Дорога узкая, даже если захочу развернуться – негде. Сразу за краем – крутой обрыв и дубы на склоне холма, затянутого высокой, по-летнему золотистой травой. Неизменная на протяжении миль дорога с каждым витком приближает меня к побережью, где он прожил все свои девятнадцать лет. В тридцати шести милях от нас.

Когда деревья наконец расступаются, впереди открывается бескрайняя синева океана на окраине его городка. Мои руки начинают дрожать. Так сильно, что приходится притормозить около смотровой площадки, где тонко вьется туман, цепляясь за край обрыва, тая под утренним солнцем, заливающим светом водную гладь. Я заглушаю двигатель, но остаюсь внутри. Опускаю стекла, дышу. Глубоко и размеренно, пытаясь успокоить свою совесть.

Я уже бывала в Шелтер Ков, и не раз. Весной, летом, я проезжала мимо этого места, чтобы устремиться дальше, к маленькому приморскому городку. Но сегодня все воспринималось иначе. Не было головокружительного предвкушения, которое распирало меня, пока мы с моей сестрой Райан ехали следом за мамой и папой; в багажнике – пляжные полотенца и надувные матрасы, холодильник трещит от вкусной, но не самой здоровой еды, которую нам никогда не разрешали есть дома. Не было волнующего до дрожи ощущения свободы, как в день, когда Трент получил права, и мы катались до позднего вечера, чувствуя себя взрослыми и влюбленными. Сегодня я ощущаю одно: мрачную решимость и порожденное ею нервное напряжение.

Пока я смотрю на воду, меня посещает внезапная мысль. А вдруг я уже видела Колтона Томаса раньше, в один из визитов сюда? Вдруг мы с Трентом сталкивались с ним на улице, но прошли мимо, обратив на него не больше внимания, чем на любого другого незнакомого человека? Совершенно не подозревая о том, что однажды он станет связующим звеном между нами. Раньше. До несчастного случая, до писем, до встреч, до бессонных ночей, когда я до утра терзалась вопросом, почему Колтон Томас не написал мне ответ.

Шелтер Ков – городок маленький. Настолько, что мы почти наверняка пересекались друг с другом. Но, опять же, может, и нет, ведь он проводил лето за летом не так, как все остальные. Я изучила подробнейшие отчеты в блоге его сестры – он-то и привел меня к Колтону, – который она завела, как только его внесли в лист ожидания трансплантации. Там я узнала, что проблемы с сердцем начались у него в четырнадцать лет. В семнадцать его внесли в лист ожидания, и он умер бы, если б не дождался звонка в первый день своих восемнадцати лет. В последний день семнадцати лет Трента.

Я отталкиваю эту мысль и то тяжелое чувство, которое она влечет за собой. Делаю новый глубокий вдох и напоминаю себе быть осторожной. Я уже нарушила столько писаных и неписаных правил, столько протоколов, предназначенных для того, чтобы защитить как реципиентов, так и семьи доноров от лишней информации. От излишних ожиданий.

Но когда я нашла Колтона и прочла в интернете его историю, в моей голове появились новые правила, новые обещания. Это их я твержу мысленно снова и снова, это они завели меня сегодня так далеко и заставили опять вырулить на дорогу: я вряд ли пойму нежелание Колтона Томаса идти на контакт, но отнесусь к нему с уважением. Я просто хочу увидеть его. В реальности. Может, тогда я пойму. Или, по крайней мере, смирюсь.

Я не стану вмешиваться в его жизнь. Даже не подойду, даже голоса его не услышу. Он даже не заподозрит о том, что я есть.

Я паркуюсь напротив пункта проката Good Clean Fun, но выходить не спешу. Рассматриваю его, впитывая детали, словно они могут поведать мне о Колтоне больше, чем все записи в блоге его сестры. Прокат ровно такой, как на фотографиях. За окном видны каяки и доски для серфинга, аккуратно уложенные на стеллажи, яркие всплески красного и желтого в серой утренней мгле; дальше ровными рядами висят гидрокостюмы и спасательные жилеты в ожидании сегодняшних любителей приключений. Ничего неожиданного. И все же странно смотреть через дорогу и знать, что я не раз здесь ходила, но никогда не обращала на это место внимания. Сегодня оно кажется мне знакомым. Сегодня оно содержит в себе много больше снаряжения, разложенного на стойках.

Прокат еще не открылся. На улице пусто, но вдали, где пирс врезается в неспокойные волны серого океана, я вижу несколько местных, для которых день уже начался. По обе стороны заросших ракушками опор мелькают похожие на точки силуэты серферов. У перил рыбак насаживает на крючок наживку. По кромке воды идут бодрым шагом две пожилые женщины в спортивных костюмах, болтая и энергично размахивая локтями. А на парковке около пирса стоят, прислонившись к ограждению, трое парней в бордшортах и шлепках, наблюдающие за волнами с картонными стаканчиками горячего кофе в руках.

Я принимаю решение тоже выпить кофе. Может, если зажму чашку в руках, они наконец-то перестанут дрожать? Мне надо чем-то занять себя, а не сидеть напротив проката и ждать, чувствуя, как с каждой секундой уходит моя решимость.

