— Это пойдет на обложку?!!

— Ну, они три стола снимают, будем надеяться, что на обложку попадет именно наш, но внутри мы точно будем.

— Ладно, Кристина, я подумаю. Мне пора вести Грейси наверх, мы уже опаздываем.

— Тебе позвонят от Джона Генри насчет примерок, — крикнула она, таща свою дочь Люси по лестнице.

Я отвернулась, чтобы скрыть улыбку.


Вечером того же дня Питер встретил меня у входа в дом.

— Дай передохнуть, — сказала я. — Это важно? — Меня начинали утомлять сюрпризы. Я бросила сумки, сняла шарф и швырнула его в шкаф. В доме было тихо. Слишком тихо, если учесть, что было время ужина.

— Что случилось?

— Иветта сильно разозлилась на дне рождения у Вассерманов.

Мы тихо прошли в кабинет, чтобы дети не заметили, что я уже дома.

Питер сел на свежевзбитую подушку в кресле.

— Началось все еще дома перед вечеринкой. Иветта сказала, что вы хотите одеть их в серые шерстяные костюмчики, ну, вы знаете какие, а Майкла в тот вышитый жакетик и замшевые шорты…

— Ледерхозен. Я знаю.

— А теперь вспомните, как вы меня наняли и о чем мы тогда разговаривали. Помните, вы хотели, чтобы я в течение дня создавал для детей атмосферу неформального мужского общения?

Я кивнула. Он был просто очарователен. Сегодня на нем были потрепанные джинсы и мятая тонкая темная футболка с длинными рукавами. Мне тяжело было на него смотреть. И не смотреть тоже.

— Тогда, может, скажете мне кое-что? Почему у вас тут детей одевают, как тирольских горцев, когда они идут на праздник? Майкл выглядел как девчонка, и хотя ему всего два года, он знал это и был в ярости. И что это за страсть к гольфам с красными кисточками? Вы бы видели, как мы надевали на Майкла эти дурацкие замшевые шорты! Он извивался на полу и крутил головой, как безумный, получалась какая-то дикая смесь из «Звуков музыки» и «Изгоняющего дьявола».

Я рассмеялась.

— Питер, ты не понимаешь.

— Нет, это вы не понимаете. И потом я прихожу на праздник, где все дети одеты одинаково, в такие же серые шорты, и у всех красные глаза, потому что их тоже четверо нянь насильно запихивали в эти тирольские костюмчики. Что с вами со всеми такое?

Он был прав; но всех детей наших знакомых наряжали к детским праздникам. И я поняла, как это важно, когда отвела Дилана на его первый день рождения, еще в детском саду, в брюках и футболке. Мы опоздали на пятнадцать минут, и когда мы вошли, все присутствующие матери внезапно замолчали.

— Так что у тебя случилось с Иветтой?

— Я пошел на вечеринку с Грейси и Майклом, и когда им подали шоколадный торт, переодел их в джинсы. Иветта так взбесилась, будто я кого-то убил!

— Я знаю, тебе это кажется странным, но для Иветты все, что связано с внешним видом детей, очень важно.

Питер изумленно смотрел на меня. Я попыталась объяснить:

— Джинсы просто не смотрятся с их парадными голубыми шерстяными пальто с бархатными воротниками, как у Джон-Джона и Каролины Кеннеди.

Никакой реакции.

— Из-под парадного пальто должны быть видны голые ноги в гольфах. В этом вся суть. Эти пальто не сочетаются с джинсами, они предназначены для платьев и шорт. Поэтому мальчики и носят шорты.

У него челюсть отвисла.

— Чтобы голые ноги смотрелись, как у Джон-Джона, — объяснила я, — ну, помнишь салют у гроба? [9] Главный шик в том, чтобы правильно смотреться в лифте по пути на вечеринку и обратно.

— Салют у гроба? Это же сорок лет назад было! Вы что, с ума сошли? Вам не наплевать на то, чтобы у Майкла были голые ноги в гольфах, как у Джон-Джона Кеннеди?

— Да нет, мне наплевать, я просто пытаюсь тебе объяснить правила здешнего стиля.

— Я вам вот что скажу. Вы крутая, вы работаете на крупном телеканале. Вы мне столько рассказывали про этих женщин, какая искаженная у них система ценностей, как они вечно состязаются по дурацким поводам, ни на минуту не задумываясь о своей жизни. Вы всегда прямо с ума сходите, стоит мне только намекнуть, что вы одна из них, — и меня это, кстати, с ума сводит, потому что вы же ведь куда лучше! А потом вы сами во все это ввязываетесь, и из-за чего? Из-за пальто с бархатным воротником!

— Да не ввязываюсь я ни во что!

— Я думал, вы скажете, что Иветта с ума сошла, что я все сделал правильно. А вы совсем в другую сторону пошли! Вы мне начинаете объяснять какую-то моду на голые ноги, и это для двухлетнего мальчика! Говорю вам, он чувствует себя балериной, и он прав, а вы нет. И еще вы всегда говорили, что Кристина Паттен идиотка — это, кстати, чистая правда, она хочет со мной дружить, и каждый день заговаривает со мной в парке, — а теперь вдруг вы только с ней и общаетесь. Что все это значит?

