Когда позвонили в дверь, я подпрыгнула от неожиданности, потому что мои нервы еще не окончательно пришли в норму после полета. Как я и предполагала, это оказалась Матильда, и на ее добром лице были буквально написаны слова извинения.

–  Дофина, милая… Можно мне войти?

Глядя на нее, я почувствовала, как весь мой гнев по поводу происшествия с Пьером угасает. И все-таки, здороваясь, я не обняла Матильду.

–  Конечно. Входи, пожалуйста. Я приготовлю чай.

Будучи типичными южанками, мы обменялись любезностями, я вкратце рассказала о своей поездке. Осторожно упомянула о посещении кабины пилота и ночи на танцевальной площадке, хотя оба эти воспоминания заставляли меня слегка покраснеть… и чувствовать себя благодарной.

–  Я рада, что ты насладилась этими Шагами. Но я не виню тебя, Дофина, за то, что тебе захотелось расстаться с нами. Я пришла лишь сказать, как обрадовалась, узнав, что ты сумела расстроить самую дурную часть плана Пьера.

–  Но Кэсси всегда подчеркивала, что я могу уклониться от любой ситуации, если она не кажется мне правильной на все сто процентов… А Пьер не показался мне правильным.

–  У тебя отлично развиты инстинкты. И ты знаешь себя. Этому стоит позавидовать. И за это я хочу подарить тебе кое-что, – сказала Матильда, доставая из сумочки маленькую пурпурную коробочку и осторожно ставя ее передо мной.

–  Это что, подвеска Шага шестого? Неужели?

–  Открой, – предложила Матильда.

По правде говоря, единственным, о чем я сожалела в случае расставания с обществом С.Е.К.Р.Е.Т., так это остальные подвески. Что тут сказать? Я любила свои побрякушки. И потому мне трудно было сдержать восторг после того, как я открыла коробочку. В ней лежала не только подвеска Шага шестого, но и все остальные тоже!

–  Ох, боги милостивые! – воскликнула я, хватаясь за сумку, чтобы достать браслет, который лежал там в бархатном мешочке.

–  Ты завоевала подвеску «Уверенность», когда прислушалась к своим инстинктам в отношении Пьера. Я очень рада, что он не сумел лишить тебя ее. Седьмая – «Любопытство», – напомнила мне Матильда, выкладывая подвески на стол. – Это за то, что ты задала Пьеру все необходимые и правильные вопросы. Восьмая – «Бесстрашие» – это, конечно, за то, что ты сумела противостоять ему. А девятая – «Изобилие». Ну, думаю, в тебе его достаточно, Дофина, после того, что ты испытала вместе с нами.

Одну за другой я прикрепила подвески к браслету и потрясла его перед глазами. Подвески зазвенели.

–  Это так чутко, так щедро, – сказала я. – Буду их беречь и помнить время, проведенное в вашем обществе. Всегда.

–  У меня есть еще одно предложение, – сказала Матильда, чуть наклоняясь вперед в кресле. – Конечно, ты можешь отказаться, но я прошу тебя хорошенько подумать. Нам хотелось бы, чтобы ты испытала последнюю фантазию. Мы убеждены: она будет стоить твоего доверия. Мы очень огорчены тем, что случилось в Буэнос-Айресе. И потому были бы рады возможности хоть как-то поправить дело. Могу тебя заверить: мы это делаем не только для того, чтобы вернуть тебе чувство безопасности, но и для того, чтобы подтвердить правильность нашего замысла. И я уверенно заявляю, что эта фантазия превзойдет все те, что ты испытала до сих пор. Вообще-то, мы ожидаем, что она полностью изменит тебя.

Наверное, все дело было в выражении лица Матильды, умоляющем и пылком. А может быть, я вдруг поняла всю глупость своего поведения: ведь я наказывала и себя, и общество из-за дурного поступка одного-единственного плохого человека. Я посмотрела на браслет с девятью подвесками, танцевавшими вокруг моего запястья. Что можно ответить на такое предложение? Только обнять человека, сделавшего его, и сказать:

–  Да, отлично. Еще одна фантазия.

* * *

Я была на удивление спокойна в тот день, когда пришло приглашение на последнюю фантазию. Это Элизабет с трудом сумела скрыть свои чувства, когда я попросила подобрать мне наряд «непарадный, но сексуальный», для свидания в «Типитине».

–  Ты серьезно? Свидание? Ты идешь на свидание? С настоящим живым мужчиной? На какой-то концерт, да? Там ведь всегда отличная музыка… Нет, все эти перемены – уж слишком для моего слабого сердца!

Она была воистину ошеломлена моей уверенностью, той, которую я привезла из Аргентины вместе с кучей прекрасных вещей.

Когда она, как всегда, спросила меня, для продажи эти вещи или я их оставлю себе, я ответила:

–  Продавай все, все до одной. И все то, что накопилось в кладовках. Незачем это хранить. И все золотые браслеты, и шелковые пижамы, и кожаные перчатки, и шляпки. – И добавила: – А то, что не удастся продать, мы просто выбросим. Мне нужны помещения, чтобы расширить магазин.

Элизабет была так потрясена моими словами, что уронила пенсне, которое в тот момент держала в руках.

–  Дофина, да знаешь ли ты, как долго я ждала от тебя этих слов?! – воскликнула она.

