она, когда Алисдер набросился на нее, чтобы опять щекотать, как утром. – Лучше! Ты говоришь гораздо лучше, чем Малкольм. Ты говоришь по-шотландски лучше всех в мире! Ну прекрати, Алисдер! Хватит!

Он отпустил Джудит, когда ее крики эхом отозвались вокруг. Потом крепко прижал к себе, и они еще долго сидели рядышком, глядя на серо-голубые океанские волны.

– Алисдер, – тихо произнесла Джудит, – расскажи мне о своей семье.

Чтобы задать такой вопрос, требовалось определенное мужество. Он никогда не рассказывал ей об отце, о брате. Все, что ей было известно о семье Маклеод, Джудит узнала от старой Софи и Малкольма.

Сразу он не ответил. И только когда она повернула голову и посмотрела на него, тихо заговорил:

– Нас было двое – Айан и я. – Глаза его по-прежнему были устремлены на океан, словно безбрежный простор отражал его прошлое. – По-моему, отец был бы рад иметь больше детей, но Луиза, моя мать, не желала портить свою внешность, – насмешливо продолжил он.

– Какой был твой отец? – Она прижалась к Алисдеру, он обнял ее и положил подбородок ей на макушку.

– Отец? – Он на мгновение задумался. – Сколько я помню, он всегда смеялся. Хотя теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что у него не было причин для печали. Он имел все, что хотел, – молодую красивую жену родом из Франции, двух сыновей, огромные владения, состояние, которое позволяло выполнять любые капризы.

«Совсем не как сын, – подумала Джудит, – которому достался в наследство разрушенный замок, сильно поредевший клан, пустые лачуги без фермеров, но который, несмотря на все это, не разучился смеяться и улыбаться».

Каким было детство Алисдера, когда Тайнан сверкал роскошью? Наверное, здесь неделями гостили друзья и соседи, факелы освещали путь экипажам, звук обитых железом колес оповещал хозяев о прибытии очередных гостей. Женщины – в шелках и муслинах, жестких кринолинах и башмачках из мягкой кожи, а их мужья – в национальных юбках, сюртуках и сорочках с жабо и кружевами. Наверное, маленький Алисдер с братом с любопытством подглядывали, как прибывают бесчисленные коляски. Была ли у него любимая собака, которая стояла рядом и с обожанием смотрела на него, пока он ласково чесал ее за ухом? Играли ли они с Айаном мальчишками вот на этом месте, где они сейчас сидят? Читал ли он здесь свои любимые книги или мечтал, что станет врачом?

Сколько всего не знала Джудит о своем муже! А хотела знать все.

– По-моему, любимчиком отца был Айан, – спокойно и без обиды продолжил Алисдер. – Когда я вспоминаю отца, я всегда вспоминаю Айана.

– Вы были близки с братом?

Айан… Алисдер всегда видел в нем свое отражение. Они были очень похожи, хотя у Айана волосы были светлые, а у Алисдера почти черные.

– Он был моим лучшим другом, пока я не уехал учиться. – Алисдер не стал рассказывать, что Айан частенько напивался до чертиков, что не мог спокойно пропустить ни одной юбки, что с той же страстью, которую испытывал к женщинам, присоединился к восставшим. – Бабушка говорила, что он не доживет до старости. Наверное, он тоже знал это, и каждую минуту жил полной жизнью, на всю катушку. – В улыбке Алисдера сквозила печаль.

– Тебе не хватает его?

– Да, – тихо согласился Алисдер. – Я очень жалею, что мы так и не помирились. Трудно вспоминать, что последние слова, которые мы сказали друг другу, были полны гнева. Айан был ярым приверженцем восстания, а я – противником. Он любил Принца, восхищался им, а я – нет. Казалось, мы каждую секунду готовы были вцепиться друг другу в горло. Даже в то последнее утро…

– А твоя мать, Алисдер? Почему ты никогда не говоришь о ней?

«Какое любопытство! – с улыбкой подумал Алисдер. – Прекрасная Луиза? Да, это уже совсем другая история. Капризная, избалованная дочь графа считала, что муж ей неровня. Только шелк был достоин ласкать ее молочную кожу, а нежные поцелуи ребенка были слишком грубы для нее. Она выписывала себе скрипачей для услады слуха, но запрещала языческие звуки волынки. Она оглядывалась на величественную красоту принадлежащей ей земли и не замечала ее, как не замечала любовь младшего сына, который был слишком похож на ее мужа, а не на нее. После гибели мужа и старшего сына она носила траур, но только до тех пор, пока не появилась возможность сбежать из Шотландии в более безопасное место. Через неделю после Каллоденской битвы она была уже далеко от Тайнана, начисто забыв о клане, который своими жизнями защищал ее».

