— Как тебя угораздило в него влюбиться? Я не иронизирую, просто хочу услышать твою историю любви.

— Как? Не знаю. Быстро. Поехала в Севастополь с подругой к ее родственникам. Рисовала в Херсонесе этюд, она загорала, подошли ребята, мы познакомились. Потом вечером встретились, потом снова встретились. — Зина задумалась и добавила: — После гибели родителей это был первый светлый ветерок.

«Ох, далеко же он тебя унес», — подумал Петров.

— Ох и далеко он меня унес, — сказала Зина.

* * *

Зина и Валя крайне редко говорили о родителях после их трагической гибели. На сестер никогда не нападали дикие звери, их не кусали собаки, но внезапный уход из жизни самых дорогих людей был похож именно на атаку дикого клыкастого зверя. Он набросился из-за угла, испугал до немого шока, больно укусил и скрылся. Рваная рана долго кровоточила, потом затянулась пленкой. Любое прикосновение к ней вызывало боль. Лучше — не трогать, не бередить, не касаться, не вспоминать.

У бабушки, напротив, память о сыне и невестке была неразрывно связана с разговорами о них, воспоминаниями, просматриванием старых архивов. Внучки отвечали ей односложно, терпели молча Но когда Зина заметила, что Валю после этих разговоров ночью терзают кошмары — сестра просыпалась в слезах и долго не могла остановить рыдания, — Зина поговорила с бабулей. Та все поняла Она лишилась моральной поддержки, успокоения, но ради внучек была готова на любые жертвы. Память о родителях стала у девочек запретной областью, куда они не пускали не только посторонних, но даже друг друга.

Петров стал первым человеком, с которым Зина заговорила о папе и маме. Почему-то именно ему захотелось рассказать о том, какие они были замечательные: веселые, умные, добрые. Зина достала семейный фотоальбом, к которому пять лет никто не притрагивался, свои детские рисунки с шутливыми папиными комментариями. Зинин отец был архитектором, очень хорошим архитектором, он получил много премий, в том числе и Государственную. Зина показывала фотографии зданий, построенных по его проектам Мама не работала, воспитывала дочек. Она неплохо рисовала, в сравнении с Зиной — великолепно. Зининых талантов, может быть, и хватает для росписи ложек, но в целом, надо признаться, ее акварельки не более чем хобби.

Папа и мама летели в Бразилию на всемирный конгресс зодчих. Самолет упал в океан, у них даже могилы нет на земле.

Петров рассматривал фотографии и молча слушал Он не догадывался, что проник в запретную область. Перепады в Зининых интонациях — она то смеялась, рассказывая о своих детских проказах, то глотала слезы, вспоминая дни и месяцы после гибели родителей, — ему казались естественными. Как еще нормальный человек может говорить о трагедии с родными?

* * *

В начале марта приехал Игорь.

Петров не появлялся у соседей. Он чувствовал себя приблудным котом. Хозяйка подкармливает его в отсутствие мужа, а когда тот приходит с работы, котяра убегает со двора, сидит невдалеке и ждет своего часа.

Зина не хотела делать тайны из своей дружбы с Петровым. Да, чужой мужчина ходит к ней в дом, ведет задушевные беседы и играет с детьми. Со стороны их отношения могли показаться двойственными и подозрительными. Но Игорь не сторонний человек, и она двойной игры не ведет. Напротив, она стремится к тому, чтобы муж стал для Петрова таким же другом, как и она.

Зина несколько раз заговаривала с мужем о соседе, но Игоря лишь интересовало, сколько зарабатывает Петров, во что обошлась ему машина и другие подробности из жизни новых русских. Зина мало об этом знала, а пересказывание мыслей и замечаний Петрова по разным отвлеченным темам оставляло Игоря равнодушным.

Муж настаивал на продаже квартиры, даже позвонил в контору по продаже недвижимости, пригласил агента для оценки. Сумма, которую ему назвали, вскружила голову. Сто десять тысяч долларов! Это решение всех проблем! Он приехал без копейки и с массой долгов. Пока Зина не заводила речи о деньгах, но объяснение неизбежно. Игорь заранее злился, предвидя ее упреки.

Зина пыталась мирно и спокойно объяснить Игорю, что идея с продажей квартиры не самая удачная. Квартира принадлежит не только ей, но и Вале. Уехать из тихого центра — разумно ли это? Вряд ли они смогут когда-нибудь получить подобное жилье и, соответственно, оставить детям.

— Очень многое в моей жизни, — говорила Зина, — связано с этими стенами. Когда мы с Валей были маленькими, мама и папа…

— Вале достаточно той квартиры, что останется после бабушки, — перебивал Игорь ненужные воспоминания. — Зачем заглядывать вперед, когда проблемы стоят сегодня? Если так не хочется расставаться с Москвой, можно купить однокомнатную и не выписываться. Плюс квартира в Мурманске и еще солидная сумма на жизнь. Должно же когда-то все устроиться, и военным, как прежде, будут платить нормальную зарплату. А пока будем жить на квартирные деньги.

Продажа квартиры стала для Игоря навязчивой идеей. Его бесило то, что Зина не поддерживает его энтузиазма. Вначале талдычила идиотские доводы против, а потом стала просто уклоняться от разговоров.

