— Как только выясню, что Мартин имел в виду, сразу позвоню тебе, — пообещала Одри.

— Встречаетесь с ним у вас в гнездышке?

— А где же еще? — Одри направилась к двери.

— Только не делай того, чего бы я не стал делать! — пронзительно расхохотался Фейн. — Веселись, дочка!

— Это уж как всегда, папка!

Фейн провожал ее взглядом, любуясь соблазнительными движениями ее округлой попки.

Поначалу он был горько разочарован тем, что его первым и единственным ребенком стала девочка. Как большинство мужчин, он, естественно, хотел сына, чтобы тот носил имя Фейна, унаследовал состояние Фейна и его империю. Однако в отличие от большинства мужчин сына он хотел отнюдь не для того, чтобы играть с ним, следить, как он взрослеет у него на глазах. Еще в самом начале своей жизни он обнаружил, что детей не любит; в их присутствии он чувствовал себя не в своей тарелке… и был достаточно умен, чтобы понять, что подобное отношение скорее всего перенесет даже на собственного сына.

С Одри такой проблемы не существовало. Еще не став подростком, она начала проявлять странно недетскую зрелость. Куклы она забросила задолго до того, когда это обычно случается с большинством девочек. С отцом Одри общалась почти на равных. И несмотря на огорчительный эпизод с тем чертовым гомиком, никогда не теряла голову в окружении парней, а потом и мужчин, которые возле нее вились роем. Всегда поступала по-своему, снисходительно принимая их внимание и лесть как должное.

У нее был острый ум, чуть ли не мужской — в смысле способности проникать в основы связанных с бизнесом вопросов. Фейн знал, что она любит секс, что ей нравится роскошная жизнь и дорогие наряды, однако она была не только готова, но и способна поступиться всем этим, когда речь заходила о бизнесе. Фейн был совершенно уверен, что, когда придет время, она без всяких затруднений возьмет на себя управление его делами.

Не то чтобы его посещали мысли, что это может случиться в ближайшем будущем. Он еще поживет.

Он был в самом расцвете и не собирался уступать бразды правления ни Одри, ни кому бы то ни было другому. Ему надо провести своего человека в президенты и увидеть свою дочь первой леди в Белом доме.

Вот будет здорово, а?

Фейн ухмыльнулся и отпил хороший глоток бербона.

Конечно, знать наперед никому не дано. Старый движок, что стучит у него в груди, может заглохнуть уже завтра. Ему ведь уже за шестьдесят, в конце концов…

Фейн выругал самого себя и прогнал эти мысли из головы, как он всегда поступал, когда начинал задумываться о том, что люди смертны. А это в последнее время стало случаться с ним все чаше.

Он обратил все внимание на экран телевизора.

Парад Рекса продвигался по Кенел-стрит. Неожиданно телеоператор показал крупным планом третью от начала платформу, на которой стоял Мартин Сент-Клауд, машущий над головой руками с раздвинутыми средним и указательным пальцами, образующими букву «V» в знак уверенности в победе.

Нахмурившись, Фейн наклонился поближе к экрану. Рядом с сенатором находились еще двое. В одном он узнал известного профессионального футболиста. Но все его внимание привлекла стоявшая рядом с ним женщина. Похоже, что это была Ракель, но Мартин сам говорил, что его жена наотрез отказалась сопровождать его сегодня во время парада.

Неужели передумала? Может, им как-то удалось помириться? Тогда обещанные Мартином новости станут для Одри не очень приятными…

Но тут, приглядевшись к женщине, Фейн издал вздох облегчения и откинулся на спинку кресла. Кто она, он не знал, но теперь был уверен, что это не Ракель Сент-Клауд. Просто похожа.

Глава 17

Джеральд Лофтин ощущал себя никому не нужным. Про таких говорят: «Нужен как рыбке зонтик».

У него мелькнула неясная мысль, что, если он будет держаться поближе к платформе, на которой находится сенатор, то сможет что-либо предпринять в случае возникновения непредвиденных обстоятельств.

Что именно, он не имел ни малейшего представления, однако осознавал, что от этого парада зависит все его будущее. И все же по большей части он, захваченный всеобщим разгульным весельем, забывал об этой своей задаче. За последние дни он уже видел пару праздничных шествий, но всегда с большого расстояния, с балкона, например.

Сейчас он оказался в самой гуще парада. Толпа собралась неимоверная, люди теснились от края тротуара до фасадов зданий по обе стороны Кенел-стрит, они выскакивали на проезжую часть, окружали платформы, просачивались между ними, а время от времени пытались на них взобраться. Шум стоял совершенно оглушительный, но и его покрывали беспрерывные вопли: «Подайте хоть что-нибудь, мистер. Умоляю, мистер!»

Те, кто стоял на платформах, пригоршнями швыряли в толпу дублоны. Монеты сыпались сверкающим дождем. Люди, протянув руки, ловили их прямо на лету, а те, что все-таки падали на асфальт, подбирали копошившиеся под ногами взрослых дети. Лофтин внимательно рассмотрел один из дублонов. Это была алюминиевая монета размером в полдоллара с чеканкой, соответствующей теме парада Рекса. Полицейские — пешие, конные и на мотоциклах — безуспешно пытались навести порядок среди этого невообразимого хаоса. В параде Рекса, как объяснили Лофтину, на одной из платформ обязательно присутствовали Boeuf Gras (откормленный телок) и ряженые в костюмах мясников; эта сцена неизменно воспроизводилась из года в год и имела какое-то отношение к самой свите короля Рекса. Остальные платформы являли собой самое разнообразное зрелище.

