– Но ты занимался с ней любовью! – крикнула Бэннер.

Грейди опустил голову.

– Знаю, знаю. Поверь мне, с тех пор я каждую секунду об этом сожалею. Но я был с ней всего один раз, клянусь! Только один раз, – солгал он. – И то, чем я с ней занимался… гм, с такой девкой это ничуть не похоже на любовь. Это совсем по-другому. Не думаю, что я был отцом ее ребенка, – молю Бога, чтобы это был не я, – но доказать никак нельзя.

– Все это чушь. Суть в том, что ты предал меня и любовь ко мне, в которой ты клялся.

– Конечно, тебе, как женщине, как леди, трудно понять такую страсть. – Грейди по-прежнему не поднимал глаз и поэтому не заметил, что Бэннер внезапно побледнела. – Но так иногда случается. Не успеешь понять, что происходит, как наломаешь дров, а потом жалеешь.

Он поднял голову, чтобы посмотреть, какой эффект возымела его исповедь. Но Бэннер уже отвернулась и смотрела поверх его головы в окно.

– Все случилось так быстро, – торопливо оправдывался Грейди, приняв ее молчание за раздумье. – Я зашел купить виски. Она была одна. Она… она… ну, ты знаешь, какая она бесстыдница. Я только что расстался с тобой. Я так тебя хотел. А когда Ванда… ну… я на минуту представил себе, что целую тебя. Но, Бэннер, она не остановилась. Она все теребила и теребила меня. Не стоило бы говорить тебе о таких вещах. Но она трогала самые укромные места, ну, ты понимаешь, и говорила такое…

– Пожалуйста, – прошептала Бэннер, вцепившись в край сушилки так, что пальцы заболели, – прекрати.

Ей слышались насмешливым перепевом собственные слова – как она умоляла Джейка овладеть ею. Как молила, льстила, расстилалась перед ним, пускала в ход все доводы, какие приходили на ум, и дошла даже до того, что напомнила ему о любви к матери. Жгучие слезы слепили ее. Господи, неудивительно, что Джейк ее презирает. Как Грейди свою шлюху.

– Нужно быть мужчиной, чтобы это понять, Бэннер. Но, когда проходишь определенную точку, возврата нет. Мужчина теряет контроль над собой. Я потом ненавидел себя, не мог поверить, что оказался способен на такое. Клянусь, я после этого не тронул ни ее, ни какую другую женщину. Я хотел только тебя. Я люблю тебя.

Бэннер вытерла слезы, и Грейди воспрял духом, подумав, что она плачет из-за него. Повернувшись, она спросила:

– Чего ты хочешь, зачем ты пришел?

– Чтобы ты вернулась. Чтобы мы поженились.

– Это невозможно.

Грейди упрямо покачал головой.

– Нет, возможно. Возможно, если ты простишь меня. Бэннер, я взываю к тебе. Я совершил ошибку. И она случилась в самое неподходящее время. Прошу тебя, не вынуждай меня расплачиваться за нее всю жизнь. Скажи, что позволишь мне вернуться. Я не могу жить без тебя. Я тебя так люблю.

Бэннер удивилась: слова Грейди казались ей пустым звуком. Всего несколько недель назад она думала, что влюблена в него. Он уверял, что любит ее. Но было ли это любовью? И что она чувствует к нему сейчас? Только печаль. Но любовь? Все чаще и чаще ей думалось, что это слово лишено смысла. Им называют разные чувства, потому что не могут найти другого столь же емкого слова.

Кто она такая, чтобы судить Грейди за падение, когда сама пала не менее низко? Да, он предал ее любовь, но разве она не предала тех, кто ее любит? Родителей? Ма, Ли и Мику? Самого Джейка?

Джейк. Вот его она любит. Теперь она это признает.

И любила всю жизнь. Это радостное чувство бурлило в ней и, переполняя душу, изливалось наружу, когда он приезжал. Любовь к нему была всеобъемлющей, и она могла открыто проявлять ее.

Но теперешняя любовь была не такой. Она не приносила ничего, кроме горя. Ее нужно скрывать. Ей нельзя радоваться. Ее не должно быть.

Грейди предлагал безопасный выход. Если выйти замуж за него, она могла бы жить если не счастливо, то по крайней мере в довольстве. Она избавилась бы от разлада с собой, из-за которого так хочется вынуть сердце из груди, чтобы оно не разбилось. Но существовали и оговорки. Грейди уже не был прежним молодым щеголем. Клеймо позора будет еще долго тяготить его. Кажется, он раскаивается искренне, но сможет ли она когда-нибудь ему доверять?

Словно прочитав мысли Бэннер, Грейди сказал:

– Понимаю, ты можешь мне не верить. Но я говорю только правду. Я тебя обожаю. И всю жизнь мечтал только о тебе.

Бэннер спросила себя: а захотел бы он так же охотно объявить ее невестой, если бы знал, что она не девственница? Грейди изменился, но она изменилась еще сильнее. Веселой и здоровой Бэннер Коулмэн больше не существовало.

– Вряд ли мы сможем начать с начала…

Грейди поднял руку.

– Не надо отвечать сегодня. Подумай еще.

Бэннер вдруг почувствовала, что устала, вот-вот упадет от изнеможения. Ей хотелось одного – чтобы он поскорее ушел.

– Я подумаю. Мне нужно время.

– Понимаю. – Грейди набрался храбрости, взял ее руку и поднес к губам. Нежно поцеловал, потом выпустил. Рука безвольно упала и повисла как неживая. – Я не отступлю, пока ты не скажешь «да».

Он повернулся на каблуках и прошел к двери.

