— Не возражаете, если я немного огляжусь?

И, не ожидая разрешения, Шугар Бет проплыла мимо него в гостиную.

— Будьте моей гостьей, — протянул он. Каждое слово прямо-таки сочилось сарказмом.

Серо-коричневые стены в тон мраморным вставкам на полу, глубокие кожаные кресла и обтекаемой формы диван были того же самого оттенка, как панели холла. Симметрично расположенная группа из четырех черно-белых фотографий мраморных бюстов висела над камином, который сильно изменился с тех пор, как Шугар Бет жила здесь. Дубовая каминная доска с подпалинами, оставшимися от тех времен, когда Дидди забывала открывать вытяжку, была заменена новой, массивной, в неоклассическом стиле, с тяжелым карнизом и резным основанием, напоминавшим о греческом храме. Будь она в другом доме, вероятно, полюбовалась бы смелым смешением классики и модерна. Но только не во Френчменз-Брайд.

Обернувшись, она увидела, что он так и стоит в дверях.

Осанка и поза выдавали бессознательное высокомерие человека, привыкшего быть хозяином положения. Хотя… он всего на четыре года старше ее, Значит, ему сейчас тридцать семь. Когда он был ее учителем, эти четыре года казались непроходимой пропастью между ними, но теперь… теперь кажутся просто чепухой.

Она вспомнила, каким романтичным считали его «Сивиллы». Но Шугар Бет отказывалась увлечься тем, кто упрямо противился ее заигрываниям.

Наверное, нужно снова извиниться, и на этот раз как следует. Но мешал его обжигавший презрением взгляд в сочетании с гнусным осквернением родного дома.

— Кто знает, возможно, я сделала вам одолжение. На учительское жалованье всего этого никак не купишь. Кстати, поздравляю с выходом книги.

— Вы читали «Последний полустанок»?

И, как всегда, стоило ему надменно вскинуть элегантно изогнутую бровь, как она немедленно ощетинилась:

— Видит Бог, пыталась. Столько заковыристых слов!

— Ничего страшного. Насколько я помню, вы никогда не любили обременять мозги чем-то сложнее модных журналов.

— Да если бы их никто не читал, чертова уйма баб до сих пор разгуливала бы в клетчатом полиэстере. Подумайте только, что за ужасное зрелище, — выпалила она и тут же картинно распахнула глаза: — Ой! Теперь меня выгонят из класса за сквернословие.

К сожалению, время оказалось бессильно улучшить его чувство юмора.

— Подобные меры никогда на вас не действовали, не так ли, Шугар Бет? Да и ваша матушка никогда бы не допустила подобного.

— Ничего не скажешь, у Дидди всегда было твердое мнение насчет того, что для меня хорошо и что плохо, — согласилась она, наклоняя голову ровно настолько, чтобы он увидел фальшивые бриллиантовые серьги. — Знаете, она не разрешила мне участвовать в конкурсе «Мисс Миссисипи». Заявила, что я наверняка выиграю, а она не позволит никакой своей дочери переступить границу этого вульгарного Атлантик-Сити. Мы даже поссорились, но вы же знаете, какая она была, когда вобьет себе что-то в голову.

— О да, помню.

Еще бы не помнить. Именно Дидди добилась его увольнения. Дополнительная причина сложить оружие и попытаться заключить несколько запоздалый мир.

— Мне очень жаль. Правда. То, что я сделала, было непростительно. — Встретить его взгляд оказалось труднее, чем она представляла, но на этот раз она не отступила. — Я сказала матери, что солгала, но к тому времени вред уже был причинен, и вы уехали из города.

— Странно! Не помню, чтобы мамочка пыталась меня разыскать. Непонятно, как эта умная образованная женщина не сумела набрать номер и признаться, что все прощено, что я не… как это она выразилась… опозорил своей профессии, запятнав добродетель ее невинной дочери.

Судя по тому, как были произнесены последние три слова, он прекрасно знал, чем занимались они с Райаном Галантайном на заднем сиденье его красного «камаро».

— Значит, не пыталась. А у меня не хватило мужества сказать отцу правду.

Однако Гриффин все узнал, когда рылся в бумагах жены через несколько месяцев после ее смерти и нашел письмо, написанное Шугар Бет.

— Нужно признать, папочка постарался исправить несправедливость. Только что не дал объявление в газеты, рассказав всем, как я солгала.

— Но к тому времени прошел почти год, так ведь? Немного поздно. Меня уже изгнали в Англию.

Шугар Бет хотела напомнить, что он сумел вернуться в Штаты: судя по обложке, он теперь американский гражданин, — но это будет выглядеть так, словно она оправдывается.

Он шагнул в комнату и направился к стенке, в которой находился встроенный бар. Бар со спиртным в гостиной Диди Кэри…

— Хотите выпить?

Эти два слова прозвучали не приглашением гостеприимного хозяина, а вкрадчиво произнесенным началом игры в кошки-мышки.

— Я больше не пью.

— Перевоспитались?

— Черт, нет, конечно. Просто не пью.

Она из кожи вон лезла, стараясь сохранить небрежный вид, но удавалось это с трудом.

