— Тихо, девочка, тихо! Все хорошо. Успокаиваемся, дышим глубоко. Ну: вдох, выдох. Молодец. Еще раз: вдох, выдох.

Такая парочка вполне могла бы существовать, сойди девушка с ума, а партнер владей приемами захвата буйно помешанных.

— Тихо, тихо! — дул мне в ухо теплый голос Гаврилова. — Расслабляемся и дышим, дышим.

Сколько времени потребовалось Ивану Николаевичу, чтобы утихомирить меня, не знаю. Но в какой-то момент до меня дошла абсурдность положения.

— Отпустите! — попросила я.

— Драться не будем? — спросил меня Иван Николаевич ласково, как чик-чирикнутую.

— Не будем.

Он подвел меня к дивану и осторожно усадил. Лицо Ивана Николаевича пунцовело, то ли от волнения, то ли после моего рукоприкладства. Хорошенькое дело — избила полковника.

— Принести вам воды? Чаю, кофе? Валерьянки? — все с тем же участием спросил Иван Николаевич.

— Яду.

— Понял, несу.

Прежде чем выйти из комнаты, опасливо оглянулся, не проявляю ли признаков бешенства.


Для описания моего состояния, казалось бы, трудно найти слова. Но так уже бывало. Давно, на секунды, но бывало.

В школе мы забавлялись: обхватывают тебя за талию, сильно раскручивают, а потом резко тормозят и давят ниже ребер, на диафрагму. Падаешь, теряя на несколько секунд сознание, или пребываешь в полуобмороке. Игры эти опасные и дурацкие, потому что мозг человеческий не наковальня, по которой можно колотить без вреда. Но игры такие были. В момент полуобморока или выхода из обморока действительность искажается. Она точно отплывает от тебя, и видишь ее, слышишь звуки как бы со стороны, как воспринимал бы нашу жизнь инопланетянин, скрытый в невидимой капсуле. Возможно, это ощущения, которые переживают наркоманы. Не знаю, наркотиков, даже легких, никогда не пробовала. Но есть стойкое убеждение: губительны подобные глюки — они тебя, человека, превратят в мутно-зелененького человечка с планеты под названием шизофрения.

Поэтому до прихода Ивана Николаевича, спасая свою психику, я твердила вслух:

— Остаюсь, не уплываю, возвращаюсь, сижу, смотрю, думаю и потому существую… ни фига не существую… удержать шарики на роликах, все предали, а ты фениксом возродишься… может быть… зачем?.. кто феникса видел?.. и как ему было заново по старым граблям прыгать?.. рассуждаю на отвлеченные темы — уже прогресс… о чем, бишь?.. гожусь ли я в фениксы…

— В фениксы? — переспросил Иван Николаевич, войдя в комнату. — Отличная аналогия! Вот, выпейте.

Коричневую жидкость в пузатом хрустальном фужере я выпила залпом.

Задержала дыхание и шумно выдохнула.

— Как? — спросил Иван Николаевич.

— Ниже среднего. Коньяк не французский.

— В вашем положении еще привередничать, — попенял Гаврилов. — Помогло? Я у соседки взял. Она стол к Новому году накрывает, времени осталось-то всего ничего. Приглашаю вас, Лидия Евгеньевна, за старый год…

— Прекратите разговаривать со мной как с умалишенной! И знаете, от вашего паршивого коньяка мне легче стало. Может, спиться? Еще нальете?

— Не советую. Лидия Евгеньевна, адрес на проспекте Андропова…

— Там живет моя лучшая, любимая, ненаглядная подруга.

— Майя Сергеевна Хромова?

— Да.

— Она не замужем?

— Нет.

— Вы умная женщина, говорю без реверансов, поэтому воспримите вдумчиво. Опыт расследования семейных склок у меня лично небольшой, но прежде чем прийти в фирму частного сыска, изучил вопрос. Привычка: не могу на новом поприще трудиться, пока теоретически не подготовился. Так вот: незамужняя подруга, которая увела супруга, ныне по статистике уступает только модельной диве, хотя в прошлом секретарши…

— Иван Николаевич! Майка не могла. Понимаете? Не мо-г-ла, — по буквам произнесла я. — В противном случае нужно признать всеобщую подлость: мужа, подруги, потом и до матери докатимся. Кроме того, у Майки, наконец, появился достойный мужчина, специалист по французской истории, одновременно водитель экскурсионных автобусов.

— Странное сочетание. Наводит на мысль о спланированной акции отвлечения противника. Лидия Евгеньевна, с вами происходит то, что случается со всякой женщиной, обманутой супругом и коварной подругой.

— Вы не понимаете, — поднялась я. — Это вся моя жизнь последние десять лет. Это нельзя зачеркнуть легким движением руки. Если бы вы узнали, что Света, мир праху вашей жены, крутит направо и налево с другими мужиками, что у вас рога потолок царапают?

— Невозможно! Куда вы собрались? К ним поедете? Напрасно, только боли себе прибавите. Давайте-ка в соседнюю квартиру, за праздничный стол…

— Спасибо! Извините за фингал, лед приложите.

— Лидия Евгеньевна, не стоит вам ехать к ним.

— Иначе умру.

По дороге к Майкиному дому на проспекте Андропова меня остановил гаишник, попросил выйти из машины. Вдохнул то, что я, голодавшая который день, выдохнула, и с удовольствием предложил пройти тест на алкоголь.