Через несколько дверей на моей стороне улицы висит многообещающая вывеска: «Секретное место». Бросив на закрытый прокат еще один быстрый взгляд, я выхожу из машины и ступаю на тротуар, стараясь выглядеть спокойной и расслабленной, как местные люди.

Воздух на улице густой от утреннего тумана и соленого запаха океанской воды. Хотя день обещает быть жарким, прохлада еще не ушла, и, пока я иду до кафе, мои руки успевают покрыться гусиной кожей. Открываю дверь. Меня сразу обволакивает запахом кофе и шелестом акустической гитары, доносящимся из маленькой колонки под потолком. Мои плечи чуть расслабляются. Я почти готова поверить в то, что смогу просто выпить кофе и, прогулявшись по пляжу, уехать, так и не зайдя за черту. Нет. Неправда. Я не смогу. Слишком много с ним теперь связано.

…Я вздрагиваю, услышав откуда-то со стороны стойки голос.

– Доброе! Я сейчас. – Голос теплый. Легкий, словно улыбка.

– Окей, – отвечаю и сама слышу, насколько иначе звучит мой собственный голос – скованно, напряженно. Словно я разучилась общаться с живыми людьми. Пытаюсь придумать, что бы еще добавить в ответ – не выходит. Тогда я делаю шаг назад и оглядываюсь. В кафе уютно. Глубокий бирюзовый цвет стен оттеняют черно-белые фотографии. Потолок сплошь закрыт старыми досками для серфинга, висящими на веревочных петлях. Еще одна доска стоит у стены рядом со стойкой – край отбит, на поверхности от руки выведено меню.

Я совсем не голодна и все же читаю меню, по привычке выискивая буррито. Любимый завтрак Трента, особенно после утренней тренировки по плаванию. Если он заканчивал рано, и у нас оставалось время до школы, мы уходили на наше собственное секретное место: на скамейку под рестораном, обращенным лицом на залив. Иногда мы болтали – о его следующих соревнованиях или о наших планах на неделю. Но больше всего мне нравилось просто слушать плеск волн о скалу и сидеть с ним рядом в уютном молчании, какое бывает только тогда, если чувствуешь человека сердцем.

Из кухни, вытирая руки полотенцем, выходит светловолосый парень с ярко-голубыми глазами.

– Прости, что заставил ждать. – На его загорелом лице сверкает белозубая улыбка. – Помощь куда-то запропастилась. Знать бы, куда. – Он кивает на доску, на которой мелом написан прогноз погоды для серферов: «Свелл 2 метра, ветер от берега… все на пляж!»

Когда он бросает взгляд на океан за окном, я понимаю, что он и не думал сердиться.

Ничего не отвечаю. Притворяюсь, что изучаю меню. Молчание становится немного неловким.

— Ладно. – Он хлопает в ладоши. — Что будем заказывать?

Мне ничего не хочется, но отступать поздно. Я ведь уже зашла. К тому же парень он, вроде, славный.

– Мокко, — говорю не слишком уверенно.

– И все?

Киваю.

– Угу.

– Точно ничего больше не хочешь?

– Точно. То есть, спасибо… больше ничего. – Мои глаза смотрят в пол, но я чувствую на себе его взгляд.

– Окей, – отвечает он, помолчав. Его тон становится мягче. – Одну минуту, сейчас принесу. – Он показывает на пустые столики, их пять или шесть. – Выбирай, все свободно.

Я забиваюсь в самый дальний угол, отворачиваю лицо к окну. Солнце уже разогнало утреннюю серость, и вода под его лучами заиграла, заискрилась, стала насыщенно-яркой.

– Держи.

Передо мной появляется большая чашка с дымящимся мокко и тарелка, на которой лежит огромных размеров кекс.

– От заведения, – поясняет парень, когда я поднимаю лицо. – Банановый, с кусочками шоколада. На вкус чистое счастье. А то сегодня утром, похоже, тебе его чуть-чуть не хватает.

В его улыбке я различаю знакомую осторожность. Именно так – со смесью жалости и сочувствия – улыбаются мне теперь знакомые люди, и я начинаю гадать, что же навело его на мысль, что я несчастна. Моя поза? Выражение лица? Интонация в голосе? Я так давно в этом состоянии, что не угадать.

– Спасибо. – Я делаю попытку улыбнуться, чтобы убедить и себя, и его, что я в норме.

– Видишь, уже подействовало. – Он усмехается. – Я, кстати, Крис. Зови, если что, ладно?

Я киваю.

– Спасибо.

Крис уходит обратно на кухню, а я, обняв ладонями горячую чашку, откидываюсь на стуле назад. Потихоньку успокаиваюсь. Прокат каяков никуда не делся, по-прежнему виден через окно, но с безопасного расстояния я могу смотреть на него без ощущения, что поступила плохо, приехав сюда. На тротуар выходит какой-то серфер. Я успеваю увидеть зеленые глаза, загорелую кожу, а потом быстро опускаю взгляд вниз, в пенку своего мокко. Потому что он потрясающий. И вслед за шоком оттого, что я это отметила, приходит чувство вины.

Через мгновение дверь распахивается, и серфер, даже не взглянув в мою сторону, направляется прямиком ко стойке и быстро, раз пять, бьет по звонку.