– Что случилось? – спросил он. – Ты ужасно выглядишь.

Я села и, отбрасывая с шеи влажные от пота волосы, попыталась улыбнуться.

– Можно я расскажу тебе о моем сегодняшнем дне?

Он кивнул.

– Значит так. Сначала я ушибла колено об эту проклятую раковину в редакции «Аль Хогг», где компания наглых молодчиков, пялясь на меня, перешептывалась и пересвистывалась. Три часа мы парились, дожидаясь, пока нас примет мистер Ахмед. Потом мы с Ринглером отправились в американский колониальный отель, чтобы встретиться с маленьким смуглым человеком по имени Рашид. Только сначала я обозналась и приняла за Рашида какого-то Мустафу, который, в свою очередь, принял меня за проститутку. Еще два часа мы провели в израильской тюрьме, где другой человек долго объяснял нам, почему ему хочется вас убивать. Ну а потом мы, как обычно, возились с монтажом отснятого материала, чтобы сделать наш семиминутный репортаж короче на тридцать секунд.

Когда Ави взял меня за руку, его глаза заискрились.

– Было время, когда мне казалось, что без переводчика мне ни за что не понять, о чем ты толкуешь. Но теперь меня беспокоит другое: я очень хорошо понял, что с тобой сегодня приключилось.

– Пойдем, – внезапно сказала я. – Давай отправимся прямо сейчас и постараемся забыть обо всем.

Ави шел следом за мной, и я почувствовала, как он нежно похлопал меня немного пониже спины.

– Только один вопрос, – прошептал он. – Сколько Мустафа обещал заплатить тебе?


Уже стемнело. Ави вел автомобиль по пыльной дороге, по обеим сторонам которой тянулись скалы и бесплодные поля. Справа от нас осталась Масада, а прямо по курсу был Содом. В воздухе разлился крепкий запах водорослей, принесенный ветром со стороны Мертвого моря. Вокруг была абсолютная тишина, только иногда по днищу машины щелкал камешек.

– Все замерло, – заметил Ави. – Никакого движения вокруг.

– Ты уже соскучился?

Он бросил на меня короткий взгляд и свернул на шоссе, которое бежало мимо израильской военной базы, единственным отличительным знаком которой был потрепанный бело-голубой флаг, вяло поникший на верхушке ободранного флагштока. Мы проехали мимо заграждения из колючей проволоки, Ави сбавил скорость и выехал на эстакаду, ведущую к отелю.

– Надеюсь, что мы оба немного поскучаем, – сказал он, поцеловав меня в кончик носа. – Это как раз то, что нам нужно.

Поздно ночью мы сидели на балконе и любовались Мертвым морем. Лучи прожекторов со стороны Аммана поблескивали на сгустках соли, которые плавали на поверхности моря и казались небольшими льдинами, то опускавшимися, то поднимавшимися над водой. Я положила ноги на парапет, а головой прислонилась к голому плечу Ави.

– Расскажи мне о Рут, – спокойно попросила я. – Ты расстроен тем, что все кончено?

Он посмотрел вдаль и, слегка улыбаясь, сказал:

– Удивительное дело. Иногда я предвижу совершенно точно, что ты собираешься сделать или спросить. А ведь ты самая непредсказуемая из всех женщин, которых я встречал. Вот и теперь я был уверен, что ты задашь этот вопрос.

– Тебе неприятно, что я об этом спрашиваю? – спросила я, приподнимая голову с его плеча.

– Не совсем так, – осторожно ответил он. – Ведь и мне хочется знать все о каждом человеке, который был в твоей жизни. – Он улыбнулся. – Только я не американец и не такой прямолинейный, как ты.

– Мое прошлое – совсем другое дело, – сказала я, вставая.

Легкий ветерок треплет мое белое шелковое платье.

– Тебе так кажется, – сказал Ави. – Просто ты уверена в своих чувствах и не очень доверяешь моим.

Мне стало не по себе оттого, что он так хорошо меня понимает.

– Так ты расстроен тем, что у вас с Рут все кончилось? – повторила я.

Его взгляд был нежен.

– Мэгги, я никогда не любил женщин так, как полюбил тебя. И больше никогда так не полюблю. Мы собираемся провести вместе оставшуюся жизнь, потому что я, вероятно, единственный мужчина, который может сделать тебя счастливой. Я даже в этом убежден.

Я слушала и боялась пошевелиться. Я ждала, что после этого он произнесет что-нибудь вроде «однако» или «но с другой стороны», – словом, что-нибудь такое, за чем обычно следует опровержение всего выше сказанного.

– Не будь такой недоверчивой, – нежно сказал он. – Здесь нет никакого подвоха. Так оно и есть на самом деле.

– Расскажи мне о ней. Я хочу знать все.

– Иди ко мне поближе, и я тебе расскажу. Но только это не очень-то интересная история.

Я снова присела к нему, положила голову на его плечо и несколько раз глубоко вздохнула.

– Мы с тобой вместе совсем недолго, – сказал он, гладя мои волосы. – Что такое несколько недель и несколько встреч по сравнению с целой жизнью. Но я чувствую всю тебя. Потому что между нами кое-что есть… – Он помолчал. – Между Рут и мной никогда не было ничего подобного.