Он налил на два пальца янтарной жидкости, выглядевшей как очень дорогое выдержанное виски. Она совсем забыла, какие у него огромные руки. Раньше она твердила всякому, кто хотел слушать, что он самый большой слюнтяй в городе, но даже тогда эти руки мясника обличали ее во лжи. Они по-прежнему, казалось, не принадлежали человеку, декламировавшему наизусть сонеты и иногда связывавшему волосы в хвостик черной бархатной ленточкой.

Однажды вечером их компания высыпала из школы довольно поздно и увидела его на игровой площадке с футбольным мячом. Футбол как-то не привился в Паррише, и школьники никогда не видели ничего подобного. Он перекидывал мяч с одного колена на другое, отбивал бедром, голенью, удерживая на весу так долго, что они потеряли счет времени. А потом повел мяч по полю — бегом, во весь опор — и ни разу не потерял. После того случая мнение мальчишек о нем изменилось, и не прошло и недели, как Колина начали приглашать на баскетбольные матчи.

— Трое мужей, Шугар Бет? — Он сжал хрустальный стакан неповоротливыми пальцами мастерового. — Даже для вас это, пожалуй, чересчур.

— Да, время идет, а кое-что в Паррише так и не меняется. Сплетни по-прежнему любимое занятие в этом городе.

Холодный воздух коснулся живота, когда она сунула руки в карманы черной кожаной куртки и развела борта. Короткая леденцово-розовая майка, со словом «ЗВЕРЬ», выложенным блестящими стразиками на груди, дюйма на четыре не доходила до пояса брюк. Конечно, она была немного кричащей, но цену снизили до $ 5.99, а Шугар Бет вполне могла позволить себе выглядеть вызывающе.

— Буду очень благодарна, если вы уберете цепь с моей подъездной дорожки.

— Неужели вы способны на благодарность? — Он опустился в кресло, не пригласив ее сесть. — Печальная статистика. Не слишком ли много мужей?

— Вы так думаете?

— О, слухи имеют обыкновение быстро распространяться, — протянул он. — Кажется, мужа номер один вы встретили в колледже, не так ли?

— Даррен Тарп. Всеамериканский любимчик, звезда бейсбола. Одно время играл за «Смелых».

Она довольно ловко изобразила рубящий удар томагавком.

— Впечатляюще. — Он поднес к губам стакан, почти утонувший в его ладони, и холодно усмехнулся. — Я слышал, он ушел от вас к другой женщине. Жаль.

— Ее звали Саманта. В отличие от меня она умудрилась окончить колледж. Но Даррена привлекла вовсе не ее степень. Как оказалось, у нее был природный дар к минету.

Стакан замер на полпути к губам.

Она одарила его ослепительнейшей улыбкой из своего репертуара южной красавицы, той самой, в которой не было ни капли искренности. Немного упражнений, и если бы не стойкое предубеждение матери против Атлантик-Сити, эта улыбка могла бы водрузить на голову Шугар Бет нечто посолиднее, чем корона королевы школьного вечера выпускников.

Но Берн вовсе не собирался позволить ей его обойти.

— И вы отправились в Голливуд с полученными алиментами, не так ли?

— Я заработала каждый доллар.

— Но продюсеры, похоже, не думали осаждать вас предложениями сняться в кино.

— О, как мило с вашей стороны так живо интересоваться моими делами!

— Должно быть, я что-то не так понял. Ваш второй муж был кем-то вроде «Ангела ада»?

— О, это оказалось бы куда более волнующе, но, боюсь, Сай был просто каскадером. На редкость одаренным. И все шло прекрасно до того самого дня, когда он разбился, пытаясь перепрыгнуть на мотоцикле с пирса Санта-Моники на палубу роскошной яхты. Это был фильм о борьбе смелых копов против контрабанды наркотиков, так что я сказала себе, что он умер за правое дело. Впрочем, не то чтобы я иногда не позволяла себе выкурить косячок. Время от времени.

— Да, вы и в средней школе этим грешили.

— Ошибка, ваша честь. Я думала, это просто табак так странно пахнет.

Он не улыбнулся. Чего и ожидать от этой гранитной физиономии!

Она оставила Сая за несколько месяцев до того фатального трюка. Ничего не скажешь, редкостная способность напарываться на лживых ублюдков! Эммет, правда, был исключением, но в день свадьбы ему исполнилось семьдесят, а возраст — верный спутник мудрости.

— Потом вы как-то пропали из виду, — продолжал он.

— Работала в ресторанном бизнесе. Уж-жасно эксклюзивном.

Она начала, как хостесса, в приличном лос-анджелесском ресторане, но быстро вылетела за стычку с посетителем. Потом подавала коктейли. Когда же потеряла и эту работу, разносила лазанью в дешевом итальянском ресторанчике, откуда перешла в совсем уж дешевую бургерную. Ниже всего она опустилась в тот день, когда обнаружила, что изучает объявление эскортной службы. Именно тогда она наиболее отчетливо осознала, что ей давно пора стать взрослой и самой нести ответственность за свою жизнь.

— И тут вы поймали Эммета Хупера.

— И чтобы услышать это, вам даже не понадобились парришские сплетники.

Ее улыбка успешно скрыла каждую каплю боли, до сих пор точившей сердце.

— Ничего не скажешь, газеты были весьма информативны. И крайне занимательны. Двадцативосьмилетней официантке удалось подцепить семидесятилетнего удалившегося от дел техасского миллионера.