— А что с баскетбольной командой?

— Мы заставляем его ходить, на этот счет у нас строго, как ты и советуешь, но тренер говорит, что Дилан не бьет по корзине, просто отбивает мяч и бегает немножко. Вроде как. Ну, почти совсем нет. Но теперь дело дошло до обычной физкультуры. Слушай, я знаю своего мальчика. Я знаю, что ему нужно. Я хочу найти хорошего парня, который устраивал бы ему встряску каждый день, как твоя мама, только в Центральном парке.

Чарльз взял меня за руку — я явно его убедила.

— Найдешь ты подходящего парня. Но он не из тех, с кем ты уже встречалась. И ты это знаешь.


Прошла неделя, а поиски мои так и не увенчались успехом. Наступило бабье лето, и я возвращалась через парк на работу после бизнес-ленча. Я разговаривала по телефону с Эбби, которую взбесил последний запрос Гудмэна.

— Я убью этого Гудмэна! — кричала она мне в трубку. — Правда, убью! Мне даже снилось это сегодня утром в метро!

— О господи, Эбби, что теперь?

— Ты знаешь Ариэль Ла Бомба? Ну, ту латиноамериканскую красотку, что ведет прогнозы погоды в «Доброе утро, Нью-Йорк»?

— Не знаю. Может быть. Не помню.

— Уверяю тебя, ничего особенного. Но она делает сюжеты о приключениях и путешествиях, и Гудмэн хочет закончить ими программу, считает, что она готова перейти с местной станции на телеканал.

— Ну, в этом ничего особо необычного нет. Наверняка она хорошенькая.

— Нет, дальше еще хуже. Слушай, он встречается с ней сегодня после обеда и хочет, чтобы я поехала и подождала ее у входа в здание.

— Не в вестибюле? А его секретарша этого сделать не может?

— Нет, мне он больше доверяет. Потом он хочет, чтобы я провела ее вдоль квартала к боковому входу…

Я рассмеялась.

— Кажется, я знаю, к чему дело клонится.

— Да! Все ради того, чтобы мы прошли мимо того ужасного рекламного плаката на автобусной остановке, где он ведет передачу на развалинах Всемирного торгового центра.

— Эбби, подожди…

— Ненавижу этот плакат. А он думает, что смотрится, как на острове Иводзима.

И тут я как будто бы оказалась в сцене из «Алисы в стране чудес»: на большом лугу человек тридцать детей раскладывали на траве огромную ткань с шахматными клетками. Одеты они были в странные костюмы: короли и королевы, солдаты, у некоторых сверху лошадиная голова… Это что, какой-то спектакль? Режиссер, симпатичный парень в брюках цвета хаки, футболке от Кассиуса Клея [7] и бейсболке, расставлял их по местам. Может, он проводил репетицию уличного карнавала? Мы были в Нью-Йорке, в сердце Центрального парка, куда приходят все лунатики, так что я ничуть не удивилась.

И тут я сообразила: это же живые шахматы! Мне прямо не терпелось подойти поближе.

— …ты можешь себе представить, учинить такое с «Виндексом»? — донесся из трубки голос Эбби.

— Что там еще с «Виндексом»?

— Ты вообще меня слушаешь? Он дал практикантке, той сволочной длинноногой, пять долларов и велел пойти купить «Виндекс» и протереть плакат.

Мне было не оторваться от детей.

— Алло! — крикнула Эбби. — Он велел помыть плакат на остановке! Ну же, рассердись! Что ты такая рассеянная?

— Да, извини, Эбби. Я тебе перезвоню.

Я уставилась на режиссера.

— Ну, сначала надо выдвинуть пешки, — сказал он. Двое ребят с разных концов доски сделали два шага.

— Нет, нет! — крикнул он, сложив руки рупором. — Двое сразу не могут ходить! Вам что, Чарли не рассказывал?

Ему, наверное, было от двадцати шести до тридцати двух. Высокий и крепкий, он держался очень прямо и уверенно. Зачесанные назад светло-русые длинноватые волосы обрамляли открытое лицо. Голубые глаза выражали тепло и внимание. Я не назвала бы его красивым в традиционном представлении, но его нельзя было не назвать привлекательным.

— Неужели Чарли не рассказал вам про основные стратегии? А еще называет себя учителем! Сначала пешки перед королевами, а не те, что с краев.

Дети, теперь уже смеясь и шутя, вернулись на свои линии, а солдаты перед каждой королевой сделали два шага вперед.

Две хихикающие девочки-подростка, стоявшие рядом, но не на шахматной доске, подошли поближе. Я заметила, что одна из них похлопывает себя по груди и украдкой строит глазки режиссеру. Другая наклонилась к ней, прошептала что-то на ухо и подтолкнула к нему. Этот парень буквально излучал свет, и они тянулись к этому свету.

— Что дальше, ребята?

Крошечный мальчик, на голове у которого была огромная лошадиная голова из папье-маше, поднял руку.

— Я, я!

— Почему?

— Я не знаю.

Второй конь поднял руку.

— Вон ты, в красной шапке! Алекс, правильно?

— Я знаю! Потому что вы хотите пораньше вывести коней, чтобы контролировать центр и атаковать вторую команду!

