— Да, мама.

— Отлично. И ты обещаешь мне внимательнее отнестись к поклонникам в следующем сезоне?

Иззи удрученно вздохнула. Ну как она могла отказать матери в ее искренней просьбе?

— Хорошо, — согласилась она, горячо моля Господа, чтобы какой-нибудь случай привел Джеймса домой, прежде чем ей придется выполнить свое обещание.

Глава 7

Не знаю, почему люди заявляют, что любят сюрпризы. Ну ладно, можно любить приятные сюрпризы. Но хотела бы я посмотреть на того, кому нравятся неприятные. Уж я-то точно их терпеть не могу. И мне хотелось бы, чтобы кое-кто, чье имя начинается на «Г» и оканчивается на «ри», приехавший из школы домой на каникулы, не слишком увлекался, подбрасывая их нам с Ливви в комнату.

Из переписки мисс Изабеллы Уэстон, двенадцати лет.

Письмо к тетушке Кэтрин, маркизе Шелдон, отправленное после недели неприятнейших потрясений, связанных с водой, рептилиями и насекомыми.

Декабрь 1790 г.

Белмор-Холл, графство Керри, Ирландия

Март 1798 года


— Джеймс, — прошептала она.

Услышав свое имя из ее уст, произнесенное трепетным шепотом, Джеймс ощутил озноб, пробежавший вдоль его позвоночника. Кровь в его жилах двигалась тяжелыми медленными толчками. Он застонал и перевернулся в постели, чтобы прижаться к ней теснее. Плоть его затвердела и болезненно пульсировала, готовая взорваться. Но его ищущие руки встретили лишь пустоту.

Джеймс мгновенно проснулся и осознал, что в постели рядом с ним никого нет.

Снова.

Он не знал, что мучило его больше — чувство вины или желание, — но Изабелла Уэстон определенно станет причиной его смерти, так или иначе.

Он хотел было отправиться к одной из девиц в деревенской таверне, но, взглянув на часы на каминной полке, еле видные в свете догорающих угольков, решил, что не стоит утруждаться. В любом случае это бы не помогло.

Джеймс давным-давно не спал с женщиной.

Он хотел только ее одну.

Все еще возбужденный, Джеймс вылез из кровати и накинул халат. Подбрасывая топливо в огонь, он поднял взгляд и увидел свое отражение в зеркале над камином.

Он выглядел отвратительно.

Наверное, перепугал бы всех девиц в таверне своим видом одержимого.

Одержимый.

Вот самое подходящее определение его самочувствия. Одержимый. Или преследуемый.

Его преследовало чувство вины, но не так яростно, как сама Изабелла. Ночи его были наполнены воспоминаниями о нежности ее кожи, о шелковистости ее волос, о сладкой атласной теплоте между ее бедер.

Маленькая колдунья сводила его с ума — будь она проклята! — она снилась ему каждую ночь.

Впрочем, это он заслуживал проклятия, поскольку возжелал сестру лучшего друга.

Проклятый непрекращающийся ад.

Крепко выругавшись, Джеймс потуже затянул пояс халата и взял с прикроватного столика подсвечник. Он зажег свечу от пламени камина и неспешно отправился вниз, в бывший кабинет своего отца, который теперь служил чем-то вроде канцелярии приюта.

Наряду с его спальней это была единственная комната в доме, которая не была перестроена и обставлена заново, когда он решил превратить это сельское поместье в приют для — как выразился его дед в одном особенно резком письме — «всех потенциальных воров и будущих шлюх в Ирландии».

Джеймс достал бутылку виски, которую прятал позади самых неинтересных книг, чтобы уберечь ее от юных питомцев, склонных к шалостям, подошел к отцовскому письменному столу и плюхнулся в кресло.

Не позаботившись о стакане, он поднес бутылку к губам и хлебнул изрядный глоток. Утопить все неприятности в вине… Джеймс понимал, что это жалкий и ребяческий способ, хуже того, он знал, что это бесполезно.

Огненная жидкость оказалась недостаточно крепка, чтобы выжечь из памяти вкус Изабеллы. Это было невыносимо. Иногда он с тревогой думал о том, что она с помощью колдовских чар проникла к нему в душу.

Джеймс тряхнул головой. Все это сентиментальные женские бредни. Просто похоть сводит его с ума. Завтра же он пойдет в деревню, решил Джеймс. Если он не ошибается, там в таверне прислуживает хорошенькая юная блондинка… Может быть, она сумеет облегчить его отчаянную жажду, это неистовое желание, которое полностью овладело им, и тогда жизнь снова войдет в нормальное русло.

Это была его последняя связная мысль, перед тем как он внезапно очнулся, выведенный из задумчивости легким прикосновением ладони к плечу и нарочитым покашливанием.

Застигнутый врасплох, Джеймс вздрогнул и, обернувшись, встретил обеспокоенный взгляд своего управляющего. Он закрыл глаза и сидел так некоторое время, затем, вздохнув, открыл их снова.

— Скажи-ка, Коннор, — сказал Джеймс. — У нас во дворе продолжаются еще какие-то строительные работы?

— Боюсь, что нет, милорд, — ответил Коннор, покачав головой.

— Значит, это стучит у меня в голове?

— Боюсь, что так, милорд.

Джеймс застонал, затем схватился за голову, когда Коннор раздвинул тяжелые шторы, впуская в комнату мучительно яркий солнечный свет.

