Неожиданно Мартин почувствовал, что неимоверно устал, устал и душой, и телом. Хоть бы этот парад скорее закончился! Дурацкая трата времени.

Именно так, чуть ли не слово в слово, выразилась по этому поводу Ракель.

Он вновь заставил себя не думать больше о жене и вернулся мыслями к любовнице. Сегодняшнее любовное свидание с Одри утвердит его мужское достоинство, возродит в нем силу и бодрость, вернет ему прежнюю форму. Она будет ждать его — нежная и желанная, и вожделеющая…

В мысли его ворвался посторонний звук, звук, в котором он не сразу узнал вые грел. Первым инстинктивным порывом было ощупать себя с ног до головы и убедиться, что он не ранен. Сколько раз именно это ему снилось, сколько раз он вырывался из ночных кошмаров, в которых переживал именно такой момент!

Он с облегчением обнаружил, что цел и невредим и остается стоять на ногах. Теперь он переключил все свое внимание на толпу. И сразу увидел человека в костюме Санта-Клауса, который сжимал обеими руками пистолет, направленный прямо в него, в сенатора Мартина Сент-Клауда. К Санта-Клаусу поспешно пробирались какие-то рослые мужчины…

Не успеют они, понял Мартин, не успеют…

Брету парад пришелся по душе. В самом начале, пока они не миновали пару первых кварталов, он все время помнил об угрозе покушения и ощущал напряжение и нервозность. Но вскоре это чувство прошло, и он расслабился. В основном этому способствовала Лина, которая веселилась и радовалась, словно девчонка, получившая в подарок первую в своей жизни куклу. Она без устали ойкала и взвизгивала, требуя, чтобы Брет немедленно обратил свое внимание на то-то и то-то и разделил ее восторг по этому поводу.

Про себя Брет должен был признать, что и без нее, вероятно, не пожалел бы, что решил участвовать в параде. Уроженец Нового Орлеана, он тем не менее впервые находился на платформе в самой гуще масленичного гулянья.

И все же ничто не могло сравниться с теми ощущениями, которые он испытывал в компании Лины.

Они почти сразу же поняли тщетность попыток обмениваться впечатлениями при помощи слов: расслышать их все равно было нельзя из-за оглушительного шума. Но теперь, когда они стали близки друг другу, между ними возникла особая система общения. Слова для нее были не нужны.

Брет был счастлив до идиотизма. Из-за этой крохи он совсем потерял голову. Он не мог понять, как набрался смелости просить ее выйти за него замуж.

Почему-то ему показалось, что сделать это нужно сразу после того, как они слились в объятиях во второй раз. А Лина к тому же укрепила его дух, не отвернувшись от него с отвращением, когда он признался ей в своей трусости.

— Лина, выйдешь за меня замуж?

— Да, медведище ты мой.

Все так просто. И все так сложно…

Вспомнив этот эпизод, Брет притянул ее к себе, обняв рукой за плечи. Она взглянула на него снизу вверх с ее обычной лукавой улыбкой и беззвучно зашевелила губами.

Брет склонился к ней, и она прокричала ему в ухо:

— Люблю тебя, медведище!

Брет, не находя слов от счастья, быстро-быстро закивал головой. Выпрямляясь, услышал какой-то необычный звук, сухой отрывистый треск, вознесшийся над шумом толпы, и сразу понял, что это выстрел.

Его взгляд лихорадочно забегал по множеству лиц внизу и остановился на человеке в костюме Санта-Клауса. В поднятых руках тот сжимал пистолет, и кровь застыла у него в жилах. Оглянувшись через плечо, Брет убедился, что сенатор остается на ногах и, по всей видимости, цел и невредим, хотя на лице у него застыло изумленное выражение.

Брет вновь посмотрел на человека в костюме Санта-Клауса и инстинктивно понял, что тот сейчас выстрелит еще раз. К нему бежали люди, но ничто в мире уже не могло этому помешать.

Всего один шажок, и Брет встал перед сенатором, заслонив его своим телом.

Пуля вошла Брету в левый глаз под небольшим углом и пробила череп навылет.

У него не было времени испугаться, не было времени для сожалений, для самой последней мысли.

Брет Клоусон умер еще до того, как рухнул на дощатый настил платформы.

Лина переживала лучшие в своей жизни минуты.

Она и припомнить не могла, когда в последний раз чувствовала себя такой счастливой. Парад ей страшно нравился, она считала за честь находиться на одной платформе с такими важными особами, как сенатор Мартин Сент-Клауд и Брег Клоусон, профессиональный футболист, человек, которого она любила всем своим существом. Мысленно она уже набрасывала первый абзац статьи: «Сегодня во время парада по случаю последнего дня масленицы я ехала на одной платформе с Бретом Клоусоном, которого большинство болельщиков считает лучшим на сегодняшний день игроком американского футбола среди профессионалов…»

Она почувствовала руку Брета у себя на плечах и подняла голову, беззвучно произнося губами:

— Люблю тебя, медведище.

Это была чистая правда. Боже, как же она любила этого человека!

Он заулыбался ей и выпрямился.

