— А муж, то есть отец ребенка? — спросила Зина.

— Как узнал, что я беременная, сразу дёру дал. Сейчас заявился и предлагает Кольку, — она махнула рукой на коляску, — отдать попрошайкам в метро. На три часа в день. Но я думаю, зачем отдавать кому-то? Могу и сама пойти. А что? Жить-то надо. Только Колька крикливый очень. Вроде бы чем-то поят детей, чтобы не орали. Вроде маком или отваром каким-то. Ты не знаешь?

— Не-е-ет, — пролепетала Зина. Она смотрела на женщину с ужасом. — Как вы можете? Своего родного сына!

— А что? Лучше, если его украдут и денежки в карман положат? Сейчас, слышала, младенцев воруют? Два месяца их где-нибудь подержат, дети подрастут — родная мать не узнает. И твоих спереть могут, даром что отец есть, — злорадно усмехнулась добрая мамаша.

Зина сорвалась с места, отобрала у растерявшегося Петрова детей, прижала их, судорожно целовала то одного, то другого:

— Ванечка мой дорогой, Санечка, зайчики мои любимые. Мама будет с вами, мама вас никому не отдаст. Давай уже поедем. — Она повернулась с Петрову.

Он не понял, чем был вызван приступ материнской любви. Зина не хотела отдавать ему детей, сама несла их до машины, хотя с трудом шаркала по раскисшему снегу. У перехода они остановились, пропуская поток машин. Зине пришло в голову, что та женщина на бульваре сумасшедшая. Определенно сумасшедшая.

— Надо запретить ненормальным рожать детей, — сказала она вслух.

— Именно об этом я сейчас и подумал, — согласился Петров.

Зинина бабушка, болезненно бледная, с седенькими волосами, с глазами без ресниц, с фиолетовыми губами и глубокими морщинами, лежащая на высоких подушках, напомнила Петрову одно посещение поликлиники.

Фирма «Класс» в порядке шефской помощи, или, как теперь говорили, благотворительности, подарила районной поликлинике компьютер. Петрова делегировали на торжественный акт вручения.

Он шел по коридору, по сторонам которого сидели и стояли бабушки, изредка — дедушки. Два ряда старческих лиц, болезненных немощных фигур. Кто-то положил подбородок на палочку и смотрел на него с горькой обреченностью. Кто-то ковырялся дрожащими руками в хозяйственной сумке. Кто-то срывающимся голосом доказывал свое право идти без очереди.

Петрову стало не по себе. Ему почему-то казалось, что все эти старики брошены, никому не нужны, что они цепляются за жизнь, которая от них давно отвернулась. Лечатся от неизлечимого. Карабкаются вниз.

Сейчас, глядя на счастливое лицо бабушки Оли, он понял, что ошибался. У стариков есть родные люди, которые заботятся о них, страшатся потерять. Любовь вообще чувство иррациональное, это он по себе знает. Но возле него в старости никого не будет — ни внуков-близнецов, ни детей, ни хрена собачьего.

Петров впервые видел, чтобы Валя радостно улыбалась. Она смотрела на бабушку и гордилась ею, как Потапыч своей внучкой. Зинаида пылкими объятиями грозила раздавить старушке грудную клетку. Петров сидел рядом на стуле, держал детей на коленях.

Бабушка гладила Зинины волосы, говорила о том, как выросли правнуки, какие они славные, сокрушалась, что не может сварить им молочный кисель.

Неожиданно она приняла Петрова за Зининого мужа, стала его нахваливать.

— Бабуля, это не мой муж. — Зина отстранилась от нее и с извинением посмотрела на Петрова.

— Все нормально, — тихо сказал он.

— Кисель готов, пойдем малышей накормим, — позвала Валя Петрова на кухню.

— Бабуля, это же не Игорь! — воскликнула Зина, когда они вышли.

— Знаю, — устало сказала бабушка. — Дети его любят и слушаться будут. Вырастить двух сыновей ой как непросто, внученька. Настоящего мужчину сразу видно. Ты держись за него.

— Бабушка, ну что ты такое говоришь? Совершенно посторонний человек. Ты стала все путать? Ты Игоря помнишь?

— Некогда мне путать. Хочу оставить вас в надежных руках. Валя-то более разумная, в омут головой не бросится. А ты, бедолага, намучаешься. Не любит он тебя?

— Не любит, конечно. Бабуля, у меня же муж есть.

— Да где есть-то? Разве это муж, разве отец? А ты мужчину этого как-нибудь, по-женски, соблазни. — Бабушка хитро подмигнула.

— Ты чему меня учишь? — рассмеялась Зина.

— Я тебя правильно учу. Кажется, давно бы померла, если бы душа за тебя не болела. Мне жить тяжело, да сыночка хочется быстрее увидеть.

Бабушка Оля никогда не была религиозной, но в последнее время стала говорить о смерти как о желанном событии, после которого она встретится со всеми близкими, которых потеряла в жизни.

— Нет, бабуля, — у Зины навернулись слезы, — ты не умирай, ты у нас одна осталась.

