Алисдер смотрел на нее так же, как на маленького Дугласа: с нежным терпением и лаской.

Джудит едва не рассказала ему все до конца. Этому человеку трудно лгать, в его присутствии она чувствовала, что надежно защищена в чужой незнакомой стране. Сумерки постепенно сгущались, и вдруг она осознала, что он не похож на тех мужчин, которых она знала в своей прежней жизни, что и она стала совсем другой. Однако миг пролетел, серебряная искорка откровения погасла, краткий миг, бесценный и невозможный, как невозможна радуга на ладони. Каково это – говорить правду? Джудит взглянула на него, раздумывая, представится ли еще такая возможность.

– Да и время пойдет быстрее, Маклеод.

Он коснулся пальцем ее переносицы и затем неспешно перевел его на висок. Жест был странный, необъяснимый, особенно для такого великана шотландца, как Маклеод. На секунду она забыла, что стоит близко к нему, что еще чуть-чуть, и ее губы прикоснутся к его загорелой коже в вырезе рубахи, что опасность приходит с близостью, а под маской доброты часто скрывается жестокость. Мягкость. Нежность. Две самые худшие лжи.

Джудит напряглась в его руках. Именно такой реакции Алисдер ожидал от нее с того мгновения, как его рука легла ей на талию и прикоснулась к бедру. Однако его порадовало, что случилось это не сразу, не так быстро, как раньше. Возможно, этого английского ежика удастся приручить?

– Я рад, что ты стремишься помочь, – проговорил он, отпуская ее, и улыбнулся – неотразимо, обаятельно.

Джудит судорожно сглотнула, сжала ладони и кивнула, не глядя на Маклеода. Новое, неведомое прежде ощущение, быстрое и неуловимое, охватило ее, на миг замерло сердце в груди. Она не произнесла ни слова.

От солнца у нее покраснел кончик носа, длинные ресницы почти касались щек, на губах застыла полуулыбка. Сам не зная почему, Алисдер Маклеод вдруг подумал, что красота – не просто правильные черты, что она идет из души. Красота – больше, чем пышные, туго затянутые корсетом формы, стройные и длинные ноги, безупречное лицо древнегреческой статуи. Не просто улыбка. Красота – это доброта и внимание. Материнская забота, дружба, любовь. Пожалуй, в душе Джудит есть все, что необходимо для подлинной тонкой красоты, а он не замечал этого до сегодняшнего дня.

Опасные мысли для мужчины, подсчитывающего дни, оставшиеся до своего освобождения.

Глава 12

В первый же день, когда Маклеод собрал женщин, их пришло не менее двадцати. Джудит уже знала некоторых: они часто появлялись на кухне в Тайнане. Одни разглядывали ее из дверей, когда она приходила в деревню, другие следили за Маклеодом в тот день, когда он гнался за ней до самого замка. Но были и такие, кого она видела впервые.

Мегги тоже пришла, и женщины улыбнулись друг другу, как старые знакомые.

* * *

На следующий день после того, как Джудит узнала о смерти Джанет, она отнесла Мегги котелок с едой. Она опасалась, что ее добрый жест не примут, но Мегги встретила ее тогда очень приветливо.

В домике Мегги было темно. Единственным источником света служило дымовое отверстие в крытой соломой крыше. Джудит задержалась на крыльце, не уверенная, стоит ли ей заходить. Но все-таки вошла, заметив грустную улыбку на лице Мегги.

– Спасибо, – тихо поблагодарила та, забирая котелок из рук Джудит, которая удивленно разглядывала убогое жилище.

Как вообще в таких условиях можно жить? Из просторного отцовского дома она переехала к Питеру. Затем они с Энтони снимали небольшой домик в Лондоне. Но где бы она ни жила, нигде не было так тесно и мрачно, как в хижине Мегги.

В единственной комнате утоптанный земляной пол был чисто выметен неким подобием метелки. Узкая доска, прибитая к раме, служила столом. Кроме одного небольшого стула и койки, другой мебели не было. На полках ровными рядами хранились все вещи Мегги. Комната содержалась в чистоте и выглядела очень опрятно.

Джудит ничего не оставалось, как сесть на непрочный стул, который ей торопливо подвинула Мегги. Она не знала что сказать. Разве можно помочь словами? Но все же сделала попытку сблизиться.

Мегги поведала Джудит, что ее муж был из рода Маклеодов, словно объясняя теперешнее свое присутствие в клане. А сама она из рода Макдугалов. Ее карие глаза загорелись от воспоминаний, когда она рассказала Джудит о том дне, когда один из Маклеодов пришел к ним в клан в поисках женщины с волосами, золотыми, как солнце, и глазами, синими, как небо.

– А получил, – улыбаясь продолжила Мегги, – женщину с темно-каштановыми волосами и глазами цвета земли, но ни разу не высказал недовольства.

Джудит не поняла радостного оживления собеседницы, но порадовалась, что Мегги хоть ненадолго забыла о своем горе, печаль ушла из ее глаз. Впрочем, грусть никогда по-настоящему не покидала шотландцев, однако не мешала им жить полной жизнью. Они просыпались с рассветом и, принимая вызов природы, работали в поле как подневольные. Дни складывались в недели, недели в месяцы. Они гордились своим наследием, своей непохожестью на других, даже своим упрямством. Любили свои песни, свой язык и себя, хранили веру предков, передававшуюся из поколения в поколение, верили в силу клана, легенд и волынки.