И вот теперь я попросила ее снова помочь мне, на этот раз посмотреть так, чтобы я сама смогла увидеть себя новыми глазами.

Элизабет задохнулась:

–  Отлично! Есть несколько вариантов, которые я давно уже придумала для тебя. Разрешишь проверить их все?

Элизабет вихрем носилась по магазину, хватая шарфы и блузки, брюки и футболки, платья и джинсы, туфли на высоком каблуке и новенький лавандовый лифчик. Ничто из того, что выбирала для меня Элизабет, не было винтажным. Это все были вещи по фигуре, броские, в основном синих и пурпурных тонов, которые я редко носила. В общем, нас ожидала веселая игра.

После полутора часов непрерывных переодеваний, в процессе которых мы жевали купленные навынос жареные рыбешки и пили сок, да еще успевали обслужить покупателей, я наконец остановилась на черных кожаных брюках, лавандовом топе на бретелях под прозрачной белой блузой, на которую набросила угольно-черный блейзер. Наряд дополняли тонкие золотые цепочки и золотой браслет-обруч, а также черные замшевые ботинки на танкетке. Во всем этом я выглядела дерзко. И, должна признать, сексуально.

–  Ты только посмотри, какой оттенок придает блузе лавандовый топ! Ты просто воплощенная женственность! – сказала Элизабет, задумчиво рассматривая мое отражение в зеркале с таким видом, словно я была ее личным творением.

–  И почему я раньше ничего такого не носила?

–  Понятия не имею. Но ты выглядишь как рок-богиня! – решила Элизабет.

Но я выглядела как я, только как более современный вариант самой себя. И я чувствовала себя сильной, энергичной и свободной.

–  А что, если я надену вот этот браслет? – спросила я, доставая из сумки браслет с подвесками.

–  О да! Боже, какая великолепная вещь! У тебя отличный вкус, Дофина. Просто отличный!

–  А ты получаешь прибавку! – заявила я, хватая Элизабет за щеки и целуя ее прямо в губы.

* * *

Лимузин подъехал к моему дому ровно в десять, и прохладный вечерний воздух слегка остудил мое разгоревшееся лицо, давая понять, что осень уже за углом. В последний раз я была в «Типитине» с Люком, отправившимся туда весьма неохотно во время Джазового фестиваля, и это был один из наших последних выходов в свет. Музыка никогда особо не привлекала Люка. Так что дамы из общества сделали правильный выбор. И я представляла, как слушаю музыку вместе с каким-то потрясающим парнем, который тоже в теме, и этого мне было бы вполне достаточно.

–  Приехали, мисс Мэйсон, – сказал шофер, показывая на афишу перед зданием.

Мое сердце подпрыгнуло, когда я увидела, что на ней значится: «Беспечные». Афишу окружал ряд бегущих огоньков. Да! Для сопровождения любой фантазии нельзя было придумать музыки лучше, чем та, которую мне предстояло услышать. Вот это да! «Дыши ровнее», – приказала я себе.

Добрый водитель, почувствовав мою нервозность, проводил меня сквозь толпу фанатов, держась так, словно мы владели всем этим зданием, словно я была весьма важной персоной… Когда мы подошли близко к эстраде, где уже играла группа, открывающая вечер, я заметила двух вроде бы знакомых женщин, рядом с которыми было свободное место.

–  Дофина! И ты здесь! Ты нас помнишь? Я Кит, а это Полин! – сквозь музыку громко закричала Кит. – Мы будем с тобой, пока не начнется твое свидание! Надо ли упоминать, как я люблю свою работу?

–  Ты выглядишь изумительно, – с восторгом сообщила Полин, сама невероятно сексуальная на свой лад. На ней было черное короткое платье с джинсовым жакетом и великолепные черные ботинки до лодыжек. А Кит красовалась в обрезанных потрепанных джинсах и мешковатой белой рубахе, а в ее нынче черных волосах поблескивали драматические серебряные пряди.

–  Спасибо, что пришли, – сказала я. – Для меня это много значит.

И это действительно было так. Я не привыкла бывать в таких местах одна, да и вообще в каких бы то ни было, если уж на то пошло.

–  Значит… он где-то здесь? – спросила я и осторожно обвела взглядом переполненный зал.

–  Он скоро будет, – ответила Полин, переглядываясь с Кит.

–  А вы мне скажете, когда он придет? – спросила я, нервно приглаживая волосы, которые Элизабет тщательно выпрямила. Они были шелковыми на ощупь.

–  Ты сама поймешь, когда он появится, – сказала Кит. – Не беспокойся.

Передо мной вдруг появился бокал прохладного шабли, моего любимого. Наконец открывавшая концерт группа покинула сцену, и в битком набитом зале стало совершенно темно. Через минуту, когда «Беспечные» начали вступительную импровизацию, у меня мурашки побежали по коже. Это был он, Марк Друри, вышедший на середину сцены; на него упал луч софита. Марк взял микрофон, и прожектора ярко осветили его удивительное лицо. Несколько минут в зале только и слышно было, что его дыхание в микрофон. У Марка было тело настоящего музыканта, худощавое и жилистое, его кости словно истончались от музыки, текущей сквозь них. Одежда сидела на нем безупречно, однако это было несущественно по сравнению с его голосом. Все было несущественно. И взгляд, которым он окинул вытаращивших глаза женщин, раскачивавшихся на своих местах, говорил о том, что недостатком внимания он не обижен.