— Обо мне подумай: каково обузой висеть? И устала я. Умру, вы особо не горюйте, мне там лучше будет. И помни, что я тебя с этим мужчиной — как его? Павел?.. Благословляю тебя с Павлом. Что ты? То смеешься, то плачешь. Нет в тебе серьезности, Зина Девчонка, хоть и мать уже.

* * *

Всю обратную дорогу Зина хлюпала носом. У Петрова разыгрался очередной приступ человеколюбия: он пригласил Зину поужинать и веселил ее студенческими байками. Зина в конце концов расхохоталась, когда он живописал, как проносили мимо вахтера друзей, укутанных в кумач, и объясняли, что устанавливают скульптурную композицию в холле. Вахтер решил проверить наличие статуй, обнаружил пропажу и ходил по комнатам с вопросом: «К вам статуй не заносили?»

* * *

Петров не сдержал данного себе слова и почти каждый вечер приходил к Зине. Она тоже придумала самооправдание: с какой стати выгонять человека, который ведет себя безукоризненно? Оба чувствовали, что ходят по краю пропасти.

Но ходят в одиночку: он (она) не подозревает, какие страсти кипят в моей душе.

В субботу Петров возил Зину с детьми в зоопарк, в воскресенье днем она позвонила к нему в дверь:

— Иди скорее, я тебе что-то покажу!

Лицо у Зины сияло. Она схватила Петрова за руку и потянула в свою квартиру.

— Смотри! — Зина поставила детей у края ковра, сама отошла на противоположный и позвала:

— Ванечка, Санечка, идите к маме, мои хорошие.

И они пошли! Растопырив ручки, удивляясь своей смелости, делали шажки, после каждого из которых должны были свалиться, и все-таки дотопали до мамы.

— Молодцы! — воскликнул Петров. — Ай да ребята! А теперь к дяде, ну, идите сюда. — Он присел и развел руки.

Ваня и Саня развернулись и пошли к нему. Они уже почти добрались, когда их машущие ручки встретились. Ваня и Саня сцепились, двинулись дальше и чуть не завалили друг друга, качнувшись в разные стороны. Петров успел их подхватить, закружил по комнате.

— Теперь вы можете навещать меня своим ходом, — объявил он. — Сейчас я покажу вам дорогу.

Он поставил близнецов на пол, дал каждому по указательному пальцу, которые они крепко обхватили, и повел к себе. В его квартире они совершили маленькую экскурсию, пришли в комнату, и Петров усадил малышей на тахту.

— Сейчас отметим историческое событие, — сказал Петров. — Зинаида, мечи на стол. Скатерть в шкафу, в верхнем отделении. Я на кухню за шампанским и закусками.

Петров прошел полкоридора, когда сообразил, что Зина может перепутать дверцы. Поздно. Он услышал грохот.

Зина открыла шкаф, сдвинула в сторону какую-то дверцу, и на нее градом посыпались расписные ложки. Падали на голову и больно ударяли сувенирные разделочные доски. Ее продукция, ее ложки и доски.

— Ушиблась? — Петров стоял в проеме дверей. — Я тебе сейчас все объясню.

— Ты врал! — воскликнула Зина. — Ты мне все время врал! Зачем? Какое позорище!

Она подхватила детей и выскочила из квартиры.

Петров стал собирать Зинины изделия. Он нервничал, укладывал их как попало, поэтому они снова сыпались — теперь уже ему на голову. Петров выругался и пошел звонить в соседскую дверь.

— Не хочу тебя видеть! — крикнула Зина из-за двери.

— Открой!

— Убирайся!

Петров чувствовал себя полным идиотом. А что преступного он сделал? Ей нужны были деньги, она их заработала. Ну не было у Петрова времени искать барыг, которые ложки-поварешки пристроят. У него своя работа, он не семечки лузгает и не груши околачивает.

Примерно те же самые мысли посетили Зину через несколько часов, когда у нее прошел нервный шок. Что позорного она сделала? Не на содержании была, а честно работала Конечно, получала немного больше, чем стоил ее труд. И какая разница, кто у нее покупает деревяшки? Человек помог ей в трудную минуту, а она его обманщиком обозвала.

Устроила сцены с хлопаньем дверей. И кому? Петрову, на которого молиться должна до конца жизни. Она обязана пойти к нему и извиниться.

Зина подошла к входной двери и услышала, как Петров хлопнул своей и уехал на лифте. Она подбежала к окну — Петров садился в машину. Ничего, она его дождется и обязательно поговорит, сегодня же.

Зина сторожила Петрова до поздней ночи.

Петров отправился в ночной клуб на презентацию нового диска Анфисы. Ему позвонил Ровенский:

— Старик, прикрой Анфиску.

— В каком смысле?

— Я приеду с женой. Ей уже что-то нашептали, подозревает. В общем, сыграй Анфискиного ухажера, посиди с ней за одним столиком, проводи домой.

— И все? — раздраженно спросил Петров. — Спинку ей в душе потереть не надо? А в постели она что может?

— Старик, я тебя как друга прошу! — обиделся Юра. — Выручи! У меня проблемы, а ты к моей девушке в койку намылился.

— Есть с кого пример брать.

— Ты же мне за это памятник хотел поставить. А теперь отказываешься в ерунде помочь?

— Хорошо, приеду.