– Ты не хочешь говорить о ней?

Алисдер вздохнул:

– Не то что не хочу, просто не знаю, Джудит. Как объяснить тебе? Она настаивала на том, чтобы говорили дома по-французски, хотя отец был против. Тратила огромные деньги, устраивала пышные приемы и здесь, и в Эдинбурге.

– А твой отец когда-нибудь выражал недовольство?

Алисдер задумался, вспоминая прошлое.

– Нет, пожалуй. Я уже говорил, он был счастливым человеком.

– А ты не думаешь, что она делала его счастливым?

– Теперь это уже не имеет значения, она очень быстро оправилась после его смерти. С того дня ни разу не произнесла его имя, и, Бог свидетель, сразу после его похорон уехала во Францию. – В словах его слышались обида и горечь.

– Возможно, – сказала Джудит, желая успокоить Алисдера, – ей было тяжело оставаться здесь? А вдруг горе разрывало ее сердце и она не могла оставаться со своими воспоминаниями?

– Может, ты и права. – Он потерся щекой о ее волосы. – Ты иногда слишком сердобольна, Джудит. Не думаю, что Луиза достойна твоего сострадания.

– Но ведь она – твоя мать, Алисдер, – тихо произнесла Джудит, – а значит, достойна.

Он улыбнулся и быстро поцеловал ее.

– А какой ты был в детстве?

– Ага, наконец дошла очередь и до меня?

– Конечно, а ты думал, тебя минует? Представляю, какой ты был плут, – улыбнулась Джудит.

Алисдер подумал, что в это мгновение она сама как ребенок. Он пожалел, что не в силах остановить время, чтобы она всегда вот так же светилась счастьем, чтобы искрились весельем глаза, а лицо смягчала радость.

– Ты шалил и не слушался? Целовался с девчонками и заставлял мечтать о себе?

– Целовал всех. Меня единственного отправили отсюда в закрытую школу, все мои подружки рыдали, уткнувшись в колени нянькам.

– Нетрудно поверить.

– Еще бы, – обиженно сказал Алисдер. – Но должен сказать, я был и лучшим из детей. Я всех слушался, с уважением относился к старшим, покорно ел овсянку и все, что ставили передо мной.

– Ты вырос в прелестного человека.

– Прелестного? Женщина, ты говоришь обо мне, будто о цветке. Полагаю, можно сказать, что я красивый, храбрый, решительный, неотразимый, отчаянный, только не прелестный, прошу тебя.

– Нет, прелестный! – тоном, не терпящим возражения, произнесла Джудит. – Я так решила. С этого мгновения ты – Алисдер Прелестный.

На этот раз Алисдер щекотал ее до тех пор, пока она не признала свою ошибку.

– Ладно, ладно! Ты такой, как сказал о себе, – засмеялась Джудит.

Потом они спустились к океану, и Алисдер показал ей свое любимое убежище, где он частенько прятался в детстве: небольшую выемку в скалах на берегу, прикрытую со стороны воды густым кустарником. Попасть туда можно было только во время отлива. Джудит энергично покачала головой, когда он спросил, не хочет ли она исследовать это убежище.

Они шли по берегу, усеянному огромными валунами, такими же, как и те, из которых был сложен Тайнан. Джудит и Алисдер как дети играли с набегавшими волнами, а потом одним махом взобрались по крутому берегу наверх и остановились, чтобы перевести дыхание.

Алисдер показал жене дерево, на котором еще в детстве сделал отметку, и место, где убил своего первого оленя, хотя даже сейчас, спустя много лет, вспоминал об этом с сожалением и стыдом.

– Мне и тогда было неприятно, – чистосердечно признался он, – особенно когда помазали щеки кровью. Я старался держаться как настоящий мужчина, но так и не пристрастился к охоте. Зато пристрастился к кое-чему другому. – Он резко изменил тему разговора.

Джудит хихикнула и залилась стыдливым румянцем, когда Алисдер положил ей руку на грудь и зашептал на ухо:

– Вернемся в нашу спальню?

– Ты больше ни о чем не думаешь? – возразила Джудит, делая попытку отстраниться от него.