Джесси Кирби - О чем знаешь сердцем (ЛП)

Мы сидим на некотором отдалении от пещеры и, пока каяк мягко покачивается с каждой проходящей мимо волной, смотрим, как вода накатывает на скалу, а затем вторгается в узкий пролом. Вытянув шею, я уже десятую волну подряд пытаюсь определить расстояние между поверхностью воды и сводом тоннеля – кажется, оно всего на фут или два, не больше, выше, чем наш каяк.

– Ты как? – спрашивает Колтон, отгребая чуть-чуть назад. – Нам вовсе необязательно туда плыть, если не хочешь.

– Все нормально, – лгу я. Но в следующих моих словах – правда. – Я хочу, очень. – Считаю, через сколько секунд вода начинает откатываться назад. – Только еще один раз посмотрю, и поплывем.

– Окей, – отвечает он, выравнивая нас напротив входа.

За нами, качнув каяк, вновь поднимается волна. Я смотрю, как она вторгается в пролом. Быстро.

– В общем, помни, что я сказал, – говорит мне Колтон, пока мы движемся вперед под углом к пролому. – Все, что тебе нужно делать – изо всех сил грести, потом, когда я скажу, хватаешь весло и ложишься, ладно? Мы поймаем следующую волну. И у нас все получится, обещаю.

– Поняла, – говорю с уверенностью, которой на самом деле почти не чувствую. Я зашла так далеко, что ничего другого мне просто не остается.

– Ну, погнали! – восклицает он, когда за нами вздымается очередной водяной вал. – Поворачивайся. Греби!

Начинаю грести и немедленно чувствую силу его ударов, они вторят моим, инерция несет нас вперед, а потом, совершенно внезапно, волна подхватывает каяк, и я ощущаю прилив страха, когда мы взмываем вверх и летим – прямо в дыру в скале.

– Ложись! – вопит Колтон.

Ложусь, притягивая весло к груди и одновременно визжа. Мне кажется, нам нипочем не пройти в пролом, и потому, зажмурившись, вжимаюсь в днище каяка. Вокруг все гулко грохочет. Каяк швыряет о каменные стены тоннеля, пока меня болтает внутри. Я стискиваю весло так крепко, словно от этого зависит моя жизнь.

– Все хорошо! – слышу сквозь шум крик Колтона. – Лежи!

Вероятность того, что в данный момент я могу делать что-то другое, равна нулю. Даже с закрытыми глазами мне ясно, что вокруг темнота. Воздух тяжелый от соли и влажности и такой густой, что не вздохнуть. Я зажмуриваюсь еще сильнее, уверенная, что мы умрем, потому что я не могу дышать, я не могу дышать, я не могу…

А потом происходит чудо. Нас выносит из тоннеля, точно из трубы в аквапарке, и все замирает. Мгновение я лежу, опасаясь открыть глаза. Прислушиваюсь. Слышу только наше дыхание, мое и Колтона, плеск воды о камни и что-то еще… капель?

– Ха! У нас получилось. – Колтон издает экстатический смешок, каяк покачивается, и я чувствую на плече его пальцы. – Эй. Ты в порядке? Открывай глаза, уже можно.

Я приоткрываю один глаз, потом второй. Первое, что я вижу – его склонившееся надо мною лицо, и мне становится трудно дышать, когда он так близко.

– У нас получилось, – повторяет он. – Смотри!

Я ахаю. Высоко-высоко, в окне, созданным природой на потолке пещеры, виднеется ярко-синее небо, контрастирующее с темной скалой.

– О боже, – шепчу я. – Это… – У меня нет слов. Ничего прекраснее я в жизни не видела.

Сажусь. Медленно, словно от резкого движения оно может исчезнуть.

Потоки лучей, под углом струящихся из отверстия, озаряют висящую в воздухе дымку, заставляя искриться каждую микроскопическую каплю воды. Повсюду вокруг вода ловит солнечный свет и отбрасывает на стены пещеры пляшущие, волнующиеся тени. В пролом, через который мы только что попали внутрь, проникает новая волна, потом расходится, и маленькие блики перестраиваются, точно стеклышки в калейдоскопе.

Я чувствую, что Колтон смотрит на меня, наблюдает за тем, как я впитываю окружающую красоту. Он проводит по дымке ладонью, создавая в воздухе множество крошечных завихрений.

– В детстве я думал, что это отрицательно заряженные ионы.

– Что-что? – переспрашиваю, глядя на кружащуюся в воздухе водяную пыль.

– Отрицательно заряженные ионы. – Он смеется. – Прости, я забыл, что не все росли у моих родителей с их пристрастием ко всяким странным случайным фактам.

Мне становится по-настоящему интересно.

– А что это такое?

– То, чем насыщается воздух, когда молекулы воды сталкиваются с чем-то твердым. – Он обводит рукой пещеру. – Например, с камнями, как здесь, или с берегом, когда в него ударяет волна. Хотя они возникают не только на океане, а всюду. У водопадов, после дождя… – Он делает паузу и немного смущенно улыбается. – В общем, тебе будет полезно ими подышать. Они лечат, по крайней мере, если верить моему папе и дедушке.

