– Идем поплаваем, – произносит он. Берет меня за руку и легко поднимает на ноги.

– Что…

– Соленая вода, – говорит он, уводя меня к кромке воды, – лечит практически все.

Шмыгая носом и вытирая свободной рукой глаза, я плетусь за ним следом.

– То есть?

Колтон оглядывается, смотрит прямо на меня этими своими глазами.

– Так обычно говорил нам с сестрой отец. Ну знаешь, одна из тех поговорок, которые слышишь все детство и не понимаешь, пока не подрастешь.

– И ты в это веришь? – спрашиваю я, ведь его сердце соленая вода вылечить не смогла.

Он смотрит на меня так, словно это глупый вопрос.

– Угу. Для души очень полезно.

Небольшая волна заливает гальку у наших ступней. Вода холодная, и по моим голым ногам бегут мурашки.

– Идем, – зовет Колтон с улыбкой. – Не думай ни о чем, так будет проще. Просто ныряй, и все.

Едва договорив, он отпускает меня, делает на бегу два шага и бросается в подступающую волну. Выныривает с громким воплем, улыбаясь и стряхивая с волос воду, и в этот момент, глядя на него, на сияющие вокруг солнце и небо, я вновь это чувствую. Отчетливый зов надежды. И следую ему. Не думаю ни о чем и ныряю.

Мы плаваем бог знает сколько времени, по очереди ныряя и гоняясь за волнами. Вода заставляет меня забыть обо всем, заново увлекает туда, где чувству вины меня не поймать. А потом волна толкает меня к Колтону, и он неожиданно для нас обоих ловит меня, сначала одной рукой, потом второй, и мы оказываемся друг напротив друга в воде так близко, что я вижу каждую капельку на его лице. И у меня перехватывает дыхание при мысли…

Что, если у нас будет больше, чем всего один день? 

Глава 12

Каждое сердце поет песню, неполную до тех пор, пока она не отзовется в другом сердце.

    Платон 


К тому времени, как мы поднимаемся по лестнице к месту, где припаркованы наши машины, солнце висит так низко, что от гладкого мокрого песка до самого горизонта тянется золотистая дорожка. Я чувствую, как кожу покалывает от загара и соли, когда вытягиваюсь, помогая Колтону погрузить каяк на крышу автобуса. Он затягивает ремни, убирает внутрь весла и задвигает заднюю дверь, но когда она захлопывается, не уходит, а прислоняется к боку автобуса. И я прислоняюсь тоже. Мы стоим, глядя на закат и впитывая спинами тепло нагретого металла. И я задаюсь вопросом, не думает ли он о том же, о чем думаю сейчас я – что, несмотря на наш уговор ничего не усложнять, есть ощущение, что этот день стал для нас чем-то бóльшим.

– Знаешь, – произносит Колтон, следя за плывущим к горизонту солнцем, – формально день ведь еще не закончился. – Он поворачивается ко мне, на его лице – снова надежда. – Ты голодна? Я знаю одно отличное местечко, где делают тако. Можно поесть, а потом… – Я качаю головой, и он замолкает.

– Не могу. Сегодня воскресенье.

– Ты не ешь тако по воскресеньям?

Кое-как я умудряюсь сохранить серьезность, ему под стать.

– Нет. Только по вторникам.

Мы негромко смеемся, но смех быстро тает, потому что мы оба знаем, к чему все идет.

– Мне бы очень хотелось остаться, – признаюсь я тихо. И честно. – Но по воскресеньям у нас семейный ужин, а моя мама немного помешана на том, чтобы никто его не пропускал.

– Понимаю, – говорит Колтон, безуспешно стараясь скрыть разочарование в голосе. – Ну, тут уж никак не отвертишься. Семья – это важно.

Когда я поднимаю на него глаза, он улыбается мне, и я на кратчайшее из мгновений представляю, что приглашаю его с собой. Но потом как наяву вижу все, что последует дальше: как знакомлю его с родителями, как они начинают задавать вопросы, как он садится за стол туда, где обычно сидел Трент, и…

Нужно уезжать. Прямо сейчас.

– Большое тебе спасибо за сегодняшний день. – Пытаюсь говорить легко, но не выходит. – Он был замечательным, от начала и до конца.

Улыбка Колтона немного бледнеет.

– Не за что.

Я отталкиваюсь от автобуса, выпрямляюсь.

– Мне правда пора.

– Постой, – произносит Колтон внезапно, словно не смог совладать с собой, как не смогла вчера я.

Его лицо становится серьезным.

– Послушай, – говорит он. – Знаю, я сказал всего один день, но… я был не вполне честен. И еще я знаю, что если отпущу тебя сейчас, не сказав правды, то буду жалеть об этом всю дорогу домой.

На словах «честен» и «правда» я застываю.

На секунду он упирается взглядом в землю, затем вновь поднимает его к моим глазам.

– В общем… Я обещаю больше не заявляться к тебе домой, но если ты когда-нибудь решишь, что тебе хочется еще один день… когда угодно… то у меня этих дней целая куча, и… и сегодняшний мне очень понравился.

