— Вот и прекрасно, капитан. Встретимся во время парада? — Буду поблизости, не сомневайтесь.

Положив трубку на рычаг, Джим Боб услышал звук открывающейся двери, а посмотрев в том направлении, обнаружил Джеральда Лофтина, блистающего великолепием надраенных сапог, туго облегающих, словно вторая кожа, брюк цвета голубиной грудки и столь кричащей рубашки, что Джим Боб вынужден был зажмуриться, чтобы не ослепнуть от бьющих в глаза оранжевых, зеленых и голубых бликов. Броский наряд Лофтина дополнял пестрый шейный платок.

Джим Боб едва сумел подавить рвущийся из груди стон. В дополнение ко всему только еще этого хрена самодовольного не хватало!

— Доброе утро, капитан! — весьма бодро приветствовал его Лофтин. — Заскочил поинтересоваться, чем могу помочь.

С этими словами он без приглашения развалился на единственном в клетушке капитана стуле.

Джим Боб хотел было вышвырнуть его вон пинком под жирный зад, но передумал. Рексфорд Фейн был в Новом Орлеане могущественной фигурой. И враждовать с его подручным без особой надобности не имело смысла.

— Не думаю, чтобы вы могли мне помочь, Лофтин, — мрачно произнес он.

— Значит, все под контролем, я так понимаю?

— Нет, черт побери, не все! — взорвался Джим Боб. — Может, чуть полегче, чем вчера в это же время! Ответил я на ваш дурацкий вопрос?

Круглое лицо Лофтина выразило удовлетворение тем, что ему удалось вывести из себя капитана. С некоторой даже наглостью он заявил:

— Не надо так нервничать, капитан! Знаю, у вас возникли проблемы. Поэтому-то и пришел предложить свою помощь.

— Проблемы есть, это вы чертовски точно сказали!

Джим Боб сделал глубокий вдох, крепко потер ладонью лицо, схватил потухшую трубку и стиснул ее зубами. Немного успокоившись, он примирительным тоном произнес:

— Слушайте, мистер Лофтин, мне, конечно, не следовало повышать голос, но извиняться я не собираюсь.

Вот чего нам точно не надо, так это чтобы у нас под ногами путались со всякой самодеятельностью.

— Какие извинения, капитан, — невозмутимо ответствовал Лофтин. — Я же сказал, что понимаю ваши трудности. С другой стороны, насчет самодеятельности вы напрасно. Я больше года работал в частном детективном агентстве.

Уставившись на него недоверчивым взглядом, Джим Боб от души расхохотался. Частный сыщик!

Боже милостивый, неужели этот хрен воображает, что участвует в телешоу, где появляется частный сыщик, решает все проблемы и утирает нос полиции? Щеки Лофтина побагровели, но в остальном спокойствия он не утратил.

— Посмеялись, капитан? Можем продолжить?

Есть какие-нибудь новости насчет покушения на сенатора Сент-Клауда?

— Никаких, — угрюмо ответил Джим Боб.

— Полагаю, вы отрядили своих людей охранять платформу?

— Всех, кого смог найти. — Джим Боб с удивлением осознал, что отвечает на вопросы этого хрена, совсем как незадачливый полисмен в телешоу, где появляется всезнающий частный сыщик. Вздохнув, он подумал: а стоит ли артачиться? Кто знает, может, этот ублюдок как-нибудь чем-нибудь и поможет. Сам-то он, похоже, не очень пока справляется!

Лофтин же в это время продолжал:

— ..и расставили своих людей на платформе вокруг сенатора?

— Нет. По ряду причин. Сенатор — политик, и единственная цель его участия в параде состоит в том, чтобы показаться на публике. Поэтому он не потерпит, чтобы полицейские упрятали его за своими спинами.

Кроме того, это насторожило бы журналистов, которые сразу же учуяли бы, что тут что-то не так… Могла бы подняться паника… Учтите, что мы не знаем, откуда будут стрелять. Может, снайпер с крыши какого-то дома. Нет, нам надежнее всего прикрывать платформу с трех сторон пешими полисменами, сопровождающими ее по всему маршруту. Если они заметят, что какой-нибудь псих пробрался слишком близко к платформе — ему от них не уйти! Они таким вещам обучены и знают, на кого обращать внимание.

Лофтин кивал с умным видом, будто досконально разбирался в том, что ему объяснял капитан.

— Ладно… Теперь об этой лежачей демонстрации. Известно, где планируют ее устроить? — поинтересовался он.

— Понятия не имею.

— А где, по-вашему, наиболее вероятное место ее проведения?

— Где-нибудь на Кенел-стрит. Здесь всегда собирается больше всего народу, и демонстрация может привлечь особое внимание… Пойдемте, я вам покажу.

Изумляясь самому себе, Джим Боб обошел стол и потянул за нижний край свернутой в рулон карты, укрепленной на фанерной перегородке. Пользуясь трубкой как указкой, он принялся объяснять Лофтину:

— Парад начинается здесь и продвигается вот так.

А здесь, в этих кварталах на Кенел-стрит, установлены телекамеры. Вот где-то здесь они и устроят свою демонстрацию, Спорю на что угодно.

Новым местом жительства Эбон выбрал модный мотель на шоссе Шеф-Мантер. Во время масленицы номера там нарасхват, и заказывать их необходимо заблаговременно. Так что Эбону, чтобы вселиться в мотель, пришлось кое-где поднажать. Игра стоила свеч, поскольку он знал, что полиции и в голову не придет искать его в столь дорогостоящем заведении.

