Галина Лифшиц - Новый дом с сиреневыми ставнями

Это больно так, как если бы живому человеку вогнали в сердце железяку и крутили бы там, вертели, не давая боли утихнуть, не допуская возможности ни застонать, ни продохнуть. Это больно так, что человек мечется в поисках избавления от боли между выбором убить себя, в котором мука мученическая заселилась навечно и никогда не уберется, или того, кто заставил эту боль сверлить его сердце.

Что же получается? Обещай не обещай, клянись не клянись, а как захочется, так забудешь обо всем: и о слове данном, и о человеке рядом, который тебе ничего плохого не сделал, и обо всей прошлой жизни с этим человеком?

Однажды, когда они жили еще в городской квартире, случилось им месяц отсутствовать. За это время в каких-то оставленных крупах развелась пищевая моль. Вернулись, включили свет на кухне – батюшки! Снегопад! Моль кружится, порхает бесстрашно, спокойная, сытая, непуганая. Били ее весь вечер, били, все бакалейные товары спешно повыбрасывали, чтобы незваных гостей пищи лишить, – результат почти нулевой.

На следующий день купили особое средство: липкая пленка размером с ладонь, к ней крепится желтая таблетка. Таблетка предназначена для самцов. В ней содержится «зов плоти», запах, что ли, какой-то специальный, из-за которого самцы летят скорей совокупляться со своими женщинами, чтобы продолжить и увеличить род. В инструкции было обещано, что самцы в обязательном порядке полетят на призыв таблетки, прилипнут к пленке – и конец! Через две недели весь летучий народ повыведется, вымрет. Самцы все поголовно приклеются. Самки полетают-полетают и помрут неоплодотворенными. В это обещание верилось слабо. Уж слишком велика была численность непрошеных гостей.

Но стоило только разложить липучки, началось! Самцы, теряя пыльцу на крыльях от любовного трепета, полетели к своей погибели – никчемным желтым таблеткам. И прилипали один за другим. Причем пример погибших сограждан не играл никакой роли: на пленку, усеянную жертвами страсти, садились новые и новые пленники любви. Вечный зов срабатывал безотказно. Тане казалось, что временами к трепыхающимся самцам подлетали их обманутые подруги, кружили над ними, пытаясь понять, что же за затмение нашло на их партнеров, но улетали прочь, так ничего и не поняв.

Через две недели все было кончено, как, впрочем, и обещала честная инструкция.

Мужское население моли погибло через неодолимую тягу к наслаждению. Получили свои Содом с Гоморрою.

И почему только ей сейчас это вспомнилось?

Что она хочет себе объяснить, кого оправдать?

Наступало утро. Ночь, даже бессонная, подарила силы понять, как ей быть дальше. Она будет жить. Столько, сколько отпустит ей жизнь. Она научится радоваться каждому дню и каждой мелочи. И ребенок ее будет жить. Сколько отпущено, столько и будет. Кроме того, вынесение окончательного приговора откладывается. По меньшей мере на две недели. Поэтому… Поэтому прожить их надо так, чтобы «не было мучительно больно»… Вот и все.

Она спустилась на первый этаж. Заглянула в спальню.

Олег спал, но тут же открыл глаза:

– Ты как? Тебе полегче?

Таня не знала, любит его или ненавидит. Но она точно не была равнодушна. Смотрела на мужа, как в первый раз. Он улыбнулся и протянул к ней руки. Сердце Танино ухнуло. Кажется, она все же любила его.

– Иди ко мне, – позвал он, улыбаясь.

– Я заразная, – не соврала Таня. – Вдруг у меня грипп свиной?

– Но у тебя грипп, а значит, мы умре-е-ем, – пропел Олег. Но руки опустил.

Таня поспешно одевалась. Чесанула волосы щеткой, краситься не стала – сойдет и так.

– Куда ты в таком виде? Еле живая ведь! – упрекнул муж.

– Мне по работе. Сценарий обсудить, – выжала из себя неправду Таня.

– А если тебе там станет плохо?

– Я быстро вернусь и лягу.

– Давай, возвращайся. Снова к Вере пойдем, – зевнул Олег, накрываясь с головой одеялом.

Счастливый! Он мог спать, и кошмары не мучили.

«Я не могу и не хочу думать плохо о самом дорогом мне человеке. Я не имею права поддаваться ненависти. Я измучена и сломлена усталостью и страхом. Ничего еще не известно. И мало ли у нас в нашем бардаке делают ошибок! На каждом шагу. Мы привыкли не замечать, не обращать внимания, не реагировать. Мы так спасаемся. Но почему же надо начинать подозревать человека, ближе которого нет, которому совсем недавно доверяла больше, чем себе? Неужели чьей-то глупой ошибки достаточно, чтоб перестать верить мужу, о котором совсем недавно думала только с любовью, даже внутренне обращаясь к нему «мой дорогой»?» – говорила сама с собой Таня.

А с кем ей было говорить? Только самой себе правду доказывать.