Помимо тех, что представляли сцены и персонажи, связанные с темой парада этого года, сквозь толпу двигались платформы, на которых джазовые оркестры изо всех сил, но тщетно старались соревноваться с рвущимся из тысяч глоток ревом. А между платформами в пешем строю маршировали школьные оркестры, мажоретки и строевые команды.

На всех главных платформах представляли живые сцены; большинство этих сооружений достигало таких колоссальных размеров, что их пассажирам приходилось пользоваться страховочными ремнями, чтобы невзначай не свалиться. Почти все, кто находился на платформах, были в маскарадных костюмах и масках.

Бросающееся в глаза исключение составляли сенатор Сент-Клауд и стоявшие рядом с ним здоровенный парень и крошечная блондинка.

В обступившей Лофтина толпе большинство людей также были в маскарадных костюмах и масках: он уже успел увидеть несколько совершенно невероятных. Другие, исповедуя свободу выбора и, видимо, не связанные напрямую со свитой Рекса, то вливались в ее ряды, то покидали их по своему разумению.

Вот идет мужчина в костюме, изображающем дощатый нужник, сзади болтается каталог фирмы «Сирс энд Рибек», поверх покоящейся на плечах изобретателя замысловатой конструкции торчит лишь одна его голова. Два крепыша в юбках из травы невозмутимо катят на мотоциклах мимо дерева апельсинового цвета, потягивающего на ходу пиво через соломинку. Рядом шествует некто, покрытый с ног до головы испанским бородатым мхом. Идут в обнимку выкрашенные соответственно в серебряный и золотой цвета женщина и мужчина, и, насколько Лофтин сумел разглядеть, кроме нежно сплетенных рук, их тела более ничего не прикрывало.

— Подайте хоть что-нибудь, мистер. Умоляю, мистер!

И в ответ дождем сыпались дублоны Рекса. Парад шел своим чередом, продвигаясь со скоростью улитки.

Но даже и при таких темпах Лофтин не всегда мог поспевать за платформой. Частенько людской водоворот относил его назад, как девятый вал щепку.

И к тому времени когда ему удавалось выбраться из толпы, платформа с сенатором оказывалась чуть ли не в квартале от него, и Лофтину стоило неимоверных усилий ее догнать. Он пытался не обращать внимания на ругань, которой его осыпали со всех сторон, но пару раз его злобно ткнули кулаком под ребра, а одна женщина, изрыгая площадную брань, пребольно лягнула его в голень острым, как штык, каблуком-шпилькой.

После одного из таких эпизодов Лофтин, поравнявшись с платформой сенатора, увидел капитана Джима Боба Форбса. Капитан с лицом мрачнее тучи шагал вровень с передней частью платформы, положив руку на ее край, словно в поисках опоры.

Лофтин, вытянувшись на цыпочках, взмахами и криками пытался привлечь его внимание. Капитан, естественно, его не видел и не слышал. Тогда Лофгин стал пробиваться к нему поближе. Ярдах в трех от капитана два широкоплечих мужика, по всей видимости, полицейские, решительно преградили ему дорогу. Лофтин попятился назад и столкнулся с человеком, следовавшим за ним по пятам. Обернулся и увидел перед собой Санта-Клауса. Это даже сегодня, в день самых невообразимых и немыслимых костюмов, было столь несообразно, что Лофтин замер на месте, не в силах отвести от него глаз. Человек в костюме Санта-Клауса пристально вглядывался в людей, стоявших на платформе сенатора.

В глаза бросалась его худоба Он был самым тощим, самым никудышным из всех Санта-Клаусов, каких Лофтину когда-либо приходилось видеть, — вылитая глиста в обмороке.

Помимо своей воли Лофтин зашелся в неудержимом хохоте.

Но смех его оборвался сам собой, глаза полезли из орбит, а сердце, казалось, остановилось.

У Санта-Клауса появился пистолет. Он сжимал его обеими руками и целился в поравнявшуюся с ним платформу сенатора.

Голова у Лофтина пошла кругом. Вот его шанс стать героем дня. Это, должно быть, и есть тот самый псих, которому принадлежит дневник. Схватить его, вырвать пистолет — что совсем нетрудно, у парня этого в чем только душа держится, — и Джеральд Лофтин спасет сенатору жизнь, получит роскошную работу у Рексфорда Фейна, и весь Новый Орлеан станет принадлежать ему.

Санта-Клаус выстрелил.

И Джеральд Лофтин, нырнув ласточкой в лес мельтешащих перед ним ног, стал отчаянно расталкивать всех, кто попадал под руку, мужчин, женщин, детей, продираясь сквозь частокол конечностей, спасая свою шкуру.

С переодеванием у Эндоу не возникло никаких трудностей. За несколько минут до полудня он проскользнул в туалет бензоколонки, запер дверь, поспешно натянул на себя костюм Санта-Клауса, заткнул пистолет за пояс брюк и прикрыл его полой.