– Что она? – бормочу я.

Он протяжно вздыхает.

– И она вовсе не хочет оставаться моей женой.

– Почему?.. Я хочу сказать, почему ты не говорил мне об этом?

Он очень серьезно на меня смотрит.

– Потому что мне не хотелось оказывать на тебя какое-либо давление. Мне не хотелось, чтобы ты подумала: он со мной, потому что боится остаться один. – Он достает свои маленькие черные сигары и долго держит одну между пальцев прежде, чем закурить. – Ты такая независимая и сильная, что мне стало немного страшно, что ты бросишь меня. – Он глубоко затягивается прежде, чем продолжить. – Я не знал, как мне следует вести себя. У меня никогда не было такой женщины, как ты. Рут была такой предсказуемой, такой хрупкой, поэтому когда все изменилось – это действительно показалось странным.

– Что изменилось? Я не понимаю. Он слегка улыбается.

– Она снова вернулась на работу. В архитектурное бюро, принадлежащее ее брату. Я был рад этому, потому что у нее появилось что-то, чем она могла себя занять. Чем-то заинтересоваться, что-то полюбить… – Ави смотрит в окно. – Там она и встретилась с ним…

– С кем?

– С одним своим старым другом. Она знала его еще девочкой, когда только приехала сюда. Я верю ей, когда она говорит, что между ними ничего нет, и я понимаю, что ей хочется попробовать начать новую жизнь с кем-то, кому она будет нужна. – Он трет кулаком глаза. – Она понимает, что я не единственный мужчина на свете, и тут она совершенно права… И все же – она очень хрупкая… – заканчивает он.

Не слишком ли много для такой хрупкой женщины? Совершенно ясно, что он просто стремился ее оправдать. Если женщину считают хрупкой и ранимой, а потом вдруг узнают, что у нее есть любовник, то говорят приблизительно следующее: «Бедняжка маленькая Рут! Ави всю жизнь бегал на сторону, пока и ей не попался кто-то, кто хочет о ней заботиться и действительно любит ее…» Совсем другое дело, когда женщина считается независимой и сильной. Если узнают, что у нее есть любовник, то говорят совершенно противоположное: «Ах эта неблагодарная шлюха Мэгги! После всего того, что сделал для нее Эрик, она спуталась с презренным гоем. Да она гроша ломаного не стоит, и будет очень хорошо, если он вышвырнет ее вон…»

Словом, если честно, все дело в том, с какой стороны взглянуть на эту ситуацию. Но уж, во всяком случае, она не кажется мне странной. Когда Ави рассказывает мне о Рут, меня обуревают сложные чувства, я вспоминаю о своем недавнем опыте. Какая тут к черту независимость!..

Было утро. Мы сидели в машине и оба молчали. Я размышляла о том, что еще неизвестно, поехал бы он провожать меня в отель в тот день, когда мы встретились на аэродроме у цинкового гроба, если бы у него с Рут все сложилось немного иначе… Да какая, в конце концов, разница, что могло быть и чего не могло быть! Первый раз в жизни я изо всех сил старалась не создавать себе искусственных препятствий. Я так хотела быть счастливой.

Я нежно прикоснулась к его щеке.

– Ну и?.. – тихо спросил он, поймав мою руку.

– Ну и?.. – повторила я, затаив дыхание. – Ну и что же ты хочешь теперь?

– Я хочу тебя, – сказал он и потянулся, чтобы обнять меня.

– Я от вас без ума, Ави Герцог! – воскликнула я, пряча лицо у него на груди.

– Должен вам заметить, Саммерс, – прошептал он, – вы понятия не имеете, что значит быть без ума от любви…


Родительница принимается снимать ворсинки с моею черно-серого покрывала и качает головой.

– В начале нашего супружества твой отец приходил ко мне каждую ночь… – Она делает паузу, чтобы увидеть мою реакцию. – Твой отец… – Она снова умолкает. На этот раз, чтобы подобрать благопристойное выражение. – Он был сильным мужчиной, ты понимаешь меня?

Мэгги Саммерс давно не девочка. Ей уже знакомы безумные страсти. Ей также известны отчаяние и разочарования. Кое-что знает она и об этих ночных визитах сильных мужчин, которые могут действительно свести женщину с ума. Мэгги занималась с Ави кое-чем таким, о чем бедная родительница, наверное, и помыслить не решится. Что было, то было.

– Ты знаешь, что я вовсе не ханжа, – говорит родительница. – Однако есть вещи, которых я бы никогда не стала делать. Понимаешь, о чем я? О том, чем занимаются только проститутки и извращенки…

Нет никаких сомнений, что Мэгги занималась с Ави именно этим. Если бы родительница только могла об этом помыслить!.. Как бы там ни было, представить себе, как возбужденный член родителя проникает в родительницу, – такое даже Мэгги не под силу.

В глазах родительницы сквозит печаль. Она пытается объяснить, почему родитель никогда не хотел иметь детей.

– Ему казалось, что они будут мешать его карьере, – говорит она. – Что он не сможет путешествовать и развлекаться. Поэтому я даже и не думала о том, чтобы обзавестись детьми. Однако в один прекрасный день обнаружила, что беременна Кларой. Я была счастлива. Кроме того, я носила ребенка от мужчины, которого любила. В те времена, как ты знаешь, контроль над рождаемостью был довольно сложным делом, а я отказывалась делать эти вещи – ну, которые делают проститутки и извращенки, – а твой отец был очень настойчив…

Что-что, а эти штуки мне хорошо знакомы. Однако сейчас меня интересует совсем другое.

– А он любил Клару, когда она родилась? – спрашиваю я.

– Я думаю, он полюбил ее, когда она стала постарше и с ней можно стало общаться.

