— Да. Я понимаю. — Теперь моё сердце бьётся тысячу раз в минуту. — Но что-нибудь ещё осталось? Мне нужно это знать.

— Там была… — он откашливается, явно чувствуя себя неловко. — Там была кукла. Надувная кукла.

— Надувная кукла. — Я снова смотрю на дом Ноя и Эйдена.

После всего, что я сделала, чтобы сохранить их личности в тайне, они не посмеют поставить под угрозу всё в первый же день, когда я вернулась домой, не так ли?

И что ещё хуже, почему при одной мысли об этом у меня перехватывает дыхание?

Почему это заставляет меня впервые за месяц почувствовать прилив надежды?

— Да, мэм. Очевидно, что мы будем перехватывать некоторые тревожные вещи, когда вы вернётесь к своей рутине, но мой опыт показывает, что эти вещи имеют тенденцию довольно быстро утихать, даже если в данный момент это не кажется таковым.

Он пытается подбодрить меня, но единственное, на чём я могу сосредоточиться — это надувная кукла.

— Там была записка?

— Прошу прощения?

— Вместе с надувной куклой. Может быть, там была записка?

— Мэм, я действительно не думаю, что знание деталей является положительным моментом…

— Там была записка? — огрызаюсь я.

— Думаю, что да, мэм.

— Покажите мне её.

— Мэм, по моему опыту, эти психи, которые посылают такие вещи, действительно очень опасны…

— Я хочу посмотреть на неё, — говорю я дрожащим голосом. — Пожалуйста, покажите мне записку.

— В данный момент она считается доказательством, и… пожалуйста, не делайте ничего опрометчивого.

Но я уже спускаюсь вниз и направляюсь к входной двери, ведя за собой своего телохранителя. Я не иду на задний двор, где лежат остатки дрона, презервативы и надувная кукла. Вместо этого я иду по дорожке, игнорируя совет телохранителя держаться подальше от ворот и подъездной дороги.

Я не знаю, что делаю. Мои мысли кружатся в голове, пока я иду. У меня был целый месяц, чтобы ничего не делать, кроме как думать о том, что случилось с Ноем и Эйденом, и почему я так поступила.

Я решила смириться со своим выбором и собиралась придерживаться плана моих родителей.

Я объяснила это логически. Я сказала себе, что это самое лучшее решение, которое могу принять в дерьмовой ситуации.

За исключением того, что прямо сейчас всё это не имеет смысла перед лицом того, что должно быть абсолютно глупой попыткой Ноя и Эйдена связаться со мной.

Теперь моё решение кажется идиотским, когда я толкаю входную калитку и игнорирую охранника, стоящего там и говорящего мне оставаться внутри.

— Я ведь не пленница в своём собственном доме, не так ли? — рассеянно спрашиваю я, оглядываясь в поисках Ноя и Эйдена.

На мгновение мне кажется, что всё это происходит у меня в голове. Возможно, это была шутка больного человека.

За исключением того, что они здесь.

Ворота дома Ноя открываются, и они выходят из него, одетые… в плащи? В середине лета, когда из-под них торчат их голые ноги.

Они что, собираются раздеться передо мной?

Даже после всего, что произошло, эта мысль сразу же вызывает у меня приступ возбуждения, и я мысленно проклинаю себя за то, что привлекла этих парней, думающих, что посылать надувную куклу с запиской и светящимися-в-темноте презервативами, было подходящим способом поздороваться.

Парни, которые посылают дронов в мой дом, парни, которых я пыталась защитить, прячась и притворяясь, что сошла с ума, хотя ясно, что это они сумасшедшие.

Сумасшедшие парни, которые стоят передо мной в своих плащах, и как я предполагаю, под которыми абсолютно ничего нет, в то время как один из телохранителей кричит им, чтобы они отошли от меня.

Безумцы, расплываясь в самых широких улыбках, которые я когда-либо видела, стоят там, так что я не могу вспомнить, почему, чёрт возьми, я вообще думала, чтобы держать всё в секрете было хорошей идеей в первую очередь.

— Нам чертовски много нужно тебе сказать, сладкая, — начинает Эйден.

Тут вмешивается один из телохранителей:

— Отойди подальше от Первой Дочери.

Но я всё же подняла руку.

— Всё нормально. Я их знаю. Они мои… — я замолкаю, понимая, что сейчас скажу «бойфренды», но это не совсем точно, потому что они таковыми не являются, не так ли?

— Скажи это, Грейс, — приказывает Ной с напряжённым выражением лица. — Скажи то, что ты собиралась сказать.

Я закрываю рот, а потом открываю его, а потом снова закрываю, и снова открываю. Как рыба.

— Я как раз собиралась спросить, не собираетесь ли вы меня просветить.

— Ну, теперь всё зависит от тебя, — говорит Эйден. — Ты собираешься признать, что была неправа?

— Признать, что я была неправа?! — спрашиваю я. — Я только что целый месяц притворялась, что у меня нервный срыв, чтобы мои невропатические родители не выдали вас двоих за тех парней, которые трахали меня на благотворительном вечере!

Мой голос звучит слишком громко. Слишком громко, чёрт возьми. И я кричу прямо посреди улицы.