Их можно понять: в новогоднюю ночь дежурить обидно. А тут развлечение: повезем дамочку в трубку дуть.

Куртки с неоновыми полосами, в которые гаишников одели, на ощупь как скользкая резина. Но я ухватила его за грудки цепко, рванула к себе, смотрела глаза в глаза.

— Ты человек или робот с жезлом? Если человек, должен меня отпустить. За любые деньги или просто из милосердия. У меня лучшая подруга якобы мужа увела. Не верю! Понял? Не верю! — тряхнула изо всех сил.

— Женщина, отпустите! — вырвался милиционер.

— Никуда я с тобой не поеду, а врежусь в ближайший столб, покончу собой. Усек? Или через несколько минут узнаю правду. В желудке у меня рюмка коньяка, которую дали вместо лекарства.

Наверное, вид у меня был отчаянный, потому что гаишник спросил:

— Далеко ехать?

— Метров семьсот.

— Стоять на месте! — приказал милиционер.

Сел в мою машину на водительское кресло. Завел мотор и отогнал машину в тупичок. Вышел, хлопнул дверью, включил пиликнувшую охранную сигнализацию.

Подойдя ко мне, отдал сумочку, ключи и сказал:

— Довезем.

Их машина, спрятавшись от участников движения, стояла в тени деревьев.

Приглашая меня в автомобиль и сам устраиваясь, гаишник сказал напарнику:

— Петя, надо даме помочь.

— Надо так надо, — спокойно ответил Петя и закрыл портативный компьютер, на котором раскладывал пасьянс.

Только ленивый не ругал наших гаишников. Они, конечно, взяточники. Поборы на дорогах для них привычное занятие. Но, скажите мне, какой американский или немецкий гаишник отпустил бы пьяную, нервную даму без штрафа? И взялся бы везти ее к месту возможной бытовой драки?

Максим говорит, что наша буйно цветущая коррупция и лихоимство в качестве морального равновесия, на другой чаше весов, имеют противоречащие законам человеколюбие и сострадание.

Мой муж много чего наговорил, а я всему верила.

Глава 13

Поздравление Президента

К Майкиному подъезду я подкатила на милицейской машине с мигалками на крыше. Заплатить милиционерам не жалко, но стоит ли портить благой поступок несколькими купюрами? Раздумывать было некогда, поэтому спросила прямо:

— Что-либо вам должна?

— Иди уж, отелла в юбке, — перегнувшись через меня, дернул за рычажок и раскрыл дверь гаишник.

А второй, Петя, сказал на прощание:

— С Новым годом!

— Спасибо, ребята! Пусть вам повезет!

Они не уехали, пока я не вошла в парадное. В Майкину квартиру не звонила, имелись ключи. Майка живет на третьем этаже. Ступеньки, которые я преодолевала, были сродни дороге на Голгофу.

Перед дверью застыла. Вдруг возник вопрос: «А зачем ты хочешь испортить праздник любимой подруге и не менее любимому мужу? В прошлом любимым».

И тут в соседней квартире грохнул мощный хохот: женские, детские, мужские голоса, сливаясь и резонируя, взорвались, покатились радостным цунами, чуть дверь не вышибли.

Все счастливы, одна я — не пришей кобыле хвост? Врете! Живой не дамся, меня не растоптать.

Давила на кнопку звонка, пока не выскочила Майка.

Одета во что-то фиолетовое, обильно усыпанное блестками. Прическа «магазинная» (так прежде мы называли результат усилий парикмахерш), макияж — парадный. И ни-чуточки: ни грана, ни штриха, ни намека — на раскаяние, сожаление или проглоченный позор.

Счастливая морда. Тянет меня в квартиру, целует, обдает запахом духов, которые я подарила ей в прошлый Новый год, стаскивает с меня полушубок и при этом восклицает, повторяясь и «а»-кая.

— А я говорила, говорила. А они не верили, сомневались. А ты приехала, а ты приехала. А как я волновалась, никто не знал, а все видели. Ой, Лидусенька, а я верила, а ты не подвела, а как я боялась! А у нас — как на похоронах. Саша давно просит за старый год выпить, а я не разрешала без тебя, а год уже кончается. Лидочка, прости меня, но я Максу обещала молчать. А он жил у меня все это время. А ты пришла, помнишь, хотела шаль напонос из шкафа достать, а я только-только успела вещи туда Макса затолкать.

— Почему он здесь жил?

— Потому что говорил, будто тебе надо выбор сделать.

— Какой выбор?

— Между ним и еще… другим… Но, Лидуся, я как могла, каждый день, доказывала Максу, что любовника у тебя нет.

— Обманщики!

— Мы хотели как лучше, Макс хотел.

— В кошки-мышки со мной играли!


Правда открылась внезапно. Ликования, однако, я не испытывала. Только пустоту, вакуум. Был вакуум плотный, из стекловаты, стал вакуум, сквозняком продуваемый.

Тут нет ничего удивительного для того, кто хоть раз испытал осуществление мечты. У меня бывало в сессию, на экзаменах в университете. Зубрю, зубрю, головы от учебников не поднимаю. Чем больше зубрю, тем лучше понимаю, что охватить предмет полностью невозможно, что завалить меня — пустяковое дело. На экзамен иду, как на заклание. Получаю пятерку, выхожу из аудитории — на душе пустота, вовсе не радость. Если чего-то страстно хочешь, когда получаешь, не ликуешь, а переживаешь странное бессилие.