Чтобы понять все это, надо было оказаться среди них, собственными глазами увидеть, как они принимают все обрушившиеся на них беды и никогда не склоняются под их тяжестью.

Джудит не знала, сумеет ли когда-нибудь понять этих людей. Вряд ли она сможет стать такой же сильной, жизнерадостной и упрямой. Даже сейчас, когда она всей душой стремилась как-то помочь клану, на нее смотрели с подозрением.


– Я знаю, что вы пришли сюда, чтобы научиться прясть, а те, кто уже умеет, – узнать что-то новое. Я с радостью поделюсь с вами всем, что знаю. Среди вас есть такие, кто работал на этой прялке? Судя по виду, ею пользовались изрядно. – Джудит сурово посмотрела на прялку, словно она была виновата в своем теперешнем состоянии.

Вверх взметнулась натруженная рука, Джудит вытянулась вперед, чтобы увидеть, кто ее поднял.

– Я умею работать за этой прялкой, – проговорила Гризелла, и Джудит едва не застонала вслух, когда женщина встала.

На вид ей было не менее девяноста лет, возраст сгорбил ее, однако походка, несмотря на немощную наружность, оставалась твердой. Старуха медленно прошла по проходу между скамейками и остановилась перед старой прялкой. Большие узловатые пальцы ласково погладили дерево, нетерпеливо натянули старые, почти истлевшие нити, оставшиеся на изящно вырезанных зубьях. Несмотря на почтенный возраст, руки Гризеллы сохранили прежнюю ловкость.

– Она и двадцать-то лет назад работала еле-еле, не думаю, чтобы за это время что-нибудь изменилось, – проговорила Гризелла скрипучим недовольным голосом. – Давно надо было сжечь ее, но в жизни почему-то всегда получается наоборот: хорошие уходят первыми, а никудышные цепляются за жизнь.

Женщины робко рассмеялись, вместе с ними улыбнулась и Джудит.


Время летело, рассвет сменялся закатом, дневной свет внезапно исчезал, растворяясь в сумерках. День за днем Гризелла учила женщин хитростям прядильного дела на старой прялке, а Джудит направляла их неумелые пальцы и хвалила даже за самые незначительные успехи.

В хижине, где пряли шерсть, всегда было тепло, порой даже душно. Воздух был полон мелких шерстяных волокон, но оживленный незатейливый разговор помогал в работе женщинам, которые знали друг друга всю жизнь, вместе делили радость и горе. Обстановка в хижине всегда была спокойной и приветливой, женщины работали с удовольствием.

Джудит просыпалась по утрам, предвкушая удовольствие от предстоящего дня. Наконец через две недели, в пятницу, первая партия шерсти была переработана. Нить получилась неровная, вся в узлах, но, главное, получилась. Женщины очень гордились своим достижением.

– По-моему, это дело надо отметить, – проговорила Сара, доставая бутыль с элем и передавая Джудит. – Я сама его делала, лучшего не найти.

Эль оказался на удивление сладким. Вкус бренди навевал слишком много воспоминаний, поэтому Джудит не переносила его. Вино она не любила за терпкость. Вересковый эль не был похож ни на бренди, ни на вино. Она отпила несколько глотков.

Только когда Джудит начала не переставая хихикать и ничего не могла с собой поделать, она поняла, что эль очень крепок. Она зажала рот ладонью и широко раскрытыми глазами посмотрела на женщин, которые почему-то начали раскачиваться и странно раздваиваться, хотя по-прежнему сидели на своих местах. Вскоре вся комната наполнилась двойняшками.

Ее подхватили сильные мужские руки, это был Маклеод. Он что-то бормотал про англичан, которые не умеют пить, но для Джудит вдруг все потеряло значение, разве это не замечательно?

Ей очень понравилась дорога назад в Тайнан, когда она свернулась клубочком на груди у Алисдера. А как замечательно они поднимались по лестнице! Как приятно было прижиматься к груди Алисдера и обнимать его за шею! От него веяло полем, солнечным светом и почему-то вереском.

Или вереском пахнет от нее самой?

Голова Джудит легла на руку Алисдера. Джудит несколько раз глубоко вздохнула. Почему от одних мужчин всегда так отвратительно пахнет, а от других – никогда, хотя, казалось бы, должно? Она потерлась головой о руку Алисдера и услышала престранный звук, похожий на раскаты грома.

Джудит приподняла голову, осмотрелась по сторонам и затем решила, что безопаснее держать голову ровно. Тогда и головокружение становилось не таким сильным и желудок немного успокаивался. Ей очень нравилось, что Маклеод такой сильный, не пыхтит и не раздражается. Она хихикнула. Он что-то сказал, она взглянула на него, чуть приоткрыв глаза, но так и не разобрала ни слова.

Как он красив, с гривой черных волос, золотисто-карими глазами и темным от загара лицом! А его губы. Такие наверняка перецеловали тысячу женщин.