— Какого черта… — начал он.

— Прибыл еще один срочный курьер, милорд, так что лучше бы вам сейчас протрезветь.

— Срочный курьер? Опять? Поверить не могу, черт побери! Я думал, мой последний ответ достаточно прояснил… Ну ладно, полагаю, было бы невежливо указать ему на дверь, не выслушав, какую невероятную историю мой дед состряпал на этот раз. Хорошо, Коннор, скажи этому человеку, что я скоро выйду. Мне нужно несколько минут, чтобы обрести ясность мысли.

Джеймс тяжело вздохнул, массируя виски, в которых яростно стучала кровь. Это был уже пятый курьер, присланный его дедом с ноября. Первый из них сообщил, что граф болен и требует, чтобы внук немедленно вернулся в Шеффилд-Парк.

Джеймс отослал курьера назад с ответом, что наверняка дед скоро поправится — он слишком злой и упрямый, чтобы умереть.

На этот счет по крайней мере он не ошибся, потому что курьеры продолжали прибывать с письмами, написанными твердой рукой графа, а Джеймс каждый раз отсылал их назад. Это напоминало игру, в которую он играл с приятелями в детстве. Они перебрасывали мяч туда и обратно, пока кто-нибудь в конце концов не ронял его и не проигрывал. Джеймс не собирался проиграть.

Не следовало ему также вымещать свое раздражение на посланце, напомнил себе Джеймс. Он подошел к окну и при виде пары подростков, со смехом боровшихся на лужайке, почувствовал, что напряжение отпускает его. Позади них один из нанятых им учителей с группой молоденьких девушек водил хоровод. На лицах их сияли радостные улыбки. Полная противоположность тому угрюмому, подавленному виду, с которым они в первый раз появились в Белмор-Холле.

Наблюдая за ними, Джеймс почувствовал, что у него потеплело на сердце. Этот дом видел слишком много горя, а затем долгие годы оставался заброшенном. Теперь Белмор-Холл был полон жизни и света, в его стенах звенел детский смех, как когда-то хотелось его родителям. Джеймс отыскал свою старую няню, миссис Фицпатрик, и предложил ей целое состояние, чтобы она жила в Белморе и присматривала за делами сиротского приюта. Она с готовностью согласилась и приняла на себя управление домом с такой легкостью, что казалось, будто она занималась этим долгие годы. Дети просто обожали ее как и предвидел Джеймс, и между ней и Коннором не возникало ничего такого, что требовало бы его вмешательства…

Внезапно Джеймс осознал, что его работа здесь закончилась. Она закончилась уже довольно давно, но он продолжал оставаться, потому что не знал, что делать дальше. Пришло время возвращаться…

Джеймс оборвал себя. Невозможно возвратиться домой, если у тебя нет дома.

Уэстон-Мэнор заменил ему дом с тех пор, как умерли его родители, но теперь он тоже для него потерян. Даже если лорд и леди Уэстон не знали об этом, он предал их доверие. Эта мысль угнетала его, и хотя он не мог отрицать, что письма леди Уэстон приносят ему утешение и поддержку, читая их, он каждый раз испытывал ненависть к самому себе.

Генри как-то раз предпринял попытку навестить его несколько месяцев назад, но Джеймс постарался отделаться от него как можно скорее — насколько было возможно, чтобы не показаться грубым. Чертовски неловко смотреть лучшему другу в глаза, после того как ты едва не лишил его сестру невинности. И помоги ему Бог, если Генри или кто-то еще из ее родных когда-нибудь узнает, какие вольности он позволил себе той ночью. Его наверняка изобьют, если не пристрелят на месте. Что же, поделом ему. Джентльмен не поступает подобным образом с респектабельной молодой леди.

После всего, что Уэстоны сделали для него, вот как он отплатил им. О, он мог бы заявить, что Изабелла первая его поцеловала, но ведь и он поцеловал ее в ответ. Он был настойчив, взял все, что она готова была ему отдать, и требовал большего. Он отбросил все принципы, которыми руководствовался в жизни, отрекся от людей, которым должен был быть бесконечно предан. И все это он совершил в одно мгновение, потому что им овладела похоть к юной девочке.

Боже, что в ней было такого, что вызвало в нем столь неудержимый отклик? Она, безусловно, красива, но Джеймс в своей жизни знавал много сногсшибательных красавиц. Он восхищался ее живым умом, но поскольку это качество было характерно для всех женщин семьи Уэстон, Джеймс понимал, что не это делало ее неотразимо привлекательной. Мысленно он возвратился к тому моменту на ее первом балу, когда, назвав его бессердечным повесой, она подняла на него взгляд. Ее аквамариновые глаза сияли бесконечной радостью, а кремовая кожа алела румянцем от возбуждения.

Лучезарная. Вот единственное слово, способное достойно ее описать. Она излучала радость, радость жизни, то, что было отнято у него в очень раннем возрасте. Страшась снова пережить боль, Джеймс старательно гнал от себя всякие чувства, тем более радость жизни и ее высшее проявление — любовь. Но вблизи Изабеллы это было крайне затруднительно. Ее солнечная жизнерадостность и жизнестойкость неудержимо влекли его, притягивали с неимоверной силой. Она рождала в его душе призрачные картины того, какой могла бы стать его жизнь, если бы он снова позволил себе дать волю чувствам, а ее улыбка смягчала боль от прошлого, и он почти забывал почему стал таким, какой есть.