Холли Петерсон - Нянь, или мужчину вызывали?

Доктор Рубинштейн говорил, что секс может все исправить, разрушить стену гнева. Но как я могла спать с ним, когда я беспрестанно фантазировала про секс с Питером?

— Джейми, я не каждый день собираюсь тебя умолять — максимум через день, как я и делал с начала этого кошмара. Лишить меня секса — эффективное оружие, и я это понимаю. Но давай попробуем. Ты в комитете, ты будешь в прекрасном платье, тебе нужен спутник. — Я не отвечала. — И потом, если ты не хочешь сделать это ради нас, сделай ради Грейси. Если там и правда будет весь совет директоров Пемброука, лучше нам встретить их вместе, рука об руку. С улыбкой. — Он растянул руками уголки рта, делая совсем уж широкую притворную улыбку.

Я рассмеялась. Он так старался, что мне было даже немного жаль его.

— Ну, хорошо, давай пойдем вместе. Но насчет того, где тебе спать, я пока не решила.

Он подошел ко мне и обнял.

Это застало меня врасплох, особенно когда он прильнул ко мне, как огромный бурый медведь. Он с силой поглаживал мне спину кончиками пальцев и никак не хотел меня отпускать. Мы замерли в такой позе, не в силах решить, по каким правилам играть дальше. Наконец, он закрыл глаза и поцеловал меня. Сначала легко коснулся моих губ, потом приоткрыл рот. По моей щеке скатилась слеза. Он поцеловал ее.

— Давай попробуем. Не забывай, я знаю, что тебе нравится.

Я заставила себя отбросить смущение, как в студенческие годы, когда вдруг неожиданно окажешься в постели с незнакомцем. Он подвел меня к кровати. Я села на краешек и потерла лоб.

— У тебя есть спички, Джейми?

— В ящике.

Он уже разошелся вовсю. Может, сразу сказать «нет»? Предупредить, что я не хочу его? Или не стоит даже пытаться?

Филип зажег две свечи. Потом он погасил верхний свет и запер дверь в спальню.

— У меня на тебя большие планы.

Я заставила себя лечь.

— Я все еще люблю тебя, Джейми. Ты прекрасна.

Филип забрался на постель и принялся целовать меня сначала в лоб, потом в губы. Я выгнула спину, пытаясь устроиться поудобнее. Он задрал мою ночную рубашку и положил голову на живот. Может, у меня и получится.

— Для меня важна только ты.

Я пыталась подумать о чем-нибудь сексуальном, но вместо этого мне хотелось спросить его, сосал ли он мою бывшую подругу Сюзанну так же, как меня.

— Ты столького меня лишала. И ты так заводишь меня.

Я снова закрыла глаза. Мне явно понадобится концентрироваться изо всех сил. Я заставила себя касаться знакомых очертаний его спины, рук, стройных ног, воспринимать тело Филипа, а не Филипа как человека. Постепенно я снова почувствовала, что я дома.

Когда мы закончили, он сказал:

— Не забывай, как нам бывает хорошо вдвоем.

По лицу у меня текли слезы. Филип нежно улыбнулся; я знала, он думает, что я снова в него влюбляюсь. Он взял меня за подбородок.

— У нас все получится.

Я отодвинулась.

— Ну же, Джейми, не упрямься.

Неужели я сопротивлялась ему исключительно из упрямства? Может быть. Неужели все дело в остатках гнева? И правда ли все, что было с Питером? Я посмотрела на лицо своего мужа: мелкие морщинки, веснушки у глаз. Что-то в этом было. Что-то было между нами. Какая-то причина, по которой я оставалась с ним, кроме детей и привычки. Или все дело в страхе? Я вспомнила слова Питера: «Чего ты боишься? Быть счастливой?»

Филип щелкнул пальцами у меня перед носом.

— Джейми, приди в себя. Просто перестань на этом зацикливаться, прости меня, и давай жить дальше вместе.

— Филип, — вздохнула я, — я не готова принимать решение. И дело не только в Сюзанне.

— Разве я плохо заботился о тебе и детях? У нас с тобой общее прошлое, Джейми.

— И я от него не отказываюсь, я пытаюсь решить, что делать, чего я хочу. Это не то же самое. Совсем не то же самое.

Какое-то время мы лежали молча. Меня охватила нервозность, словно я вдруг оказалась в ловушке. Я чувствовала себя так, будто невольно что-то пообещала ему, а я не намерена была ничего ему обещать.

Я резко села.

— Филип. Все произошло слишком быстро и совершенно неожиданно. Пожалуйста, поспи сегодня у себя.

К моему удивлению, он охотно встал. Он знал, что зашел дальше, чем рассчитывал. Ему хватало ума не давить на меня еще больше.

Волны воздушных поцелуев. Взмахи рук. Женщины кружатся в белых платьях, словно пятилетние девочки, нарядившиеся принцессами. Повсюду раздаются преувеличенно радостные возгласы: «Приве-ет» и «Ого-о». Мы с Филипом стояли в огромном фойе музея с мраморными сводчатыми потолками, которые многократно усиливали голоса, словно перекидывая их от стенки к стенке. В уголках ступеней величественной лестницы лежали сугробы пушистого голливудского снега, а бронзовые перила были искусно оплетены ветками остролиста и ели. С потолка на прозрачной проволоке неровно свисали огромные драгоценные яйца — копии оригинальных шедевров Фаберже. Официанты в белых перчатках и белых смокингах, подали нам с Филипом1 шампанское на серебряных подносах, к мы отправились поискать кого-нибудь, кто был нам симпатичен, кивая по пути соседям по Кварталу и знакомым по школе.