Накопившееся раздражение вырвалось в последний день перед отъездом. Зина опять ходила с потерянным видом, говорила о том, как будет скучать без него, что сейчас особенно нужно, чтобы он был рядом. Но не забыла спросить:

— Игорек, а сколько денег ты нам оставишь? Скоро весна, нужно многое купить. Ложки, конечно, выручают, но я посчитала…

— Бухгалтер ты никудышный. Копейки складывать умеешь, а когда настоящие деньги в руки плывут, ушами хлопаешь.

— Ты опять о квартире? Мы же договорились: я посоветуюсь с бабушкой и Валей.

— Чего с ними советоваться? У тебя своя семья. Подумаешь, девчонка сопливая и выжившая из ума старуха.

— Не говори так о моих родных! Они не сделали тебе ничего плохого. Я ведь не обижаюсь, что твои родители совершенно нами не интересуются. Пожалуйста, не кури в комнате, я же просила.

Игорь со злостью загасил сигарету.

— Не кури, не ходи, не трогай — я здесь посторонний, бедный родственник. Только деньги из меня тянешь — вечно слышу: «Дай, дай, дай!»

— Что ты говоришь? — поразилась Зина. — Дым в комнату к детям затягивает. Я деньги у тебя требую? Но ведь для детей, не на мои капризы.

— Какая разница? Один черт.

— Боже мой, можно подумать, дети для тебя — постылая обуза.

— Между прочим, я не просил тебя их рожать.

— Их? — ошеломленно повторила Зина. — Не просил? Ты хочешь сказать, что облагодетельствовал нас? Жертву совершил?

— Не строй из себя кисейную барышню. Я что, от вас отказываюсь? — Игорь почти кричал. — Раскинь своими куриными мозгами и слушай, когда тебе дело говорят.

— Дело, — Зина тоже повысила голос, — это продать дом моих родителей и содержать тебя? Ты один тратишь больше, чем мы втроем.

— А, вот ты как! Считаешь? Да я бы без вас сейчас жил припеваючи и горя не знал. Ты просто неблагодарная…

— Игорь, что мы делаем? Что мы говорим? Какой-то кошмар! — первой опомнилась Зина.

— Убирайся к дьяволу!

Игорь ушел курить на кухню.

Они не разговаривали до ночи. Игорь постелил себе на диване в большой комнате.

Зина лежала без сна, переживала случившееся. Странно, но слез не было, только горькая обида Зина не позволяла ей распухнуть и обрасти множеством печальных дополнений. Как бы в этой ситуации поступила мама? Однажды, придя из школы, Зина увидела маму с заплаканными глазами. Мама сказала, что от лука. Но когда заговорили о папе, у нее вырвалось: он бывает несправедлив. Они с сестрой догадывались, когда у родителей случались ссоры, по их хмурым лицам, по манере говорить скупо и корректно. Но заканчивались размолвки всегда одинаково: подарками, цветами, маминым смехом, походом в ресторан.

Мама, наверное, сказала бы: ты должна охранять свою семью. Муж уезжает надолго. Нельзя расставаться со злым сердцем. Ты можешь не уступать в главном, но умей дарить мужчине тепло и ласку. Ты уже знаешь, как это делается. Вставай и иди!

Зина встала и пошла в большую комнату. Она забралась к Игорю под одеяло, обняла за шею. Прошение о помиловании — так расценил Игорь ее ласки. Все-таки Зинка влюблена в него как кошка Приятно сознавать, хотя любовные утехи с женой в последнее время стали казаться пресноватыми.

Утром он уехал.

* * *

Зина увидела в окно, что Петров ставил машину на привычное место под деревьями. Через несколько минут она позвонила ему.

— Павел, не хочешь со мной чай испить? У меня есть печенье и прескверное настроение.

— Муж отбыл — и ты корчишься в рыданиях?

— Не бойся, не рыдаю. Ты придешь?

— Только вместе с копченой курицей и картофельным пюре, они доходят в печке. Я буду жевать, а ты мне плакаться на жизнь.

Павел ел так вкусно, что у Зины тоже разыгрался аппетит, и она к нему присоединилась.

— На сколько уехал Игорь? — спросил Петров.

— На два месяца. Знаешь, мы поссорились, совершенно мерзко поссорились.

— Милые бранятся, только тешатся. До рукоприкладства дело не дошло?

— Как ты можешь такое говорить! — возмутилась Зина.

— Исключительно исходя из личного печального опыта.

— А! Так ты все-таки был женат! Проговорился! — оживилась Зина. — И ты истязал жену, злодей?

— Нет, голубушка, я никогда не был женат. И твоя буйная фантазия меркнет пред тем, что случилось в действительности. После университета я снимал комнату на Остоженке. Старые барские квартиры разделили фанерными перегородками, утром все здороваются через стены. Однажды слышу: сосед за стеной жену колошматит. Никто не вмешивается, и меня предупреждали, что, мол, занятие это у них привычное, не реагируй. Но вдруг она как завизжит: «Не бери топор, Коля!» Я вскочил и бросился к ним. Комнатки маленькие, развернуться негде. Колю я некрепко приложил, но он упал и сломал руку. «Скорая», гипс и все такое прочее. К ночи они угомонились, и слышу — любовью мои соседи занимаются, кровать трещит как мачта в бурю. С тех пор, Зинаида, я свято верю в поговорку про «милые бранятся». Дело времени — утешатся.