— Замолчишь или нет?!
Секунду в комнате стояла тишина… а затем Маргитка вдруг расхохоталась. Ее лицо, мокрое от слез и чая, все в коричневых потеках, с налипшими на брови и ресницы чаинками, с оскаленными зубами, было так страшно, что Яшка медленно опустился на пол рядом. Неумело погладил руку сестры, сглотнув слюну, шепотом спросил:
— Что такое, пхэноринько?
— Что такое? Ох, мама моя, господь всемилостивый… Что такое, спрашиваешь?! — Маргитка заливалась низким хриплым смехом, раскачиваясь из стороны в сторону, как татарин на молитве. — Да что ж… что ж это меня второй раз за день чаем поливают, а?! И кто — брат родной!
— Что ты несешь? Когда я тебя чаем поливал? — снова начал злиться Яшка. — Хватит ржать, как вот дам сейчас! Замолчи, говорят тебе! Хочешь, чтоб весь дом сбежался?
Он схватил ее за плечи, несколько раз с силой встряхнул. Сумасшедший смех смолк, Маргитка, икнув, замерла. Неловко поднесла руку к лицу, чтобы утереться, и тут же опустила ее. Яшка сам поднял с пола первый попавшийся платок и начал вытирать лицо сестры. Маргитка, словно не замечая этого, тупо смотрела в угол.
— Не надо весь дом… — шепотом сказала она. — Яшенька, я ухожу, уезжаю… Не надо, чтобы наши знали, помолчи, ради Христа…
Рука Яшки замерла.
— Куда ты собралась?
— Не знаю. Только это обязательно надо, а то меня отец убьет. Я ведь… — Маргитка положила руку на живот, жалко улыбнулась сквозь налипшие на лицо пряди волос. — Я ведь тяжелая, Яшенька.
Яшка, уронив платок, впился глазами в бледное лицо сестры. Недоверчиво спросил:
— Брешешь, дура?
— Какое… Третий месяц.
— От… кого?
С минуту Маргитка молчала. Затем опустила голову и чуть слышно сказала:
— От Паровоза.
— Д-д-дэвлалэ… — пробормотал Яшка, запуская руки в волосы. — Да… да когда же вы успели?
— Я к нему на Хитровку ходила.
— Ты? На Хитровку?! Вот где тебя черти по целым дням таскали… Ах ты, курва!
Яшка вскочил, одним рывком поставил на ноги и сестру, со всего размаху, не жалея, дал ей пощечину, другую, третью. Маргитка не сопротивлялась. Ее голова моталась из стороны в сторону от каждого удара, глаза были зажмурены. Выругавшись, Яшка оттолкнул ее. Маргитка ничком упала на пол.
— Шваль! Потаскуха! Дрянь подзаборная, да как тебе в голову пришло?! Об отце ты подумала? А о матери? А о семье? Кто теперь после тебя других наших девок замуж возьмет?! Да что он тебе за золотые горы пообещал?
— Ничего-о-о не обещал… Я его люби-и-ила…
— Кого — Сеньку?! Ошалела ты, что ли? Ну, иди к нему, пусть женится, коли так!
— Да его же в каторгу сегодня забрали-и-и… Яшка, Яшенька, не бей меня, я не могу больше, я выкину…
— Молчи, холера… — плюнул Яшка. — Ну-ка, живо собирайся, поедем на Таганку. Там одна чухонка вычистку за три рубля делает, никто не узнает. Поехали!
— Не поеду, — тихо, ненавидяще сказала Маргитка, садясь на полу. Ее лицо уже начало распухать от побоев, ресницы по-прежнему были в чаинках, но зеленые мокрые глаза посмотрели на Яшку так люто, что он отвернулся. — Не будет никакой вычистки. Я его любила — слышишь? И ребенка этого я рожу. Убей меня, а рожу!
— Чего?! Ах ты, дура… Господи, ну что за дура… Что я с тобой делать теперь буду, а?