Один из телохранителей прочищает горло у меня за спиной, и я понимаю, что они прямо за мной.

— Хм. — Я сама прочищаю горло. — Можно вас на минутку, пожалуйста?

— Верно, ты это сделала, — отвечает Ной. – Разве мы тебя об этом просили?

— Думала, вы будете благодарны, что я не разрушила вашу карьеру, — говорю я, ощетинившись на этот вопрос.

Эйден подходит ближе, смотрит на меня сверху вниз, его лицо смягчается. Он стоит так близко, а я соскучилась по нему — по ним — так сильно, что закрываю глаза и вдыхаю его запах. И я клянусь, что последний месяц я, должно быть, жила в чёрно-белом цвете, потому что, когда я открываю глаза, мне кажется, что всё вокруг стало цветным. Я чувствую себя живой, более живой, чем за последний месяц. Я наркоманка, которая нуждается в этой дозе, и я едва могу дышать, когда Ной подходит ближе, беря мою руку в свою.

— Ты никогда не думала, что могла бы посоветоваться с нами, прежде чем так поступать, сладкая? — спрашивает Эйден.

— Я не хотела, чтобы вам пришлось делать этот выбор, — говорю я напряжённым голосом. — Если бы дело дошло до выбора между мной и футболом, я бы не хотела, чтобы вам пришлось выбирать.

— Ты должна была дать нам всю доступную информацию и позволить принять решение, — отвечает Ной в точности то, что я сказала ему раньше, когда он не рассказал мне о потенциальных контрактах за пределами Колорадо.

— Мы посереди дороги, — шепчу я.

— Совершенно верно. Мы стоим посреди этой гребной дороги, и никому из нас нет дела, — произносит Ной.

— Что ты такое говоришь? — спрашиваю я.

— В тот вечер, когда мы пришли на сбор средств, перед тем как… заняться другими делами, я собирался рассказать тебе, что мы пришли туда не только для того, чтобы извиниться. Я подписал контракт с «Колорадо», — говорит Ной. — Я никуда не уеду. И в моём проклятом контракте нет пункта о морали. Пока я не граблю банки и не ворую сумочки у старушек, никто меня не уволит.

— То же самое, — отвечает Эйден. — Мой адвокат говорит, что я в порядке.

— И ты бы всё это знала, если бы пришла сюда, а не сбежала с Ви той ночью.

— Значит… то, что я сделала, было напрасно, — понимаю я. — В течение последнего месяца я пыталась защитить вас и… ну, тогда какого чёрта вы не открылись публике, если вам было всё равно?

— Ну, мы думали, что ты, возможно, поняла, что пара футболистов была недостойна тебя, и что ты не хотела бы привлекать больше внимания к этому инциденту, — произносит Ной.

— С чего бы мне думать, что вы не достойны… Ох-х-х. Моя мать.

— К нам действительно приходила Первая Леди, — признаётся Эйден.

— Хорошо. Я даже не знаю, что сказать. — Я не могу ясно мыслить, когда стою так близко к ним — вдыхаю их запах, почти касаюсь их — и всё, что я хочу, чтобы они подняли меня, отнесли обратно в дом и оставались там ещё на тридцать дней.

— Ну, уж я-то точно знаю, — говорит Ной. — Последний месяц был отвратительным, и я не хочу такого снова.

— Я тоже, — вставляет Эйден. — Ради блага человечества ты просто не можешь снова покинуть нас.

— Ради блага человечества?

— Это было немного драматично, — выговаривает Эйден. — Ради блага всех, кто нас окружает. Так лучше?

Я удивлённо поднимаю брови.

— Так вот зачем вы пришли сюда?

— Нет, — отвечает Ной. — Мы пришли сюда, чтобы сказать, что любим тебя.

— Мы тебя любим и чертовски хотим, — добавляет Эйден. — И никому из нас нет дела до чужого мнения по поводу этих фактов.

— Мы любим тебя. Мы хотим тебя видеть. И ты теперь наша. Это в значительной степени подводит черту, верно, Эйден? — спрашивает Ной.

— И мы отведём тебя домой, — говорит Эйден. — Твой дом или наш. Выбери один, но убедитесь, что это тот, в котором тебе будет комфортно.

— Зачем? — спрашиваю я.

— Потому что завтра ты не сможешь ходить, — начинает Эйден.

Ной перебивает его.

— Дорогая, тебя не было тридцать дней. Если ты думаешь, что сможешь ходить в течение следующего месяца, то ошибаешься.

— Это та часть, где я должна сказать тебе, чтобы ты поднял меня и отнёс в дом прямо сейчас? — спрашиваю я. — Или у меня есть полсекунды, чтобы в ответ сказать: «Я люблю вас», прежде чем ты пригрозишь обездвижить меня?

— Скажи это, — приказывает Эйден.

— Я только что это сделала!

— Повтори ещё раз, — приказывает Ной.

— Я люблю вас обоих.

Они не дают мне произнести больше ни слова. Губы Эйдена прикасаются к моим, его поцелуй сначала мягкий, ласковый и нежный, но быстро превращается во что-то совершенно другое, когда его язык находит мой. Его руки тянутся к моему лицу, обхватывая, и он целует меня, целует и целует, пока я не начинаю задыхаться.