Когда он, наконец, отстраняется, у меня нет ни секунды, чтобы отдышаться, прежде чем Ной скользит рукой по моей талии к пояснице и притягивает меня к себе. Его твёрдость заметна даже сквозь плащ, и жар разливается по моему телу, когда я чувствую, как он прижимается ко мне. Я таю в его объятиях, мои ноги практически превращаются в желе, когда он целует меня жёстко, грубо, страстно, без малейшей нежности.

Поцелуй Эйдена был приветствием. Поцелуй Ноя — наказанием.

Когда мы, наконец, останавливаемся, мои губы распухли, а тело болит от желания. Я не хочу стоять здесь посреди дороги вместе с ними. Я хочу вернуться домой вместе с ними. Я хочу показать парням, как сильно мне их не хватало.

Я как раз собираюсь сказать им об этом, когда подъезжает гольф-кар с фургоном ярко-зелёного и жёлтого цветов, медленно едущим за ними. Один из охранников у главных ворот выходит из гольф-кара.

— Прошу прощения, мисс Салливан. Мы ужесточили охрану, учитывая вашу ситуацию, но это была специальная доставка для мистера Джексона и мистера Эшби, и у них были… необычные заказы в прошлом, и у бананов были документы, поэтому мы впустили их, сопроводив.

Бананы?

Дверь фургона открывается, и оттуда начинают вываливаться бананы. Не фрукты, а люди, одетые как фрукты.

С музыкальными инструментами в руках.

Мои телохранители встают передо мной, пытаясь стать барьером между мной и бананами, но я отмахиваюсь от них.

— Всё в порядке, — говорю я, и смех начинает вырываться из моей груди. — Это бананы, а не убийцы.

— Как я уже сказал, это было очень необычно, но у мистера Джексона и мистера Эшби были необычные заказы в прошлом, — пытается объяснить охранник.

— Какого чёрта? Это вы сделали? — спрашиваю я, разинув рот, когда из фургона вываливается ещё больше бананов. Их должно быть около пятнадцати. Я не знаю, как они все поместились в машине, но они образуют небольшую группу в своих жёлтых колготках и банановых костюмах. На них даже надеты маленькие банановые шляпки на макушке.

— Клянусь, это был не я, — отвечает Эйден, смеясь, когда тромбон издаёт звуки, которые пугают меня, заставляя подпрыгнуть.

— Кто из вас нанял марширующий оркестр, переодетый бананами? — не в силах сдержать смех, я громко фыркаю, зажимая рот рукой.

— Хотелось бы, чтобы это было наших рук дело, — отвечает Ной, когда марширующий оркестр начинает распевать REO Speedwagon «Не могу противиться этому чувству». — Но мне кажется, я знаю, чья это работа.

— Анни, — вмешивается Эйден. Я бросаю на него взгляд, который говорит, что я понятия не имею, о чём они говорят, и он смеётся. — Мы тебе потом расскажем.

И вот как я, Грейс Монро Салливан, бывшая глава фонда моих родителей (до того, как меня уволили) и печально известная распутная дочь очень консервативного президента Артура Салливана, оказалась здесь, посреди дороги, в бывшем тихом историческом районе с моими футболистами, одетыми-в-плащи, с-летающими-дронами, играющими-голыми-на-бонго бойфрендами, слушая марширующий банановый оркестр, играющий REO Speedwagon. 

46

Ной


Грейс хихикает, когда я перекидываю её через плечо и несу по коридору в свою комнату. Нашу комнату. Чёрт возьми, нам понадобится комната побольше, если мы все трое собираемся это сделать. Чёрт, или просто большая кровать, по крайней мере.

Я бросаю её прямо на постель. Она поднимает голову, её щеки пылают, а зелёные глаза горят.

— Подожди, — говорит она. — У меня есть только один вопрос.

— Давай. — Мы с Эйденом ждём с нетерпением.

— Вообще, что за дела с этими плащами?

— Мы думали, что ты могла… — начинаю я, но Эйден перебивает меня.

— Ненавидеть нас, — говорит он.

— Ненависть — это сильное слово, — продолжаю я. — Мы подумали, что ты, возможно, не будешь рада нас видеть после того месяца, который у тебя был, и того, как это случилось по нашей вине.

— Как это по вашей вине? — спрашиваю я.

— Очевидно, ты не смогла устоять перед нами в ночь сбора средств, — отвечает Эйден.

— Потому что мы такие сексуальные.

— Да, это было совершенно очевидно. Есть что-то такое в парнях в плащах, — бормочет Грейс.

— Итак, мы решили, что у нас довольно плохо получаются романтические вещи, но мы довольно хороши в комедии, — продолжает Эйден.

— А что смешного в плащах? — спрашивает Грейс, и поэтому мы сбрасываем плащи на пол, показывая ей.

Тот факт, что мы не виделись с ней целый месяц, говорит в нашу пользу, потому что мы оба твёрдые, как камни.

— Ты связал свитера для ваших членов, — догадывается Грейс. — И на них написано… любовь? — читая надпись, она переводит взгляд между нами. — Мы… любим… тебя.

