— О-о, а вот и наша работающая мамочка пришла на матч!

Я вздрогнула.

— Я хотела посмотреть на игру сына, для меня это важно. — Я отклонилась в сторону и перевела взгляд на мальчиков.

Барбара передвинулась сантиметров на десять, чтобы перекрыть мне поле зрения, и сделала заход с другой стороны.

— Мы как раз говорили в комитете по школьной благотворительности, как тебе, должно быть, тяжело, что не удается принимать участие в делах Дилана.

— Мне нравится работать. Но если ты не хочешь работать вне дома, Барбара, я могу это понять. Так, наверное, жить легче и приятнее.

— Но ты явно не ради денег это делаешь. Филипп ведь теперь так хорошо зарабатывает в своей юридической фирме. — Барбара понизила голос и перешла на шепот, но это у нее плохо получалось, и ее стало слышно еще лучше, потому, что она буквально выкрикивала каждое прошептанное слово. — Ты вряд ли можешь состязаться с ним в зарабатывании денег.

Я посмотрела на Кэтрин и закатила глаза.

— Вообще-то я совсем неплохо зарабатываю. Но я не ради денег работаю, Барбара. Мне это просто нравится. Дух соревнования, знаешь ли. А сейчас, извини, я лучше сосредоточусь на том, как играет Дилан; у него тоже есть соревновательный инстинкт, и он наверняка хочет, чтобы я посмотрела на его игру.

— Да, конечно, так будет лучше.

Кэтрин чувствительно ущипнула меня за руку; она ненавидела Барбару еще больше. Я подскочила от боли и стукнула ее по плечу.

Кэтрин прошептала мне на ухо:

— Странно, что она ни словом не обмолвилась про свое новое транспортное средство. На случай, если ты вдруг не слышала, сообщаю: в прошлом месяце наконец-то доставили новый «Фэлкон-2000» — личный самолет Аарона.

— Наверняка я еще услышу об этом, — ответила я, глядя на площадку. Дилан попробовал заблокировать удар, но игрок обежал вокруг него и забросил мяч в корзину. Разминка окончена. Все ребята разошлись по сторонам и сбились в кучки.

— Знаешь, что тут противнее всего? — прошептала мне Кэтрин.

— И не перечислить.

— Они не могут просто сказать: «Мы уезжаем на уик-энд в три часа дня», — это означало бы, что в три часа дня они отправляются куда-то на машине, на корабле, или коммерческим рейсом на самолете, или еще как-нибудь. — Кэтрин наклонилась ко мне поближе. — Нет, они хотят вам сказать главное: что они летят на своем самолете. И поэтому, они вдруг начинают выражаться, как опытные пилоты: «Мы уезжаем на уик-энд, шасси убираем в три часа». — Она покачала головой и усмехнулась. — Будто мне есть дело до того, чем они вообще занимаются.

Когда я, уроженка среднего класса со Среднего Запада, выйдя замуж, впервые оказалась в этом обществе, манхэттенские семьи из Верхнего Ист-Сайда меня, разумеется, пугали. Мои родители, привыкшие к удобной обуви и кошелькам на поясе, слишком часто напоминали мне, что лучше бы мне держаться подальше от новоявленных соседей, что дома, в Миннеаполисе, куда легче жить счастливо. Ради мужа я старалась приспособиться к новому окружению, но я никогда не смогу привыкнуть к тому, что люди в разговоре с друзьями упоминают своего пилота, словно простого служащего: «Я подумал, что стоит смотаться в Кейп поужинать, и сказал Ричарду, чтобы он был готов к трем».

Дилан сидел на скамье, а с ним еще с десяток сотоварищей; тренер Робертсон подбросил в воздух спорный мяч. Слава богу, Дилан увлекся игрой. Он разговаривал с соседним мальчиком и показывал на площадку. Я немного расслабилась и вздохнула спокойнее.

Через две минуты о мое плечо ударилась детская чашка с крышечкой и отскочила на колени Кэтрин. Мы обе оглянулись.

— Прошу прощения! — сказала одна из филиппинских нянь. Сороконожка Макаллистеров пробиралась по ряду у нас за спиной. Двое младших детей ревели во все горло. Такие вещи всегда выводили Кэтрин из себя. Ее дети тоже не всегда вели себя идеально, но она не выносила неуважение, с которым мелюзга с Парк-авеню относилась к своим няням.

Она посмотрела на них и повернулась ко мне.

— Бедные женщины. Что им только не приходится выносить! Слушай, я все-таки сделаю это. Прямо сейчас. Подойду и спрошу, есть ли у них расписание, когда какую форму носить. Ну, знаешь, по понедельникам у всех футболки с «Губкой Бобом», по вторникам «Дора»…

— Кэтрин, ну пожалуйста, перестань. Кому это интересно?

— Ну да, как же, ты, известная маньячка по части графиков и списков, и вдруг не хочешь узнать подробности? — Кэтрин улыбнулась. — В следующий раз, когда будешь у Шерри на дне рождения, проберись к ней на кухню и подойди к столу у телефона. Там лежит брошюра с инструкциями по домоводству с цветными закладками, чтобы удобнее было находить то, что нужно. Она заставила секретаршу Роджера все это отпечатать и переплести. Там инструкции на все случаи жизни, какие только можно себе представить.

— Например?

— Тебе же неинтересно!

— Ну, немножко все-таки интересно.

