Придя домой, она застала мать в маленькой гостиной. Та стояла перед круглым столиком и, полуприкрыв глаза, вдыхала аромат роскошного букета роз почти лилового цвета. Она никак не прореагировала на появление дочери. Затем, взяв со стола пакетик, перевязанный лентой, протянула ей его.

– Возьми! Франсис де Варенн посылает тебе это, чтоб помочь скоротать время…

– Что это такое?

– Посмотри. Это очень трудная английская головоломка. Он думает, что это тебя займет на какое-то время…

– Это мило с его стороны, но я предпочла бы, чтобы он подарил мне цветы…

Альбина разразилась громким смехом.

– Цветы? Такой девчонке?.. Ты с ума сошла!

– Я уже не девчонка!

– Тогда перестань так себя вести… И не лазай больше по деревьям! Правда, красивые розы?

– Великолепные.

– Я тоже так считаю. Франсис их прислал мне одновременно с подарком Для тебя.

Мелани почувствовала, как у нее неприятно екнуло сердце. Итак, ее мать называла его уже по имени. Наверное, и она уже была для него Альбиной? У ней появилось неистовое желание вырвать цветы, мать держала их в руках и нюхала с тем выражением, какое бывает у кошки, когда она сидит перед миской со сметаной. К тому же Альбина была хороша, как никогда, в розовом батистовом платье с прошивкой из кружев, в шляпке с воланами, которая наполовину прикрывала ее густые, золотистые, искусно уложенные волосы. Она была в туалете, который больше подходил для молодой девушки, чем для тридцатишестилетней женщины… Но с такой тонкой талией и великолепным цветом лица мадам Депре-Мартель могла позволить себе такую смелость.

Увидев свой облик в зеркале, стоящем на камине, Мелани почувствовала еще больший прилив гнева. Ее платье из белого грубого полотна с матросским воротничком, перетянутое кожаным поясом, делало ее похожей на подушку, перевязанную посередине. Самое малое, что можно было сказать о прическе Мелани, – она ей больше, чем надоела; ее волосы, собранные и стянутые на затылке, были заплетены в толстую косу, которая была уложена вокруг головы и либо заколота черепаховой заколкой, либо удерживалась большим белым бантом. Ее одевали и причесывали так, как будто она была воспитанницей из сиротского дома двенадцати лет от роду. На сей раз чаша переполнилась.

– До каких пор меня будут одевать и причесывать вот так? – спросила она дрожащим от гнева голосом.

– До тех пор, пока ты не начнешь выезжать в свет, моя дорогая. Это совершенно естественно…

– Вы так думаете? Другие девочки моего возраста носят распущенные волосы и красивые туалеты, а я как будто приговорена навечно к коричневой шотландке зимой, а летом к пике или грубому полотну. А, я еще забыла! Все эти годы я носила одно и тоже платье из голубой тафты в те дни, когда мы ходили к дедушке или в оперу. Мне скоро будет шестнадцать!

– Ты уверена?

– Абсолютно, мама! Разве вы не помните, что «дорогой дедушка» собирается дать бал по этому поводу?

– Верно, верно! А ты не думаешь, что его можно было бы отложить на год? Ты еще такой ребенок!

– Это вам хочется так думать, но я считаю, что я выросла.

– Да, да! Дело в том, моя крошка, что для матери, особенно, когда она очень молода, ее дочь всегда останется ребенком, маленьким очаровательным существом, с которой она, как ей кажется, может играть как с куклой. А по правде говоря, с твоими мальчишескими замашками тебе больше подходит простая и практичная одежда. Я себе не представляю, как ты можешь отправиться ловить рыбу в старой лодке с облупившейся краской в платье из тюля, или лазать по деревьям в платье из либертинового сатина. Ты играешь в теннис, плаваешь, ездишь верхом…

– Правда, я забыла еще о своей амазонке. Это, пожалуй, мое единственное элегантное платье!

– Потому что тебе совсем не нужны другие! Пользуйся своим счастливым детством! У тебя еще будет время ходить затянутой в корсет и носить шлейфы, которые подметают пыль и опавшие листья!

В этот момент пришел Полен и сказал, что господин маркиз де Варенн вызывает мадам по телефону, и Альбина устремилась к телефонному аппарату из красного дерева, обитого медью, стоящему на столике с выгнутыми ножками. Но прежде, чем мать взяла трубку, Мелани заявила, почти крикнув:

– Завтра я желаю поехать обедать в Сен-Мало с Фройлейн.

Но Альбина уже не слушала ее. И машинально ответила:

– Да, да! Прекрасная мысль… Алло!.. Дорогой друг, вы слишком нас балуете! Да, да!.. они восхитительны! Да? Вы так думаете?.. Я только что возвратилась домой! Было бы неразумно… Да, конечно! Это очень убедительно! Послушайте, мы сегодня вечером поговорим об этом во время ужина у Каркарадека…

Грудной смех, который за этим последовал, больно резанул по нервам Мелани, как будто ей содрали кожу. Она повернулась к Фройлейн, застывшей, словно безмолвная статуя.

– Помогите мне выйти, пожалуйста, Фройлейн! Я думаю, что достаточно наслушалась сегодня…

– Фи сапил фаш пакет? – Нет, возьмите его себе, если хотите! Мне он не нужен…

– Фи меня утифляет!