– А меня, мама, он любил, когда я родилась? У нее на глазах появляются слезы.

– Когда я забеременела во второй раз, он пришел в ярость. Но что я могла с этим поделать?

– Ты меня хотела?

– Мне кажется, – честно отвечает она, – единственное, чего мне тогда хотелось, – это чтобы твой отец перестал злиться. Чтобы не был таким далеким. Я чувствовала себя слишком одинокой.

Я понимаю ее. Родительница находилась в страхе и смущении все девять месяцев, пока носила меня. Однако внутри родителя я находилась гораздо дольше, хотя он даже не почувствовал, что я вышла из него. Именно так я это понимаю. Родитель понятия не имел о том, что я нахожусь внутри него, а родительница, зная об этом с самого начала, чувствовала себя при этом одинокой. Хорошенькое начало.

– А теперь? – тихо спрашиваю я.

– А теперь мне ничего не остается, как просто надеяться, что он меня не бросит.

– Но, если он это сделает, бросит, что тогда?

– Я попытаюсь опять… – говорит она и встает.

– Попытаешься что, мама? – спрашиваю я, провожая ее до двери.

Она оборачивается.

– Куда ты собираешься сейчас? – спрашивает она, пропуская мимо ушей мой вопрос.

– Мы с Куинси договорились встретиться в Русской чайной. Давай вместе поедем в такси? – предлагаю я.

Она надевает шубу.

– Хорошо.

Я надеваю пальто, отороченное енотом, и хочу ее обнять. Но она отстраняет меня.

– Так ты любишь его, этого израильтянина с короткими рукавами?

– Люблю.

– Если это действительно так, то заставит тебя страдать. Поэтому когда будешь с ним, просто наслаждайся и ни о чем не думай. Это не будет продолжаться вечно. Так всегда бывает. Даже если сначала все превосходно…

– Лучшее – враг хорошего, мама. Она удивленно смотрит на меня.

– Поражаюсь тебе, Маргарита. Откуда у тебя все это?

7

Обстановка в Русской чайной никогда не менялась. В хрустальных люстрах сверкали золотые блестки. Зеленые и красные шары свисали с потолка, отделанного лепниной. Стены были разрисованы масляными красками и украшены гирляндами мерцающих огоньков. Все это убранство не приурочено к очередному празднику, как это делается в других ресторанах. Здесь все как всегда. И метрдотеля по имени Винсент всегда можно найти неподалеку от громадного серебряного самовара в дальнем углу бара.

– Прелестная Мэгги, – хрипло восклицает он, увидев меня, – вы нас совсем забыли!

Я обнимаю его, как обнимала бы любимого дядюшку, если бы таковой у меня имелся, и отвечаю:

– Я так рада вас видеть.

Винсент Роккателло, по кличке Ящерица, подвижен и костист. На лбу прядь седых волос. На нем неизменный черный фрак, свободно повязанный узкий галстук-бабочка и белоснежная сорочка.

– Грэйсон и Эллиот уже здесь. Они говорят о вашей «Эмми» за бейрутский репортаж, – шепчет он, и его язык снует туда-сюда, – за это его и прозвали «ящерицей».

Я густо краснею.

– О какой еще «Эмми»?

– Как, вы еще не знаете? За тот репортаж, который вы сделали о гибели Джоя. Завтра об этом будет объявлено официально.

Как он об этом пронюхал – загадка. Но Винсенту Ящерице известно абсолютно все, что говорят в его владениях за каждым столиком. Куда удивительнее, что премию «Эмми» присуждали за тот плаксивый репортаж о гибели Джоя, который я вела из-под Сабры, обрызганная его кровью и до нитки промокшая под дождем, когда свидетелями моих слез стали двадцать миллионов телезрителей. Можно подумать, я заранее обдумывала, как вести себя перед камерой. И хотя Куинси всегда оспаривала тот факт, что на телевидении главное то, что мы показываем, а не то, что переживаем, теперь она могла порадоваться: у нее появились кое-какие козыри до того, как начались переговоры.

– Где же они? – спрашиваю я, оглядывая помещение в поисках двух начальников из Ай-би-эн, между которыми было кое-что общее: с каждым из них мне случалось вступать в интимные отношения, причем не в самые светлые периоды моей жизни.

– Посмотрите в другую сторону! Пятый столик слева от вас, – говорит Винсент, подписывая чек, который подсовывает ему официант.

– Может, они меня еще не заметили, – с надеждой говорю я. – Мне совсем не хочется встречаться с ними без Куинси.

Винсент гладит меня по щеке.

– Я буду рядом, малышка.

Мне это хорошо известно. Винсент всегда ненавязчиво возникал за спиной Грэйсона во время нескончаемых деловых ужинов. Куинси дотошно изучала каждый пункт договора, а я только бессмысленно пялилась на порцию блинов передо мной, которые всегда оставались нетронутыми. Несмотря на то, что обычно Винсент выступал в амплуа итальянского любовника, он неизменно мне покровительствовал и старался оберегать. Он ободряюще мне подмигивал, когда я сжималась на своем стуле, слушая, как Куинси разражается очередной тирадой, и от ее детского голоска Грэйсон краснеет и начинает дрожать, забывая о том, что жует великолепные котлеты «по-киевски» под изумительным вишневым соусом. Винсент успевает дружески пожать мне руку, когда, подчиняясь многозначительному взгляду Куинси, я выбираюсь из-за стола и отправляюсь прогуляться. Потом он что-то нашептывает мне вполголоса, пока я дожидаюсь Куинси с нашими номерками для гардероба, и уверяет, что в конце концов она все отлично уладит. Обычно каким-то непостижимым образом именно так и случается.