– Никогда?

– Я был женат на ней почти пятнадцать лет, и было бы неправдой сказать, что я вообще никогда ничего к ней не чувствовал. Конечно, какие-то чувства у меня были.

– А именно? – беспокойно шевельнулась я.

– Такой близости, как у нас с тобой, у меня с ней не было. Но теперь я чувствую что-то вроде потери. Я потерял что-то очень знакомое. Хотя, конечно, это не такая уж большая потеря.

– А ты рад, что у нее появился другой?

– Рад – не совсем то слово.

– Ты ревнуешь? – спросила я, затаив дыхание. Губы Ави сжались, а глаза сузились. Он словно тщательно взвешивал слова, которые собирался сказать.

– Я чувствую, что меня предали, – наконец сказал он.

То, что он сказал, было ужасно, невероятно. Мужчина, которого я любила и который, по его словам, любил меня больше всего на свете, был ханжой.

– Как ты можешь так говорить? – вскричала я, вскакивая. – Как ты можешь чувствовать себя преданным?

– А как ты можешь быть такой глупой? – спокойно спросил он.

– Глупой? – закричала я. – Ты называешь меня глупой?! Ты, который только что сказал самую дурацкую и бессмысленную вещь на свете!

Меня бесило то, что мои слова нисколько не расстраивали его.

– Ты, должно быть, позабыла одну простую вещь – ты любишь не американца, а израильтянина.

В том, что он сказал, была частица истины. Ведь он действительно не жил, как я, в нашем псевдоцивилизованном мире, где бывшие мужья и жены вежливо чмокают друг друга в щечку, когда встречаются за партией в теннис или за картами. Он ничего общего не имел с теми супругами, которые стараются выглядеть естественными и непринужденными, встречаясь на вечеринке у общих знакомых, после того, как покончено со всеми неприятностями развода, детишек пользуют психологи-психотерапевты, а новое бракосочетание успело отшуметь со всей возможной простотой и благопристойностью.

– Почему ты думаешь, что американцы чем-то отличаются? – сквозь зубы поинтересовалась я. – Может быть, мы даже чуть-чуть цивилизованнее, чем вы.

– Глупости, – сказал Ави, потянувшись, чтобы взять меня за руку, – какая может быть цивилизованность в том, что касается любви и страсти?

– Может быть, и так. Однако ты даже мысли допустить не можешь, что Рут позволено встречаться с другим мужчиной.

– Очень даже могу, – осторожно ответил он. – Если она это делает, тут нет никакой цивилизованности. Какая цивилизованность в том, что моя жена спит с чужим мужчиной?

– Но ведь ты со мной спал! – воскликнула я, отодвигаясь от него.

– Это совсем другое дело, – просто ответил он. – Я с тобой никогда не спал. Я тебя люблю. Кроме того, мужчина и женщина по-разному смотрят на вещи.

Я была в ярости. Мне хотелось немедленно броситься паковать свои чемоданы и бежать прочь. Мне хотелось колотить Ави до тех пор, пока он не поймет значения слова «цивилизованность».

– Успокойся, – сказал он и достал одну из своих маленьких черных сигарок, которые хранились у него в железном портсигаре в кармане голубых шортов.

– Может быть, мы просто не поняли друг друга, – воскликнула я и принялась ходить взад-вперед по балкону, скрестив руки на груди.

Ави закурил свою сигарку.

– У израильтян есть свои недостатки и свои достоинства, – сказал он с недоуменным выражением на лице. – Недостатки в том, что мы не считаем женщин такими же существами, какими являемся мы, мужчины. Впрочем, наши достоинства заключаются в том же самом.

– И ты, – прервала Я, делая вид, что отгоняю ладонью дым его сигары, – и ты бы не колеблясь мог поступить со мной так, как поступил с ней.

– Нет, – сказал он, поймав меня и притянув к себе. – Израильтянин может быть предан той женщине, которую действительно любит.

– Ну а если бы, – пробормотала я, все еще с яростью в груди, – я поступила с тобой так?

– Тогда бы, – ответил он, выбросив сигару на улицу, – я тебя убил.

Потом он крепко обнял меня и усадил к себе на колено.

– Я люблю тебя больше всего на свете, – сказал он. – Поэтому перестань глупить.

– Какая же разница между твоей любовью ко мне и твоей нелюбовью к Рут, если ты чувствуешь себя преданным из-за того, что у нее есть другой мужчина?

– Разница в том, что Рут я не убил, – ответил он и поцеловал меня в шею. – Разница в том, что для меня она мертва.

Он обнял меня очень крепко, а его губы слились с моими.

– Ты бы поступил со мной так, как поступил с Рут? – не унималась я, оторвавшись от его губ.

– Как я могу поступить с тобой, как с Рут, если другой такой, как ты, не найти? – удивленно спросил он и стал ловить губами мочку моего уха.

– А как насчет моих друзей и моей карьеры?

– То есть в каком это смысле?.. Я горжусь всем, что ты делаешь. И пожалуй, я действительно просто темный израильтянин, – сказал он и, запустив руку ко мне под блузку, взял в ладонь мою правую грудь. – Твое тело – это мое тело. Мы одна плоть.

– Ави, я хочу, чтобы ты мне что-то пообещал.