Но тем не менее Фройлейн решительно взяла коробку, перевязанную красной лентой, и сунула ее подмышку. Затем подала Мелани руку и помогла дойти до лестницы, где девочку уже ожидал слуга, который должен был ее поднять в ее комнату. Там она пообедала со своей гувернанткой, как это делала с тех пор, как произошел несчастный случай. Было еще рано, когда они кончили есть, и, так как еще светило солнце, Мелани совершенно не устраивала перспектива оказаться так рано в постели. Фройлейн развязала ленту, открыла коробочку и начала перебирать сотни мелко нарезанных деревянных пластиночек, затем взглянула на свою воспитанницу, которая рассеянно смотрела в сад. Колеса коляски, в которой Альбина поехала на очередной праздник, уже давным-давно перестали скрипеть по гравию аллеи.

– Хотите попробофать? Это ошинь забафно! – негромко сказала немка.

Мелани повернула голову и увидела улыбающуюся гувернантку. Казалось, гувернантка только что сбросила с себя доспехи Валькирии и предстала в своем настоящем облике: облике молодой, проницательной, все понимающей женщины, умеющей понимать больше, чем нужно было увидеть… Мелани ей тоже улыбнулась:

– Почему нет? – сказала она.

Она вдруг заинтересовалась головоломкой, состоящей из мелких деревянных кусочков, из которых надо было сложить английскую гравюру, называвшуюся «Свидание на охоте», но было уже поздно, и Фройлейн решила, что пора ложиться спать. Завтра можно будет продолжить игру, а сегодня они прекрасно провели время, и Мелани с легким сердцем отправилась в постель и заснула сном невинного ребенка, как она всегда раньше спала до того, как ей пришла в голову злополучная мысль залезть на высокий кедр, чтобы посмотреть, что происходит на соседней вилле.

Обычно, когда она просыпалась утром, в доме было спокойно и тихо. Ее мать ложилась спать поздно и не выносила ни малейшего шума. В доме всем предписывалось ходить на цыпочках и в башмаках на фетровой или каучуковой подошве. А в то утро Мелани была разбужена какой-то суматохой, которая ее вернула в реальность яркого солнечного утра. На лестнице что-то происходило, как будто собирались переезжать. Мелани сбросила одеяло, осторожно спустила ноги на пол, собираясь пойти узнать, что там происходит. Ей показалось, что нога болит меньше, и лодыжка почти пришла в норму. Возможно, помогли компрессы из морской воды, которые ей делал доктор Го… Она уже протянула руку за палками, которые стояли у изголовья, как открылась дверь и появилась ее мать в белом муслиновом платье и большой соломенной шляпе с вуалеткой. Она подбежала к дочери:

– А! Ты проснулась! Я рада, мне было бы досадно уехать, не попрощавшись с тобой.

Мелани хотелось возразить, что шум мог только помешать ее сну, но она лишь спросила с видимым спокойствием:

– Вы опять уезжаете? Вы ведь только что вернулись!

– Поездка на остров Джерси скорее прогулка, чем путешествие. На этот раз мы собираемся с Бошанами совершить небольшой круиз. Там будут эти очаровательные американские миллиардеры. Все мы отправимся на яхте лорда Кларендона, чтоб присутствовать на балу в Биаррице, который будет дан в отеле «Пале» с благотворительной целью для этих несчастных с острова Мартиника, пострадавших в мае от извержения вулкана.

– Как эта благотворительность, мама, может быть для вас весельем! Ведь нет больше города Сен-Пьер! Вы думаете, что можно что-нибудь сделать с помощью бала?

– Благотворительный бал приносит деньги, – воскликнула с возмущением Альбина. – Возможно, мы соберем их достаточно много, во всяком случае, все будет замечательно, даже один этот круиз доставит большое удовольствие.

– Буду рада, но сейчас сентябрь, и море часто штормит. Океан не всегда приветлив.

– Ну что тебе ответить? Не накликай несчастье! Я сожалею, что пришла к тебе. Ты так умеешь испортить всякое удовольствие!

– Извините! Вы сказали, что уезжаете все. Вас много?

– Около двадцати человек, думаю. Я не могу сказать тебе точно, сколько человек. Всем заправлять там будет очаровательный Андре де Фукьер. Он не едет с нами, увы, а отправится туда на своем автомобиле.

Вспомнив вдруг о вчерашнем телефонном разговоре, Мелани не могла удержаться, чтобы не задать следующий вопрос:

– Конечно, господин де Варенн тоже поедет с вами?

Можно было увидеть даже сквозь белую вуаль, покрывавшую шляпку и все лицо Альбины, что она немного покраснела. Ей долго не удавалось натянуть перчатки:

– Конечно! – сказала она несколько нервно. – Теперь все считают, что без него праздник не праздник… Ну, мне пора! Я отдала все нужные распоряжения по дому, тебе не о чем беспокоиться. Впрочем, уже сейчас начнут все укладывать, так как сразу после моего возвращения мы уедем в Париж!

Она наклонилась, чтобы быстро поцеловать дочь в лоб, и Мелани заметила, что мать поменяла духи. Наверное, это была «Пармская герцогиня», о которой она тогда говорила.