— Когда у тебя будут дети и тебе придется общаться с другими родителями и ладить с ними, вот тогда ты меня поймешь.

— Нет, не пойму. И поверьте мне, мои дети тирольскими горцами одеваться не будут. Никогда.

Ну вот, он не стал меня слушать. Совсем. Я так хотела, чтобы он думал, что я крутая и у меня классная работа, что я выше всего этого. Но он меня поймал. Как обычно. Я почувствовала себя жалкой и рассердилась на себя, и, что еще хуже, я рассердилась на него.

Я встала.

— У тебя все? У меня завтра с утра небольшое интервью, возможно, ты не помнишь об этом.

— Я знаю, что у вас интервью. Я просто делаю свою работу и стараюсь, чтобы вы тем временем не испортили жизнь своим детям. — С этими словами он тоже поднялся на ноги и, пройдя по коридору, ухватил Дилана за лодыжки и перевернул вверх ногами.


Глава 17

Отлично сработано!

На следующий день мы с Гудмэном сидели за столиком в задней комнате маленького неприметного бара на углу Бродвея и Шестьдесят четвертой улицы на другом конце Манхэттена. Такая у нас с ним сложилась традиция. Мы только что вернулись с секретного интервью с Терезой в нью-йоркском отеле. Тереза не хотела, чтобы журналисты с Севера разгуливали по Перлу, что в штате Миссисипи, привлекая к себе внимание. Меня все еще расстраивала ссора с Питером, но я пыталась насладиться абсолютным счастьем текущего момента. За последние десять лет мы пережили вместе с Гудмэном с полдюжины таких моментов, и у нас была традиция, которой мы заканчивали съемки сюжета. Мы провели много месяцев в состоянии психологического напряжения, делая все, чтобы заставить Терезу Будро говорить, только бы взять крупнейшее среди всего журналистского сообщества интервью года, и вот мы закончили снимать; она вышла из комнаты, операторы убрали оборудование, а мы молча вышли под дождь и направились туда, где можно как следует выпить.

Мы сидели и потягивали коктейли со льдом в абсолютном молчании. Гудмэну требовалась полная тишина, чтобы как следует осознать размах нашего сюжета.

В ближайшие дни мы будем неотрывно просматривать пленки, писать и монтировать сюжет для «Вечера новостей», но сейчас мне полагалось молчать, пока он не отойдет. Прошло минут пятнадцать. Мне не терпелось обсудить интервью. Мы заказали еще по коктейлю. Вдруг он со всей силы ударил рукой по столу.

— Черт побери, девочка, ну и крупную рыбку ты нам поймала! Да-а, круто получилось! — Откинувшись на спинку стула, Гудмэн сцепил руки на затылке и уставился куда-то в потолок. Он сделал огромный глоток виски и громко выдохнул сквозь сжатые зубы, словно ковбой. — Знаешь что, Джейми? Она тупая телка, но такими сиськами, как у нее, можно поезд остановить. Небось, малыш Хьюи скучает по этим сиськам. — Он снова ударил по столу.

Тереза играла свою роль безупречно. Пышные локоны были уложены в стиле семидесятых, соблазнительную фигурку обтягивал вульгарный синий костюмчик, а разговаривала она с тягучим южным акцентом. Прямо как Дженнифер Флауэрс, старая подружка Клинтона. Она говорила об их сексуальных взаимоотношениях, о том, как они встретились в доме одного из его сторонников в Перле, в штате Миссисипи, и как они два года были вместе, пока он не бросил ее самым бесцеремонным образом. Гудмэн пытался заставить ее двадцатью разными способами объяснить, что Хартли предпочитал анальный секс. На эту деликатную тему она говорила с увертками, но в основном играла по-честному. Разговор шел примерно следующим образом.

— Так вы подтверждаете, что между вами и конгрессменом Хьюи Хартли были сексуальные сношения?

— Ну да, вроде как.

— Мне нужен однозначный ответ, «да» или «нет».

— Это не так просто.

— Вы хотите сказать, контакты сексуального характера у вас были, объятия там или ласки, но не полное сношение? Никакого проникновения? Кое-кто, включая одного бывшего президента, считает, что такие взаимоотношения между мужчиной и женщиной — это не секс.

— Я не хотела сказать, что между нами не было сексуальных взаимоотношений, во всяком случае, не в том смысле, как с Биллом Клинтоном. У нас был секс.

— Так что сексуальные сношения были…

— Да. — Она изобразила слегка смущенную улыбку, потом наклонилась поближе и добавила: — Определенного рода сношения.

— Вы можете объяснить.

— Ну, не традиционный секс. — Пауза. Она опять наклонилась вперед. — И не миссионерский тоже.

— Вы о сексуальных позах?

— Нет, я о том, где происходит проникновение, в каком месте.

Весь этот совершенно непристойный раздел интервью смешил Леона Розенберга настолько, что он не вылезал из мини-бара, чтобы не расхохотаться.

Тереза плакала, рассказывая Гудмэну, как Хартли бросил ее. Теперь она решила все рассказать, — потому что Бог велел ей очистить душу. Ну и еще, конечно, потому, что Хартли с ней дурно обошелся при разрыве. «Этот сукин сын» сообщил ей, что у них все кончено, через полицейских из своей охраны. С тех пор она с ним не разговаривала. На ее звонки он не отвечал.