Яшка схватился за голову, закрыл глаза. Маргитка на четвереньках подползла к нему, осторожно тронула за колено.
— Яшенька… Я ведь все равно уйду. Только я одна пропаду…
— Пропадешь, — подтвердил он, не поворачивая головы.
— Яшенька… Христом-богом… Увези ты меня отсюда. Поедем вместе, золотенький…
— Куда я поеду, с ума ты сорвалась? — завопил Яшка, вскакивая. — Ну, куда?!
— Куда хочешь… — Маргитка снова заплакала. — Яшенька, не бросай… Я не могу одна, я умру на улице…
— Дэвла, да что ж это… Да куда я пойду-то? От Дашки? Как я уеду, что я ей скажу? Я же обещал! У нас свадьба скоро! Я Илье и Насте слово дал! Что они про меня подумают? Что Дашка подумает? А цыгане?! Все скажут — сбежал, испугался на слепой жениться. Как же мне-то…
— Яшенька-а! — Маргитка, заголосив, вцепилась в его сапог, прижалась к голенищу растрепанной головой. — Яшенька, поедем…
— Пропади ты пропадом, проклятая! — Яшка, нагнувшись, с силой оторвал от сапога руки сестры. — Собирайся!
— А ты куда?! — всполошилась Маргитка, видя, что брат идет к двери.
— Не бойся. Жди внизу, я приду. Только нашим на глаза не сунься.
Дверь за Яшкой захлопнулась. Маргитка торопливо расстелила на полу большую шаль и начала бросать туда, не глядя, не расправляя, платья и кофты. Она не плакала больше, лишь время от времени вытирала лицо рукавом. Связав узел, поставила его у двери, глубоко вздохнула, переводя дыхание, и выскользнула за дверь.
Комната отца и матери была последней по коридору. Маргитка осторожно просунула голову в незапертую дверь, осмотрелась, убедилась, что внутри пусто, с облегчением пробормотала: «Спасибо, Господи…» — и вошла.
Тяжелые портьеры из пыльного плюша были задернуты, и в комнате стоял полумрак. В углу поблескивали часы с боем, внутри их неторопливо ходил тяжелый маятник. На стуле лежало вечернее платье Илоны из гладкого черного шелка. Опасливо косясь на него, как на живое, Маргитка на цыпочках прокралась к буфету орехового дерева со множеством ящичков. Открыв один из них, пошарила в глубине, извлекла сверток из потертой ткани, развернула. На колени Маргитки упал маленький лаковый портрет в овальной рамке. Молодая цыганка в черной шали на одном плече, с гладко убранными назад волосами прямо и неласково взглянула на нее.
— Мама… мамочка… — Слезы покатились снова, но на этот раз Маргитка решительно вытерла их. Снова завернула портрет матери в лоскут, положила было на место, но тут же, повинуясь внезапному порыву, опять вытащила сверток, сунула за пазуху и метнулась за дверь.
Яшка осторожно приоткрыл дверь в комнату невесты. К своему большому сожалению, он увидел, что Настя никуда не ушла и сидит рядом с кроватью дочери, отвернувшись к окну и кутаясь, словно зимой, в тяжелую шаль.
— Тетя Настя, можно? — тихо спросил он.
— Не надо, чяворо, — не оборачиваясь, сказала она странным, сдавленным голосом. — Заразишься еще.
— Тетя Настя, я недолго! — взмолился Яшка. — Очень надо! Очень!
— Ну, если очень, то входи.
Она встала и, едва Яшка шагнул внутрь, быстро вышла из комнаты. Лучшего нельзя было и пожелать. Как только дверь за Настей закрылась, Яшка подбежал к кровати, опустился на колени возле изголовья.
— Даша… Девочка… Не спишь? Как ты?
— Я не сплю, — тихо сказала Дашка, и в голосе ее послышалась радость. — Хорошо, что пришел, я уже скучать начала. Знаешь, я завтра уже, наверно, на ноги встану. Мама говорит, что рано еще, а я уверена, что могу…
— Даша… — Яшка хотел продолжать и не мог. В горле встал комок, и он, силясь проглотить его, вдруг почувствовал руку Дашки на своих волосах.