— Скользящий график работы для прислуги: первая смена с шести утра до двух дня, вторая — с девяти до пяти, третья — с четырех до полуночи. Распорядок дня для домашних животных и для тех, кто их выгуливает и купает. Указания относительно того, какие детские вещи нужно вешать, а какие складывать. Как сортировать детские перчатки и шарфы: отдельно — для прогулок и отдельно — для зимних видов спорта. Где в гардеробе нужно вешать все бальные платья девочек после глажки — да-да, ты правильно расслышала, после глажки. Каким фарфором сервировать стол к завтраку, обеду и ужину, причем с учетом сезона: сервиз с ракушками — на лето, с листьями — на День благодарения, с венками — на рождественские каникулы. Я и половины всего этого не упомню, — продолжила Кэтрин. — Просто с ума можно сойти.

— А знаешь, что самое ужасное? — отозвалась я. — Мне хочется сделать себе горячего чая, устроиться поуютнее под одеялом и изучить перед сном каждое слово в этих инструкциях.


Через полчаса страсти в игре накалились до предела. Команда Уилмингтона выиграла одно очко; толпа с воплем вскочила на ноги. Я встала на сиденье, чтобы лучше видеть, и чуть не упала на Барбару Фишер. Уилмингтон вновь увел мяч у Сент-Генри. Мой Дилан, наконец-то, оказался в центре игры; он отчаянно пытался перехватить мяч, который противники перебрасывали по площадке. Вот-вот должен был закончиться первый тайм. Уилмингтон вел в счете с преимуществом в одно очко. Игрок из команды Уилмингтона сделал рискованную попытку выиграть еще одно очко, но мяч отскочил от края корзины. Они поймали мяч и попробовали еще раз. На этот раз мяч со скоростью сотни миль в час отскочил от нижнего угла щита. Прямо на Дилана. Как ни странно, тот поймал его и ошеломленно застыл на месте. Он с ужасом взглянул на корзину на другом конце площадки — бесконечность, отделявшая его от заветного очка. Неожиданно между двумя защитниками появился промежуток, и Дилан бросился бежать. Зрители одобрительно закричали. Я посмотрела на табло: осталось семь секунд. Шесть. Пять. Четыре. Мы все отсчитывали секунды до гудка. Дилан был уже прямо под корзиной. Ну, пусть у него получится; он же с ума сойдет от счастья, если забросит.

Бросок был ему открыт. Он посмотрел на меня. Посмотрел на бегущих к нему товарищей. Снова посмотрел на корзину.

— Бросай, Дилан, бросай! — кричали они.

— Ну же, детка, ну же. Вот оно! Ты сможешь! — Я впилась ногтями в руку Кэтрин. Дилан обнял мяч, как ребенка, сжимая его обеими руками, и упал на пол, рыдая. Он просто не в силах был бросить. Раздался звук сирены. На площадке было тихо. Все смотрели на моего маленького несчастного мальчика.


Глава 2

Утренняя тошнота

— Ну и что он сказал по этому поводу утром? — Мой муж Филип стоял голый, склонившись над раковиной, и стирал с уха пену для бритья пушистым белым полотенцем.

— Он говорит, что все в порядке, но я-то знаю, что это не так. — Я стою у своего умывальника, в полутора метрах от него, наполовину одетая, всовывая кисточку для туши обратно в тюбик. — Я точно знаю. Все очень плохо.

— Вместе мы сумеем ему помочь, милая, — спокойно ответил Филип.

Я знала: он думает, что я опять делаю из мухи слона.

— Он не хочет об этом разговаривать. А он всегда со мной разговаривает, всегда. Особенно вечером перед, сном. — Я прищурилась, и вокруг глаз побежали морщинки.

— Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, и ты выглядишь стройной и очень молодой для своих тридцати шести. Да, и я не виню Дилана за то, что он не хочет переживать все это заново. Дай ему пару дней. И не беспокойся, он справится.

— Но то, что случилось, очень важно, Филипп. Я говорила тебе вчера.

— Четвертый класс вообще сложное время. Он справится, обещаю тебе, а я ему помогу.

— Спасибо, что стараешься меня успокоить. Но все равно ты не понимаешь.

— Да все я понимаю! Он чувствовал, что все это давит на него, — произнес Филип, — и сорвался. Оставь его в покое, а то будет только хуже. — Он потрепал меня по бедру и пошел к себе в гардеробную, но у двери обернулся и подмигнул с привычной добродушной уверенностью. — Хватит про Дилана. У меня для тебя сюрприз.

Я знала. Рубашки. Я изо всех сил попыталась переключиться.

Филип снова скрылся в спальне и крикнул:

— Ты просто с ума сойдешь, когда увидишь, что, наконец, привезли!

Рубашки лежали на кровати, в большой темно-синей упаковке. Филип ждал их доставки так, как дети ожидают Рождество. Когда я вернулась в спальню, он уже достал из коробки первую сшитую на заказ рубашку за двести пятьдесят долларов и аккуратно отклеивал липкую ленту, скреплявшую красную упаковочную бумагу. Бумага была дорогая и плотная, с одной стороны мягкая, а с другой — блестящая и гладкая. Филип с громким треском разорвал бумажную упаковку и извлек из нее рубашку в широкую желто-белую полоску. Прямо в духе британской аристократии — и любого из наших знакомых-юристов.