Бэннер рухнула в кресло, закрыла лицо руками и заплакала. Несколько недель, после того вечера и предшествующего ему ужасного дня, она усилием воли сдерживала слезы. Теперь они струились по щекам горячими солеными ручьями.

Как было бы легко, если бы свадьба прошла как положено. Как она была бы счастлива, если бы не знала о шашнях Грейди хоть с Вандой Бернс, хоть с кем угодно еще. Она и Джейк остались бы друзьями. Между ними не было бы нынешней враждебности. И как только ей могло прийти в голову, что, придя к нему в конюшню ночью, она разом покончит со всеми незадачами? Как?

Бэннер встряхнула головой, услышав у задней калитки топот сапог Джейка. Коротко постучав, он распахнул дверь и окликнул ее. Она отвернулась, но он все-таки успел заметить слезы у нее на щеках.

– В чем дело? Что случилось?

– Ничего.

– Ты плакала? – Джейк подошел, позвякивая шпорами, и присел около кресла.

– Нет.

– Плакала. Не ври.

Он сдвинул шляпу на затылок, и прядь белокурых волос упала на лоб. Сердце Бэннер сжалось от любви, но лицо исказилось.

– Ох, Джейк…

Внезапно он обвил ее руками, она уткнулась лицом в ямку между его шеей и плечом. Слезы оросили его воротник. Ее руки то с силой сжимали его спину, то ослабевали.

Он погрузил лицо в ее волосы. Обнял узкую спину, крепче прижал к себе, стараясь слиться с ней воедино. И не отпускал, пока она не выплакалась, пока рыдания не перешли в тихие всхлипы, тонувшие в его шейном платке.

Только тогда он взял ее за плечи и приподнял, чтобы заглянуть ей в лицо.

– Может, расскажешь, что случилось?

– А ты поверишь, что у меня сенная лихорадка?

Джейк взглянул на цветы.

– В детстве ты ею не страдала.

– Откуда ты знаешь? Тебя здесь не было. Ты все время уезжал, бросал меня.

Джейк перевел взгляд на недовольно сложенные губы Бэннер. Не отводя от них глаз, поднял руку ко рту и крепкими белыми зубами стянул кожаную перчатку. Прижал большой палец к ее губам. Медленно провел им к уголку рта, вернулся назад, тронул другой уголок.

– Прости меня. За то, что я уходил, за все мои обиды прости меня, Бэннер.

Он погладил ее щеку. Другой рукой обвил талию и притянул к себе, так что ее груди коснулись его тела. Потом опустил голову и прижался губами к ее губам.

От нахлынувших чувств по телу Бэннер прошла дрожь – отголосок бурных рыданий. Она обняла Джейка. Ее руки встретились у него за спиной, пальцы сплелись.

– Кто тебя учил целоваться? – через несколько мгновений спросил он.

– Ты.

– Я тебя не так учил. Открой рот.

– Не хочу, чтобы ты подумал, что я шлюха, как Уоткинс, или вертихвостка, как Дора Ли Дэнни.

– Ох, ради бога, – выдохнул Джейк. – Поцелуй же меня как следует.

Собственно говоря, он не оставил ей выбора. Его язык касался ее губ с такой нежной настойчивостью, что они раздвинулись. Еле уловимо подтолкнув рукой ее щеку, он наклонил ей голову вбок. Его язык проник глубже и заметался в поисках. Изогнулся, коснувшись нёба, внутренней стороны зубов, шелковистой подкладки губ. Он ласкал, напоминая о том, что было, с каждым волшебным толчком проникая все глубже.

Потом Джейк выпустил ее губы, но вовсе не для того, чтобы закончить любовную игру. Бэннер прильнула к нему, обессиленно, доверчиво. Он слизнул с ее ресниц замешкавшиеся слезинки, тронул языком кончик носа, осыпал поцелуями щеки со следами слез. Они потерлись носами. Было так покойно. И тревожно. И чудесно.

– Так почему ты плакала?

Бэннер улыбнулась в крепкую гладкую скулу Джейка.

– Я ведь тебе сказала. Сенная лихорадка.

Джейк запустил пальцы ей в волосы, взъерошил их и прикусил мочку уха. Она ойкнула, он улыбнулся.

– Зачем же ты собираешь цветы, когда у тебя сенная лихорадка?

– Я их не собирала.

– Тогда откуда они?

– Их принес Грейди.

Голова Джейка отдернулась. Секунды ползли одна за другой, а он все смотрел на нее. Потом медленно выпрямил колени и поднялся во весь рост. Снял шляпу, которая во время их объятий чудом удержалась на макушке, и выколотил ее о затянутое в кожаные штаны бедро, подняв тучу пыли.

– Надеюсь, я ослышался.

– Их принес Грейди, – повторила Бэннер. Ее разозлило, что его лицо осталось непроницаемым.

– Грейди Шелдон? – Беззаботный дружелюбный тон противоречил исходившему от Джейка напряжению.

Бэннер встала с кресла.

– Да. Грейди Шелдон.

Джейк взорвался. Он швырнул шляпу на вешалку у двери. К счастью, она с первой попытки зацепилась за один из крючков. Он резко повернулся и уперся кулаками в бедра.

– И ты его впустила?

По его позе и выражению лица стало ясно, что он считал ее невероятной дурой. Это не прибавило Бэннер добродушия.

– А почему бы и нет? – За неимением более подходящего занятия она подошла к раковине и начала яростно наливать в нее воду, хотя в этом не было никакой нужды.

– Почему бы и нет?! – От рева Джейка зазвенели оконные стекла.