— Что с тобой? — Она помолчала. — Я чую, ты ж не просто так пришел. Говори.
— Даша, я… Прости меня, ради бога. Я… мне… я уйти должен. Уехать. Прямо сейчас.
Дашка молчала. Яшка поднял голову. Лицо невесты было, как всегда, безмятежным, глаза смотрели в стену.
— Куда уехать? — наконец спросила она.
— Не знаю. С Маргиткой. Она, холера…
— Я знаю.
— Откуда?! — поразился он.
— Знаю, и все.
— Знаешь, что она понесла?
— Да.
— И от кого, знаешь?
— Д-да… — Голос Дашки чуть дрогнул, но Яшка не заметил этого, с сердцем ударив кулаком по полу.
— Чтоб он сгорел, жулик чертов! Всегда знал, что неприятностей с ним не оберемся!
— Жулик?..
— Ну да! А кто он, Паровоз-то? Спортил девку, собачий сын, и смылся на каторгу, выкрутился! Вот ей-богу, если б Сеньку не забрали, я из него ремней нарезал бы. Что — не веришь?!
— Верю. — Дашка снова погладила его по волосам. Яшка поймал ее руку, стиснув в ладонях холодные тонкие пальцы. Про себя он уже решил: скажет Дашка «останься» — и он останется, пускай потаскуха-сестрица выворачивается как сможет сама.
— Что же… Поезжай, — тихо произнесла Дашка.
— Дашка! Я вернусь — слышишь? Пристрою эту дуру куда-нибудь и приеду за тобой. Сразу же! Ты мне веришь, что я тебя не бросаю, что от слова не отказываюсь? Веришь?
— Верю. Не бойся. — Дашка откинула одеяло, спустила ноги с постели и, пошарив руками в воздухе, села рядом с Яшкой на пол. — Я подожду, не беспокойся, — внезапно перешла она на шепот. — Я… знаешь что?
— Что? — так же шепотом спросил Яшка.
— Я… тебя люблю очень. Правда.
Яшка молча привлек ее к себе, осторожно поцеловал раз, другой, третий, даже не сообразив, что впервые целует свою невесту, провел рукой по ее волосам, по бледной щеке. Дашка прильнула к его плечу. Всхлипнула.
— Ничего… Ничего. Это я так. Иди, ступай. Я подожду, я, кроме тебя, никого не полюблю. — Она улыбнулась сквозь слезы, наугад перекрестила Яшку. — Джя дэвлэса[48].
Яшка поцеловал ее мокрую от слез ладонь, встал и быстро, не оглядываясь, вышел. Как только за ним закрылась дверь, Дашка молча повалилась вниз лицом на смятое одеяло. В такой позе и нашла ее вернувшаяся Настя.
— Дарья! С ума сошла! Ты почему на полу сидишь? Лезь под одеяло сейчас же, совсем без головы девка! Да ты… Ты плачешь? — Настя села рядом с дочерью, встревоженно повернула ее к себе. — Что ты, маленькая? Что тебе этот черт Яшка наговорил? Да я его сейчас…
Дашка покачала головой. Чуть погодя едва смогла выговорить:
— Он у-хо-дит…
— Куда?!
— С Маргиткой.
Настя вздрогнула. Молча помогла Дашке взобраться на кровать, поправила дочери подушку, прикрыла одеялом. Медленно подошла к окну, посмотрела на красную от заката улицу.
"О сколько счастья, сколько муки… (Погадай на дальнюю дорогу, Сердце дикарки)" отзывы
Отзывы читателей о книге "О сколько счастья, сколько муки… (Погадай на дальнюю дорогу, Сердце дикарки)". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "О сколько счастья, сколько муки… (Погадай на дальнюю дорогу, Сердце дикарки)" друзьям в соцсетях.