Сейчас он сидел у себя в номере возле двуспальной кровати, не обращая внимания на окружающую его пластиковую имитацию римского великолепия.

По обе стороны от него устроились Эмбер и Грин, все трое внимательно рассматривали расстеленную на кровати карту города.

Эбон никому ни словом не обмолвился о точном месте проведения лежачей демонстрации, даже Эмбер и Грин до сей поры оставались в неведении. Эбон давно уже подозревал, что новоорлеанская полиция внедрила одного-другого стукача в его Лигу. Это было логично. Лично он был бы разочарован, если полицейские этого не сделали. Наличие стукачей в его организации придавало ей значимость и свидетельствовало о том, что полиция считает ее достаточно опасной.

Эбон ткнул в карту длинным пальцем:

— Вот здесь, в этом квартале на Кенел-стрит. Сюда и будем подтягиваться.

— Времени у нас маловато, — усомнился Эмбер.

— Нам хватит. Те, кого мы отобрали, готовы?

— Ага, конечно. Собрались у штаб-квартиры Лиги и ждут твоего приказа двигаться к месту. Тридцать человек, как ты распорядился.

— Слушай, Эбон, до сих пор не могу понять, зачем нам тащить с собой баб долбанных. Они будут только путаться под ногами, когда начнется потасовка, — вмешался Грин.

— Тысячу раз уже объяснял. — В голосе Эбона послышались раздраженные нотки. — Как это будет выглядеть, если у нас соберутся одни только мужики? Рожи клейстерные подумают, что женщины наши сплошь трусихи, что они нас не поддерживают. Кроме того… — на лице его расплылась широкая улыбка, — сейчас ведь эпоха движения за равные права женщин. Вот наши тетки и хотят участвовать в демонстрации наравне с мужиками. Я даже подумывал затащить на нее детей…

— Детей! — потрясение повторил Эмбер.

— Детей. Но передумал. Если начнется заваруха, а она начнется, как пить дать, они могут запаниковать и все нам испортят. Теперь, Эмбер… — продолжал Эбон деловитым тоном, — люди знают, чего от них ждут, что им делать, когда поступит приказ начинать?

— Знают. Им надо будет встать в три цепи, человек по десять в каждой, и ждать, когда приблизится первая платформа. Тогда они укладываются на асфальт перед нею в три ряда с интервалом между ними примерно в двадцать футов.

— Ладно. Во главе парада будет находиться цепь полицейских, некоторые из них могут быть конные.

На этот раз их, возможно, будет больше, чем обычно, — из-за угрозы покушения на Мартина. Насколько мне известно, он будет стоять на третьей платформе от головы шествия. Запомни — в первом ряду одни только мужики. Первому «ряду придется туго. Они и глазом моргнуть не успеют, как по ним пройдутся копыта лошадей или каблуки легавых. Но что бы ни случилось, второй и третий ряды должны держаться.

— Им будет нелегко, — предупредил Эмбер. — Лежать себе спокойно и смотреть, как топчут наших братьев…

— Придется, — отрезал Эбон. — Я лично проинструктировал каждого из них. Обошел больше сотни братьев и сестер и сам отобрал эту тридцатку.

— Все равно не понимаю, почему мне запрещено вмешиваться, — запальчиво заявил Грин. — Ума не приложу, как я смогу стоять в стороне и смотреть, как льется кровь наших, вместо того чтобы отделать какого-нибудь легавого до полусмерти.

Эбон одним стремительным движением взметнулся на ноги и отвесил Грину оплеуху тыльной стороной ладони. Тот опрокинулся спиной на кровать, глаза его расширились в изумлении, потом в ярости сузились.

— За что, Эбон? Думаешь, я от тебя все стерплю?

— От меня еще и не то стерпишь, — заверил его Эбон. — Всю дорогу приходится тебя одергивать, и мне это уже надоело. — Эбон стоял, широко расставив ноги, от него исходила нескрываемая угроза, как от свернувшейся в кольцо гремучей змеи. — В Лиге я царь и бог. Я всем командую. Так было и гак будет всегда. И ты либо подчиняешься, либо пошел вон!

Сейчас же! Тебе понятно?

Несколько мгновений Грин сверлил его злобным взглядом, потом отвел глаза и покорно пробормотал:

— Как скажешь, Эбон. Ты командир.

Эбон переключил свое внимание на Эмбера:

— Отправляйся в штаб-квартиру, Эмбер, и скажи нашим людям, чтобы по одному, по двое подтягивались к месту демонстрации. Покажи, где им занимать позиции. Первая платформа будет в этом квартале сразу после двенадцати, плюс-минус несколько минут. Если какая-нибудь из платформ сломается, весь парад может задержаться. Скажи всем нашим, чтобы не нервничали. Кто ждет, тог… и так далее, сам знаешь. Мы столько уже ждали, что несколько минут ничего не изменят… — Эбон сделал эффектную паузу и с чувством провозгласил:

— Ибо сегодня наш день, день наших братьев, нашей крови!

— Может, и не только в переносном смысле, — мрачно заметил Эмбер, направляясь к двери.

Грин проводил его взглядом. Его глаза еще горели злым огоньком перенесенной обиды и унижения.