– Да, возможно, ты действительно не способен на такое, – выдохнула она.

Саймон пристально смотрел на герцогиню. Сейчас она казалась такой маленькой и хрупкой. Как будто из неё выкачали весь воздух и придававшую ей силу ненависть, оставив только пустую оболочку. Ему почти стало жаль её.

– Я заслуживаю того, чтобы узнать правду, – мягко заметил он.

Она подняла на него глаза, дрожащими руками неустанно теребя тесьму на рукаве.

– Да, я согласна, время пришло. По крайней мере, уже кажется слишком поздно что-либо скрывать от тебя.

Саймон кивнул Лилиан, и она заняла место на небольшом диване напротив его матери. Герцогиня пристально вглядывалась в неё, но казалась при этом слишком изнурённой, чтобы выказывать своё обычное презрение по отношению к его будущей жене.

– Она будет присутствовать при этом разговоре? – спросила леди Биллингем.

Саймон сжал пальцы Лилиан и кивнул.

– Она моя будущая жена. Думаю, она заслуживает того, чтобы услышать всю правду не меньше, чем я. Лилиан должна со всей ясностью понимать, в какую семью она входит.

Если у его матери и были возражения, то она оставила их при себе. Вместо этого герцогиня сделала глубокий вздох и пробормотала:

– Ну что ж, прекрасно.

– Расскажите мне, – попросил он. – Расскажите мне всё с самого начала.

И герцогиня согласно кивнула.

– Мы всей семьёй отправились на пикник к озеру. Твоей сестре тогда было восемь лет, а брату только исполнилось два годика. Он очень любил воду, мы обычно проводили большую часть дня там, на воздухе, а он играл на берегу озера.

Саймон не мог удержаться от слабой улыбки. Он тоже всегда любил воду, даже несмотря на то, что его родители запрещали ему приближаться к озеру.

Герцогиня продолжила внезапно задрожавшим голосом.

– В тот день мы спорили с твоим отцом. Как раз незадолго до этого я узнала, что у него есть ты, другой сын, который родился несколькими месяцами раньше Саймона. Мы обменивались всё новыми упрёками, перешли на повышенные тона, и поэтому решили подняться на холм, чтобы дети нас не услышали. И как раз в этот момент всё и произошло.

Саймон напрягся, и Лилиан нежно сжала его руку, пытаясь поддержать его.

– Он упал в озеро.

Герцогиня кивнула, но хранила молчание ещё несколько мгновений, пытаясь успокоиться, чтобы продолжить.

– Мы не сразу заметили это, – наконец прошептала она. – Когда Наоми увидела всплывшее на поверхность тело Саймона, она дико закричала. Мы жутко испугались. Она бросилась в воду, предпринимая попытки вытащить его из озера. Но дочь была ещё слишком мала, а он – слишком тяжёл для неё. Всё то время, что мы бежали вниз по склону холма к берегу озера, сын не дышал. Твой отец пытался вернуть его к жизни, но, в конце концов, стало очевидным, что он пострадал очень серьёзно.

Саймон тряхнул головой.

– Вы обращались к врачам?

– К самым лучшим со всей страны. Один врач за другим, неделя за неделей. Но все они твердили одно и то же. Мой ребенок… – У неё перехватило дыхание. – Его разуму был причинён непоправимый ущерб и без надежды на излечение. Они сказали нам, что он никогда умственно не поправится, даже несмотря на то, что телом он не пострадал.

Лилиан бросило в дрожь, но она не проронила ни слова, её взгляд был полностью сосредоточен на его матери. Саймон знал, о чём она думает, потому что, как и она, не мог выкинуть этот образ из головы. Он не мог перестать думать о своём брате, о ребёнке, заключённом в тело взрослого мужчины, не способном даже позаботиться о самом себе, не способном на полноценную жизнь где-либо за пределами того маленького спрятанного от посторонних глаз коттеджа, который был ему предоставлен.

– Некоторые врачи даже рекомендовали нам отказаться от сына и запереть его в сумасшедшем доме. Забыть о нём и родить другого ребёнка. – Мать рассмеялась пустым, лишённым всяких эмоций смехом. – Но я не могла этого сделать. Последние роды были очень тяжёлыми, я чудом осталась жива. Мы пытались зачать ребёнка после рождения сына, но безуспешно. Стало очевидным, что мы не сможем больше иметь детей, и поэтому я не смогу подарить наследника твоему отцу.

– Но почему было просто не рассказать обо всём случившемся остальным членам семьи? – с недоумением спросил Саймон. – Дядя Чарльз мог бы стать достойным герцогом, и кузен Эндрю – один из прекраснейших людей, которых я когда-либо знал.

Мать закатила глаза.

– Я хотела рассказать, но твой отец настоял, чтобы мы держали это в секрете.

– Но почему? – не мог успокоиться Саймон.

В ответ она покачала головой.

– Он был герцогом, и поклялся богом, что и следующим герцогом будет его сын. Не имело никакого значения, что он нарушает право первородства. Он хотел, чтобы его сын носил этот титул, и был готов пойти на любой обман, любые ухищрения, чтобы воплотить своё желание в жизнь. Мы без конца спорили об этом, но я была слишком слаба и погружена в своё горе, чтобы отстаивать своё мнение. Затем твой отец исчез на несколько дней, а когда вернулся…

Она замерла, а Лилиан, поняв, что произошло дальше, подняла руку и прижала её к губам.