— Да вот хотя бы эта. — Молодая женщина махнула рукой в мою сторону; рядом с ней стоял фотограф Панч Пэрриш.

Они были метрах в шести от меня, возле выкрашенной в белый цвет пальмы, с которой гроздьями свисали золотые яйца. Но Панча слишком занимали изобиловавшие в зале любители взбираться вверх по светской лестнице; они кружили возле него, как гиены у лесного костра. Некоторые не стеснялись подлизываться, смеясь в ответ на любое его слово, хлопая его по плечу в ответ на рискованные шутки: «Ой, Панч, вечно ты скажешь что-нибудь эдакое!» А еще были якобы незаинтересованные особы, которым было как бы все равно, снимал он их или нет, но они хотели, чтобы он их отметил. «Привет, Панч!»— кричали они, помахивая ручками в браслетах и проходя мимо так, чтобы он не успел их снять. Ему придется сделать усилие и найти их потом самому — по крайней мере, они на это надеялись. А настоящие светские дамы, отчаянно жаждавшие его внимания, прохаживались по краю его орбиты с небрежностью, которая заслуживала «Оскара». И все это ради человека, на которого они не обратили бы ни малейшего внимания, если бы у него на шее не висела камера.

Женщина от Вердюры подергала Панча за рубашку.

— Нам туда. На ней неплохие украшения. Вы про нас помните? Про своего клиента? Про Вердюру?

Панч раздраженно попытался разглядеть меня получше. Я сделала вид, что ничего не замечаю.

— Кого? — спросил он Дженнифер. — Ее? Почему ее?

Она пощипала себя за мочки ушей, без сомнения объясняя ему, что у меня в ушах серьги от Вердюры за пятнадцать тысяч долларов. Ей нужен был снимок для рекламных целей.

— Пусть подождет. Вы потом ее найдете.

Она подбежала ко мне и представилась: Дженнифер Какая-то-Там из Вердюры.

— Я забыла, как вас зовут, но мы вам давали серьги, так что нам понадобится несколько снимков. Панч! Идите сюда! Мне нужен один снимок вот этой женщины! Мы ее потом не найдем.

Он не обратил на нее внимания.

Она сказала:

— Кстати, сережки нам нужно вернуть сегодня сразу после обеда. Наш человек ждет в комнате прямо рядом с кухней.

— Я знаю. Мне все объяснили…

— Мы вас найдем. Еще раз, как вас зовут? — Она достала блокнот. Сначала мне понравилась мысль взять напрокат платье и драгоценности — легко и бесплатно. А теперь я чувствовала себя дешево и пошло: я была одета, чтобы прорекламировать чью-то фирму.

— Я Джейми Уитфилд, а это мой муж Филип.

— Да, конечно. Встаньте рядом, бокалы за спину, пожалуйста. Панч! Я их поставила! Ну же! — Он нацелил свою камеру на нас с расстояния пяти метров, не глядя даже в видоискатель. Две вспышки. Он подмигнул нам и продолжил свой разговор.

— Отлично, — она посмотрела в свой блокнот, — еще две… — И ушла, не сказав ни спасибо, ни до свиданья.

— Том! — Филип схватил за руку одного из своих партнеров по юридической фирме.

Том Престон повернулся к нам и что-то прошептал жене; мы оба услышали, как она что-то бормочет ему в ответ. Похоже, ему не полагалось болтаться рядом с коллегами, когда у нее был шанс пообщаться со светскими клушами. Пока мужчины разговаривали, его жена выкручивала шею, разглядывая толпу. И Том тоже. Я спасла их обоих.

— Филип, извини, но нам бы надо найти наших хозяев.

Жена Тома впервые искренне улыбнулась.

— Действительно, Том, давай не будем их задерживать.

В зале было невыносимо шумно, я чувствовала себя униженной после истории с сережками, злилась на стервозную жену Тома и была зла на Филипа за то, что он не контролирует ситуацию. Мне хотелось, чтобы Питер появился, как из ниоткуда, и утащил меня в сторонку, куда-нибудь за трехметровое драгоценное яйцо.

— Черт, Джейми, да кто все эти люди?

— Не знаю, компания Кристины, наверное.

— Ты притащила меня сюда, а сама никого тут не знаешь?

— Знаю, просто они… — На мгновение я занервничала, чувствуя себя обязанной поправить положение.

— Пойдем-ка погуляем, я не собираюсь стоять тут как идиот! — Он схватил меня за руку и потащил вдоль периметра зала, отчаянно ища знакомые лица.

Кристина ущипнула меня за зад, и я подскочила.

— Привет, дорогая! — сказала она. — Ты со спины так сексуально выглядишь, не представляю, как твоему мужу удается не распускать руки.

— С большим трудом, — вставил Филип. — Спасибо, что пригласила нас, Кристина. — Он приобнял меня и притянул к себе. Никто не знал про него и Сюзанну. Никто не знал, что нашему браку приходит конец.

— И Джейми, мне так жаль насчет журнала. Я представить себе не могу, чтобы Джон Генри вырезал с обложки кого-то с моего стола, — продолжила Кристина.