– Мне тоже, – отвечаю – и только, потому что от его слов, от того, как он на меня смотрит, меня прошивают крошечные иголочки жара. – Спасибо тебе еще раз.

Колтон кивает – безропотно, словно подготовил себя к такому ответу.

– Тогда ладно, Куинн Салливан. Было приятно провести с тобой этот день, – говорит вежливо.

– Мне тоже. – Я улыбаюсь. Спиной назад делаю пару шагов к машине. Мое сердце гулко бьется в груди.

– Езжай аккуратно.

– Хорошо. Ты тоже.

– Хорошо.

Мы можем продолжать этот диалог бесконечно, придумывая всякую бессмысленную чепуху, лишь бы оттянуть неизбежное – ведь никто из нас на самом деле не хочет прощаться. Но мы уже у дверей, наши ладони на ручках, точно выбор был сделан за нас.

Я привстаю на цыпочки, чтобы еще раз, напоследок взглянуть на него через крышу своей машины.

– Доброй ночи, Колтон.

Он коротко улыбается мне и кивает.

– Доброй ночи. – А потом забирается в кабину автобуса, захлопывает дверцу и заводит мотор.

Я тоже сажусь в машину, вставляю ключ в замок зажигания, но не поворачиваю, а смотрю, как Колтон бросает последний взгляд в зеркало заднего вида и, помахав мне на прощание в открытое окно, уезжает.

Я сижу в сумеречной тиши вечера до тех пор, пока его автобус не исчезает из виду, пока не перестаю слышать и шум мотора, а потом произношу слово, которое повторяла про себя так много раз.

Вернись.

Слово, которое было мольбой, обращенной к Тренту.

Вернись.

Слово, которое было просьбой о невозможном.

– Вернись.

Сегодня я шепчу его солнцу, садящемуся за океан, и волнам, уносящим моменты, которые мы пережили сегодня вместе. И Колтону Томасу. 

Глава 13

Сердце представляет собой плотную ткань, трудно повреждаемую и состоящую из всякого рода волокон. Волокна сердца сильно отличаются от всех других по своей плотности, жесткости, значительной мощности и сопротивляемости повреждениям. В самом деле, ни один орган не выполняет столь продолжительной и энергичной работы, как сердце.

    Гален «О назначении частей человеческого тела»


Машина Райан – это первое, что я вижу на подъезде к дому. На мгновение я пугаюсь – вдруг с папой опять что-то стряслось, – но потом он появляется из-за угла с садовым шлангом в руках, и я, испытывая облегчение пополам с замешательством, выхожу из машины.

– А вот и моя девочка, – говорит папа, скатывая шланг и оглядывая меня, пока я иду к крыльцу. – Вся сияет… или же прилично обгорела на солнце.

Я смотрю на свои ярко-красные руки.

– Забыла о времени. А что…

– Хорошо отдохнула на пляже?

Из-за полуправды в оставленной мной записке в груди начинает тесниться чувство вины, и я пытаюсь не усугублять его.

– Ага! – Мой голос взвивается неестественно высоко, но папа вроде не замечает.

– Здорово. – Улыбнувшись, он протягивает ко мне руки. – Приятно видеть, что ты погуляла и хорошо провела время. – Папа обнимает меня и целует в макушку, а потом переводит взгляд на мою губу. – Ты уладила дела с хозяином той машины?

Я разглядываю свои припорошенные песком ноги.

– Да. Он был очень мил. Сказал, что никакого ущерба я не причинила и что в страховую или куда-то еще можно не звонить. Так что все хорошо.

Папа бросает на меня подозрительный взгляд.

– А на бумаге это записано? А то, бывает, люди говорят одно, а потом раз – и вызывают тебя в суд.

Я качаю головой.

– Он не такой. Он просто один местный парень. К тому же автобус и так был помят. Короче говоря, ерунда.

Папа, даже не потрудившись спрятать улыбку, приподнимает брови.

– Один местный парень? Хм. Симпатичный?

– Нет, – отвечаю немедленно. – Ничего такого.

– О. Значит, страшненький?

Я стукаю его по плечу.

– Нет. Он не… Так, а что здесь делает Райан? Она, вроде, должна сейчас сидеть в самолете и лететь в Европу.

– Ладно. Все с тобой ясно. Не хочешь говорить об одном симпатичном парне – не надо. – Папа подмигивает мне. – Что касается твоей сестры, то я понятия не имею, что у нее случилось. Она только приехала. И пока особо ничего не рассказывала.

– Они расстались.

Он кивает.

– Я тоже так думаю.

– Долгое нас ждет лето, – говорю я, поглядывая на дом.

– Да, похоже на то.

Нас с папой поймут те, кто знает мою сестру по-настоящему. Но большинство видит в ней только то, что она сама хочет им показать. Райан из тех девушек, на которых все оборачиваются, стоит им зайти в комнату, и преподносит себя именно так – словно все обязаны на нее смотреть. В хорошем настроении она – душа компании. Человек, который заражает всех вокруг своей бодростью и оптимизмом. Ну а в плохом, как, по-видимому, сейчас – если она отказалась от поездки в Европу, которую планировала и на которую копила деньги два года, из-за разрыва с парнем, – все, туши свет. Я наблюдала такое лично много-много раз.