– Он привёз Саймона… этого Саймона, чтобы заменить им вашего сына.

Взгляд его матери стал острым и пронзительным, когда она посмотрела на Лилиан.

– Да. – Её голос надломился и наполнился горечью от разбитого сердца и ото лжи, с которой она жила все эти годы. – Герцог привёз в мой дом этого мальчика, у которого были глаза моего сына, тот же цвет волос, и приказал мне вести себя, как будто это и есть мой сын, мой Саймон. Он сказал, что если мы подождём пару месяцев, никто ни о чём не догадается, дети быстро растут, меняются, а они были ещё и так похожи.

– Мне так жаль, ваша светлость, – прошептала Лилиан.

Саймон видел, что ей хочется подойти к его матери, поддержать её, хотя герцогиня никогда и не была добра к Лилиан. Как будто почувствовав это, его мать слегка отвернулась.

– Это было ужасно, – выдавила она. – Быть вынужденной притворяться, что ублюдок моего мужа был моим драгоценным Саймоном. – Её взгляд уперся ему в лицо. – Видеть тебя живым, невредимым и здоровым, в то время как мой мальчик влачил жалкое существование, и ему даже не было позволено жить со мной в одном доме, где я бы могла видеть его и прижать к себе всякий раз, когда бы я этого хотела.

Саймон покачал головой, ошеломлённый жестокостью своего отца. Он даже не мог себе представить, насколько ужасающей была жизнь его матери всё это время.

– Вот почему вы так ненавидели меня, – проговорил он голосом, лишённым упрёка и осуждения.

– Да, – холодно подтвердила она, но сил сохранять самообладание ей хватило ненадолго.

Как только это признание слетело с её губ, она уронила голову на руки и зарыдала так, как Саймону ещё никогда не приходилось видеть или слышать до этого. Несколько ужасных минут в комнате были слышны только продолжительные всхлипывания, временами переходившие в стоны.

В конце концов, герцогиня всё же взяла себя в руки и продолжила:

– Я действительно ненавидела тебя, но себя я ненавидела ещё больше. Понимаешь, иногда бывали мгновения, когда я даже… любила тебя. И каждый раз при этом я чувствовала себя предательницей по отношению к своему собственному сыну. Как будто я забыла о нём, позволив отобрать его у меня и заменить другим, как того и хотел мой муж. Поэтому я отдалялась от тебя, создавая между нами как можно большую дистанцию.

Саймон кивнул. В некотором роде, это признание облегчило его душевную боль. Он провёл столько времени в раздумьях, не в силах понять, почему его мать так равнодушна к нему. Теперь он знал причину, и ему стало немного легче.

– Но почему вы просто не открыли этот секрет? – продолжил расспрашивать он. – Вы могли прекратить всё это много лет назад.

– Твой отец никогда не поднимал на меня руку, – мягко заметила она. – Тем не менее, он достаточно ясно дал мне понять, что если я раскрою кому-нибудь правду, то за этим последует скорая и неминуемая расплата. Последствия моего неповиновения были бы ужасны, но я боялась не за себя, а за своих детей, ведь твой отец мог отдать Саймона другому попечителю, или даже причинить ему вред, если я расскажу кому-нибудь, что он наделал. Он мог отобрать у меня дочь, и сделать так, чтобы я никогда её больше не увидела. Я уже и так много потеряла, и рисковать ещё чем-то просто не могла. Поэтому я хранила молчание и позволила ему поступать так, как он хотел.

– А почему вы не заговорили, когда герцог умер? – тихо спросила Лилиан. – После его смерти вы могли бы рассказать правду, не опасаясь каких-либо последствий.

– Разве? – полным сарказма голосом парировала герцогиня. – Вы видели моего сына, мисс Мэйхью. Саймон, конечно, жив, но он совершеннейшее дитя. Если спустя столько лет я расскажу о том, что произошло, безусловно, последуют судебные разбирательства, которые будут выявлять все последствия этих событий. Все вовлечённые стороны, включая моего сына, будут вызваны в суд для дачи разъяснений по поводу сложившихся обстоятельств. Его подвергнут расспросам, чтобы оценить, может ли он исполнять обязанности, налагаемые на носителя герцогского титула. Как вы думаете, выдержит ли он такое, и как это на него повлияет?

Саймон покачал головой, представив себе брата, такого бесхитростного и невинного. Всю жизнь его держали в коттедже в изоляции и тщательно защищали от какого-либо воздействия внешнего мира. Саймон даже не мог вообразить, как отреагирует брат на шум, давку и тесноту лондонских улиц, на то, что его оставят для допроса с пристрастием один на один с людьми, которых он никогда прежде не видел, и которые вряд ли будут обращаться с ним с привычной для него деликатностью и добротой.

– Он не выдержит этого испытания, – произнёс Саймон. – Хуже того, над ним будут потешаться и осмеивать его. Найдутся и такие, которые посчитают его кем-то вроде циркового клоуна или балаганного шута.