— Впечатляет, правда? — спрашиваю я, глядя на Эйдена. — Я же говорил, что она будет впечатлена.

— Она была больше впечатлена беспилотником, — отвечает Эйден. — И банановым оркестром тоже.

— Ты не можешь приписать себе заслугу бананового оркестра. Ты же знаешь, что это дело рук Анни.

— Хватит болтать, — приказывает Грейс, вставая рядом с кроватью.

Я наблюдаю, стараясь не разинуть рот, словно никогда раньше не видел её голой, как Грейс снимает рубашку, расстёгивает и снимает лифчик, удерживая его в пальцах, чтобы подразнить нас, прежде чем бросить его на пол. Она расстёгивает джинсы и вылезает из них, затем делает то же самое со своими трусиками — а мы с Эйденом стоим там, загипнотизированные.

Затем она опирает руку на бедро.

— Что?

— Что? Я просто стою здесь и наслаждаюсь этим зрелищем.

Она подходит к нам и кладёт руки на наши одетые в свитера члены.

— Итак, я просто хочу внести ясность. Твой грандиозный план состоял в том, чтобы запустить беспилотник над моим задним двором, бросить светящиеся-в-темноте презервативы, послать записку в надувной кукле, а затем встать у моего дома и показать мне, чтобы я могла увидеть носки «я люблю тебя», которые ты связал для ваших членов?

— Довольно много, — отвечаю я.

Эйден фыркает.

— Знаешь, ты всё ещё можешь пересмотреть наши отношения.

Но Грейс только улыбается, стаскивая носки ручной вязки с наших членов.

— Очевидно, что средства массовой информации правы.

— Насчёт чего? — спрашиваю я.

— Я, наверное, сошла с ума, потому что, мне кажется, что не смогу вас оставить.

— Жизнь не будет скучной, — предупреждает Эйден.

Грейс смеётся.

— С тех пор, как я вас встретила, такого и не было.

Я резко вдыхаю, когда её тёплая рука обхватывает мой член. Она стоит между нами, её рука легко скользит по нашим стволам, и мне приходится на минуту закрыть глаза, потому что я хочу насладиться этим моментом. Когда я открываю их, она смотрит на меня, её глаза полузакрыты, нижняя губа зажата между зубами.

Это выражение я хочу запомнить, запечатлеть в своём мозгу навсегда. Взгляд, которым она одаривает нас — тот, который говорит, что она хочет нас вне всякой рациональной мысли — то, чем я не могу насытиться.

Она гладит нас, пока мы оба ласкаем её, наши руки обводят каждый дюйм её тела, кроме того места, где она жаждет нас ощутить. Я знаю, что она мокрая. Я знаю, что Грейс хочет этого, по тому, как её губы начинают чуть приоткрываться; по тому, как она сжимает бёдра вместе; по тому, как она начинает прерывисто дышать, когда её грудь быстро поднимается и опускается, её идеальные груди выставлены на всеобщее обозрение.

Именно такие вещи я и люблю.

Когда она падает на колени, я пытаюсь остановить её.

— Тебе нужно встать, потому что я хочу, чтобы мой рот был на твоей киске. Мы не пробовали тебя уже целый месяц.

Но она только улыбается.

— Терпение — это добродетель, мальчики, — соблазнительно говорит она.

На секунду я окидываю взглядом Эйдена, и он просто пожимает плечами.

— Я не собираюсь жаловаться… — его слова резко обрываются, когда Грейс подводит его к своему рту и обхватывает губами его член. Я заворожено смотрю, как она ритмично гладит меня, её рука движется по моей длине, когда она берёт его глубже.

Эйден издаёт низкий горловой стон:

— Чёрт, это потрясающее чувство, — говорит он, запустив руки ей в волосы. — Я скучал по этому маленькому ротику.

Когда она получает достаточно Эйдена, то переключает своё внимание на меня, рука Грейс всё ещё на его члене, когда она встречает мой пристальный взгляд. Её глаза широко раскрыты, когда она касается языком головки моего члена, ловя предсемя, появившееся на кончике, прежде чем поглотить меня.

Её рот подобен раю, и я никогда не хочу покидать его. Она — самое сексуальное существо, которое я когда-либо видел, стоя на коленях, как сейчас — голая, с глазами, затуманенными похотью и желанием. Она берёт меня глубже, громко стонет, когда я всаживаю свой член ей в горло. Прошло так много времени с тех пор, как я был внутри Грейс, что я хочу трахнуть её до потери сознания. Образ того, как она дрочит Эйдену, пока сосёт мой член, достаточен, чтобы заставить меня кончить почти сразу.

Но она мне этого не позволяет. Она отрывает свой рот и смотрит на нас, гладя нас обоих одновременно.

— Вы знаете, о чём я думала, когда уезжала?

Мой голос звучит хрипло…

— О чём? — простонав, спрашивает Эйден.

— Я думала об этом, — отвечает она хриплым голосом. Наши члены находятся так близко к её лицу, и всё, о чём я могу думать, это какие пышные её губы, какие идеальные её сиськи, и как сильно я хочу кончить на них прямо сейчас. — Я думала о той ночи, когда вы оба кончили мне в рот.