Ведь сколько у нее примеров благородства Олега, мужества, искренности! Неужели она имеет право забыть все это из-за одного предположения? Ничем пока не доказанного предположения? Разве это по-человечески? Ну вспомни, вспомни…

Таня – одна дочь у родителей, Олег – у своих единственный сын. Должны бы оба быть эгоистами. Так психологи заявляют. Даже если это и научный закон, то Олег – исключение. У него есть понимание родства, семьи, долга. Он каждый день находит время заехать к своим, он каждый день звонит ее маме и папе. Чаще, чем она. Он о них заботится. Любит их, что ли? Он заботлив от природы. Он не делает над собой усилия, он действительно заинтересован, чтобы у всех в семье все было устроено удобно и надежно. Совсем недавно Таня думала, как многому в этом отношении она научилась именно у Олега. На первых порах их супружества ей иногда казалось, что он еще не вырос, раз так нуждается в родителях. Так сначала и было, наверное. Иногда он поражал своей наивностью, беззащитной открытостью. С годами он изменился, возмужал. И незаметно стал главной опорой для всех, кого считает своей семьей. И не только нужды близких рождают в его добром сердце отклик.

Однажды шли они в гости к его родителям отмечать очередную годовщину их свадьбы. В подъезде маячила мужская фигура. Легко было догадаться: очередной бомж проник погреться – ноябрь на дворе. Таня бросила взгляд на босые ноги бродяги, еще как-то мимолетно удивилась, что ноги эти не стертые, не сине-черные, заскорузлые, а почти чистые. Секундный взгляд. Она не намеревалась останавливаться и вникать в обстоятельства чужой и скорее всего конченой жизни. А Олег остановился. Вгляделся и спросил: «Что с тобой, братишка?» Несчастный разрыдался. Сквозь слезы поведал он привычную для наших дней историю. Приехал в Москву на заработки из Мордовии. Заработал на стройке. Собрался к семье. Были у него и билет, и паспорт, и телефон мобильный, и деньги, как он думал, надежно запрятанные в специальном кармашке, пришитом женой с изнанки майки. Ближе к телу и не бывает. И вот на вокзале разговорился с одним… Два слова всего: про поезд, куда-откуда. Тот угостил «Фантой». Не водкой, не пивом, а детским напитком. Ну вот, глотнул на радостях. А потом – все. Ничего не помнит. Только этот подъезд. И – ни документов, ни денег, ни подарков детишкам. Ботинки новые – и те сняли. И телефон забрали. Все, конец!

О помощи бедняга и не просил. Раздавленный людской жестокостью человек на помощь и не надеялся. Просто выплакивал свою беду.

– Слушай, Олежа, может, пойдем, а? – принялась торопить тогда Таня. – Твои заждались.

– Подожди, Татуля, дело серьезное. Погибнет так мужик, надо помочь, – решил Олег.

Он помог очень быстро и четко, как будто только подобной благотворительностью и занимался. Поднялся на свой четвертый этаж, предупредил мать-отца, нашли они сообща свитер, куртку отцову дачную, справные зимние ботинки. Одели ограбленного. Потом Олег отвез его на автобусную станцию, купил самолично билет, какой-то еды в дорогу, отправил.

Несчастный обещал вернуть деньги, просил номер телефона.

Вернулись к праздничному столу. Таня высказала предположение, что все это может быть очередной разводкой. На первой же остановке сойдет, вещи пропьет. А семья в Мордовии – плод не буйной, а вполне заурядной фантазии.

– Ну и пусть, – сказала тогда мама Олега, – это тогда его грех. А мы человека бросить помирать права не имеем. Правильно, сынок. Ты нам лучший подарок ко дню свадьбы сделал.

Через день Олегу позвонила незнакомая женщина. Она благодарила добрых людей за спасение мужа. Говорила, как сердце ее чуяло беду, как скучали по отцу дети, как плевать ей на деньги, а больше она мужа никуда не отпустит…

Таня была счастлива, что у нее такой спутник жизни. Она училась у него быть лучше.

И если бы только это! Они во всем понимали друг друга с полуслова. Могли целую ночь проговорить о прочитанной книге. Читали друг другу стихи. Смешили и удивляли один другого.

Таня знала много подруг, коллег, которые постоянно жаловались на свою тяжкую долю, на семейные проблемы и их главного виновника – мужа, естественно. Она в таких разговорах участия не принимала. Она только думала о нем: «Мой дорогой».

Она заставила себя верить в хорошее, надеяться на лучшее, не предаваться отчаянию. Не разрушать то, что построено. Надо действовать пошагово. Шаг номер один: доехать до клиники и сдать кровь.

И все-таки бессонная ночь не прошла даром. Где-то на полдороге Таня поняла, что должна вернуться домой и лечь. Глаза слипались – самое страшное, что может быть с человеком за рулем. Хорошо, что вовремя сообразила. Ей удалось возвратиться целой и невредимой.

– Совсем худо? – сочувственно ахнул муж.

Она рухнула в постель не раздеваясь. Нырнула в многочасовое забытье.