— Верно! — крикнул режиссер. Он полез в карман, достал крошечную шоколадку и бросил ее мальчику. — И что, нам только коней нужно вывести пораньше?

— Нет! — завопили сразу четверо ребят.

— А кого еще?

— Слонов! — крикнул в азарте один из ребят. — Надо убрать с дороги коней и слонов, чтобы побыстрее добраться до ладьи и защитить короля!

Режиссер достал из сумки пригоршню конфет и бросил их в сторону этого мальчишки. Дети кучей слетелись туда, торопясь подобрать конфеты с земли.

Ну ладно, подумала я, в игре этот парень разбирается. Педагогический ход с конфетами вызывал у меня сомнение, однако он обращался с ними жестко и при этом не жестоко, так что, может быть…

Я дождалась перерыва и подошла поближе, чтобы привлечь его внимание. Наконец, он перестал раздавать указания и дал детям время, чтобы подумать над следующим ходом самостоятельно.

— Можно задать вам вопрос?

— Да, конечно. — Он повернулся ко мне и улыбнулся, но тут же вернулся взглядом к игре.

— Что вы делаете?

— У нас тут игра в шахматы. В живые шахматы.

— Это я поняла…

— Извините. Приятель, ты о чем это думаешь?

Он подошел к одному из мальчишек, поднял его, ухватив за плечи, и переставил на соседнюю клетку.

— Так, тебе конфет не полагается! — Он вытянул леденец изо рта мальчишки и бросил его себе за плечо. Все остальные завопили и засмеялись.

— Так как, — начала я заново, когда он вернулся, — вы из какой-то школы?

Он не обратил на меня внимания.

— Джейсон, тебя ведь так зовут? Что ты делаешь?

— То есть эти ребята…

— Если ты так пойдешь ладьей, игра закончена, приятель! Ты с ума сошел! Попробуй-ка еще раз.

Ну, ладно. Он занят. Я подождала две минуты и совершила еще одну попытку.

— Извините, что беспокою вас, но мне действительно очень интересно. Это школа?

На этот раз он посмотрел мне прямо в глаза.

— Вам на самом деле интересно?

— Да.

— Это не школа. Это группа из летнего лагеря для детей, нуждающихся в помощи или оказавшихся в особых ситуациях.

— В сложных ситуациях?

— Иногда просто ужасных, да.

— А почему шахматы?

— Наверное, потому, что это сложно. Это помогает им почувствовать себя умнее. Вы что-нибудь знаете о детях и шахматах?

— Моему сыну девять.

— И он играет в шахматы?

— Ребята в школе играют, но он не увлекся.

— Может быть, вам стоит его увлечь? — Он улыбнулся широкой сияющей улыбкой.

Вот оно!

— А вы учитель? — Я разволновалась. Кажется, он мне подходит. — У вас постоянная работа?

— Я вовсе не учитель.

Черт. А я думала, он профессионал. Может, он мне и не подходит.

— У меня что-то вроде каникул, пока я решаю, как быть дальше.

Он помахал ребятам.

— Так, ты, с широкой ухмылкой, — крикнул он в сторону одной из девочек. — Ты руководишь белыми, а Уолтер — черными. Ты можешь оспорить их ход, но, в конечном счете, решают они. — Обнаружив, что я все еще не ушла, он остановился, положив руку на калитку, и посмотрел мне в глаза.

— Я просто заменяю приятеля. Мой сосед по квартире — учитель в государственной школе, а летом он работает вожатым в лагерях. В отличие от него, я не специалист по детям. — Он подобрал с земли ворох ткани и улыбнулся. — Извините, я отвлекусь. — И все же получалось у него здорово.

Один из ребят сошел с доски и сгорбился, повернувшись к игре спиной. Режиссер попытался накинуть ткань на плечи мальчика, но тот стряхнул ее. Он сунул пригоршню конфет ему за шиворот, но мальчик не засмеялся. Тогда режиссер бросил ткань на землю и занялся расстроенным мальчишкой, отведя его в сторону, чтобы поговорить, как следует, наедине.

Я невольно заметила, как поношенные хаки подчеркивают его накачанную задницу. Поставив сумку с газетами на землю, я принялась ждать.

Режиссер задрал козырек кепки мальчика.

— Пойдем-ка, Даррен. — Обняв парнишку за плечи, он попытался отвести его обратно в группу. Даррен медленно покачал головой и снова опустил козырек. Режиссер смахнул с него кепку. Даррен явно считал, что это не смешно. Он снова надел кепку и, как следует, ее натянул. Что-то было явно не так.

Режиссер присел и заглянул под кепку мальчишки, потом пососал леденец, будто это помогало ему сосредоточиться.

— Ну же, поговори со мной, приятель.

Даррен покачал головой.

— Рассел, заменишь меня? — Рассел, стоявший рядом с доской парень постарше, помахал ему рукой.

Режиссер обнял Даррена за плечи, взял его за руку и подвел к парковой скамье в сотне метров от них. Даррен — на вид ему было лет одиннадцать — вытер щеку тыльной стороной руки. Я не могла оторвать от них глаз. Прошло несколько минут, и режиссер уже явно достучался до парня. Он бурно жестикулировал; Даррен засмеялся, и режиссер снова смахнул с него кепку. На этот раз они оба засмеялись, и Даррен, побежав обратно, и занял свое место на доске.