Лина услышала первый выстрел, но до нее так и не дошло, что это могло бы быть. Словно разозленное насекомое прожужжало у нее над головой на сверхзвуковой скорости. Она обернулась на Брета, который высматривал что-то в толпе. Но прежде чем она успела проследить за его взглядом, он шагнул и встал перед сенатором Сент-Клаудом…

Его левый глаз вдруг исчез, а затылок взорвался фонтаном серых и кроваво-красных брызг. С царственной медлительностью векового дерева он упал на дощатый помост платформы.

Лина оцепенела. Так вот что это значит — не верить собственным глазам. Происходящее было настолько чудовищно и ужасно, что осознать его сразу она не смогла.

А потом реальность обрушилась на нее ударом кувалды. Она упала на колени рядом с лежащим Бретом. Рассудок сразу подсказал ей, что он мертв: уцелевший глаз вперился в нее невидящим взглядом, любимое лицо расслаблено и неподвижно.

И все же она осторожно приподняла его изувеченную голову и бережно уложила ее себе на колени.

Склонилась к нему, не замечая, что ее слезы капают ему на лицо.

— Брет, — тихонько позвала она, — ответь мне.

Скажи, что любишь меня, медведище.

Она почувствовала, что кто-то опустился на колени рядом с ней. Чья-то ладонь нежно сжала ее руку.

— Лина, Боже мой… Какое несчастье, Лина!

Это был сенатор Сент-Клауд.

— Отпусти его, Лина, Брет мертв. Его уже нет.

Она стряхнула его руку со своей. Слезы внезапно высохли от охватившей ее ярости.

— Оставьте меня! Не смейте так говорить! Он не умер!

Даже произнося эти слова, словно заклинание, она знала, что лжет, обманывает саму себя.

Но все равно не вставала. И больше не обращала внимания на сенатора, которой по-прежнему стоял возле нее на коленях. Она продолжала баюкать голову Брета, пятная юбку его кровью.

Ворвавшийся в веселый гомон толпы чужеродный сухой треск Джим Боб распознал сразу и без всяких сомнений. Этого звука он ждал весь день. Он расслышал бы его даже среди всех других куда более громких звуков.

Он стремительно обернулся, рыская взглядом в поисках источника звука. Увидел человека в костюме Санта-Клауса с пистолетом в руке и моментально рванулся к нему. Боковым зрением Джим Боб успел заметить рядом со стрелявшим Джеральда Лофтина, но тот сразу исчез из поля его зрения. Зеваки в панике бросились врассыпную подальше от опасности.

Джим Боб расшвыривал возникавших на его пути людей, словно кегли. Он бежал, напрягая все силы, хотя и понимал, что ему не успеть. Знал он и то, что отчаянно продирающиеся сквозь толпу ему на помощь другие полисмены тоже опоздают.

Ему оставалось всего три длинных прыжка, но тут раздался второй выстрел. Джим Боб вцепился в руку с пистолетом и резко ударил ею о свое поднятое колено. Санта-Клаус вскрикнул от нестерпимой боли, и пистолет с металлическим лязгом упал на асфальт.

В этот момент к ним подскочили два полисмена.

Не ослабляя мертвой хватки, Джим Боб обернулся и злобно рявкнул им:

— Вы что, не заметили этого психа?

— Да нет, капитан, мы его, конечно, видели, но…

— А что же не задержали? Вам же было приказано обращать внимание на всех подозрительных…

— Но, капитан…

— Что «но», черт бы вас побрал?

— Он ведь в костюме Санта-Клауса! — Грубоватое лицо полисмена изобразило величайшее изумление. — Просто бросался в глаза, как белая ворона!

— Так какого черта вы его не взяли?

— Ну кому же придет в голову, что кто-то в костюме Санта-Клауса решится на такое? Для этого нужно быть просто психом ненормальным! Неужели он рассчитывал, что сможет уйти в таком виде?

— Естественно, он псих! — взорвался Джим Боб. — Кому же еще, кроме чокнутого, такое могло вообще взбрести в голову?

Джим Боб запоздало вспомнил о сенаторе и перевел взгляд на платформу. Она, как и следовало ожидать, остановилась. Однако разглядеть, что там происходит, он не смог: платформу обступила толпа.

Он подтолкнул убийцу к полисменам.

— Наденьте на него наручники! — распорядился капитан. — Как думаете, сможете его не упустить?

Полисмены грубо скрутили Санта-Клауса. Один из них обиженно протянул:

— Зачем вы так, капитан…

Но Джим Боб его уже не слышал. Он вспомнил о Джеральде Лофтине. Оглядевшись вокруг, он обнаружил его в нескольких ярдах от себя, тот стоял на четвереньках, бесстыдно отклячив пухлую задницу на всеобщее обозрение. Джим Боб невольно расхохотался, в несколько быстрых шагов приблизился к Лофтину и с наслаждением пнул его ногой в этот трусливый зад.

Лофтин ткнулся физиономией в асфальт. Перекатился на спину и испуганно взглянул снизу вверх на обидчика. Узнав Джима Боба, неуклюже поднялся на ноги.

— А вы храбрец, как я посмотрю, — язвительно заметил Джим Боб. — Стояли же рядом с этим психом. Могли бы выбить у него пистолет. Или хотя бы попытаться!

— А чего вы от меня хотите, капитан? — огрызнулся Лофтин. — Я же не полицейский. Выбивать пистолеты — это ваша работа!