Он замолкает. Вслед за ним я смотрю на плавающую в солнечном свете дымку. Полными легкими мы делаем одновременный вдох, и я не знаю, почему – то ли из-за очарования этого места, то ли из-за его слов или отрицательно заряженных ионов, – но меня вдруг охватывает давно забытое чувство. Притяжение к другому человеку. К Колтону. Робкое, но лежащее глубоко внутри.

– Спасибо тебе, – внезапно говорю я. – За то, что привел меня в это место.

На его лице медленно расцветает улыбка, и он пожимает плечом.

– Я решил так: если нас с тобой есть всего один день, стоит сделать его отличным.

Я опускаю взгляд на свои руки, которые держатся за лежащее на коленях весло.

– И у тебя получилось. – Снова смотрю на Колтона. – Если честно, у меня уже очень давно не было такого замечательного дня.

Он кивает, не прекращая улыбаться.

– У меня тоже, ты даже не представляешь. Но погоди, он ведь еще не закончился.

Долго-долго мы сидим рядом. Дышим, разговариваем, смотрим на свет и на волны, которые то заполняют пещеру, то откатываются назад, пока надвигающийся прилив не вынуждает нас выплыть наружу.

Сюрреалистическое ощущение эйфории, пережитое в пещере, остается с нами даже после того, как течение выносит нас обратно, в неожиданно яркое сияние дня. Оно мерцает в соленом воздухе, пока мы движемся к берегу, пока расстилаем на галечном пляже свои полотенца, прячется между нами, пока Колтон рассказывает, где еще собирается побывать этим летом. Он рассказывает мне о местах, где не был очень давно, и в его голосе столько воодушевления, что мне тоже хочется их увидеть – вместе с ним.

Я не спрашиваю, почему он так долго не навещал места, которые, похоже, так любит, – ведь ответ мне известен, – и позволяю себе перенестись мысленно в каждое описанное им место. На обрыв высоченной скалы, где мы можем сесть на краю и болтать ногами, чувствуя грудью грохот прибоя. На пляж, где вода настолько прозрачная, что, пока мы плывем, можно разглядывать колонии пурпурных морских ежей, покрывающих дно. К его любимой бухте, где мы сможем полюбоваться водопадом, который обрушивается на песок, вливая поток пресной воды в набегающие на берег соленые волны. Он использует слово «мы» как данность, с такой легкостью, словно я уже присутствую в его планах за пределами этого дня. И подспудно меня тянет поверить в то, что это возможно.

Но пока солнечное тепло омывает мое прикрытое бикини тело, ко мне медленно подкрадывается правда и приносит с собой чувство вины – такое сильное, что щиплет глаза. Я оборачиваюсь к Колтону, который с закрытыми глазами лежит на спине и вспоминает очередное волшебное место, и внезапно понимаю: нет. Невозможно.

Он так и не снял рашгард. При других обстоятельствах, не знай я, что он скрывает, это показалось бы странным. Но я знаю, что там, потому что видела в блоге Шелби фотографию Колтона, сделанную после операции. Смотреть на нее было невыносимо, и в то же время я не могла отвести взгляд от ярко-красного шрама, который тянулся по центру его груди. Шрама, оставшегося после того, как ему вскрыли грудь, вынули его больное сердце и заменили его на новое, сильное, чтобы спасти ему жизнь. Шрама, похожего на тот, с которым похоронили Трента – я поняла это только сейчас.

Я пытаюсь сдержать слезы и ужасное, тягостное чувство, что я предаю его тысячью разных способов – тем, что я с Колтоном, тем, какой ощущала себя на воде: сильной, свободной… счастливой. По стольким причинам мне кажется неправильным переживать моменты счастья с кем-то другим. С тем, кто много больше, чем просто «кто-то».

– Ну, что думаешь? – спрашивает Колтон. Открывает глаза, поворачивает голову, смотрит прямо на меня, и беспокойство стирает улыбку с его лица. – Эй. Ты чего? – Он садится, протягивает руку, словно собираясь положить ладонь на мое плечо, потом убирает ее обратно. Встревоженно хмурит брови. – Я… Что случилось?

Я быстро сажусь. Смахиваю с ресниц слезы.

– Извини. Все в порядке. Сама не знаю, в чем дело, просто я… – Я даже не пытаюсь придумать хоть сколько-нибудь правдоподобное объяснение – не могу. – Неважно.

Колтон смотрит на меня долгим взглядом. Всматривается в мое лицо, ищет то, о чем я умалчиваю, и я уверена – он все видит. А потом, не говоря ни слова, протягивает руку и на сей раз не убирает ее. Легким, как перышко, прикосновением он стирает слезинку с моей щеки, и я испытываю нечто такое, отчего мне хочется, чтобы его рука задержалась. Я отворачиваюсь к сверкающему океану, потому что не знаю, что делать с тем безумным вихрем эмоций, который он только что во мне пробудил.