– И все-таки придется, ибо если маркиз убил ту, кого выдавал за вас, он будет искать и найдет удобную отговорку: он заявит о клевете. Он даже может, друг мой, обвинить вас в том, что вы нашли двойника его покойной супруги, чтобы сохранить за собой право управлять ее имуществом. Тогда придется обратиться к помощи матери…

– Не только она одна может подтвердить мою подлинность, – сказала Мелани. – Все слуги этого дома…

– Ваши слуги… Их свидетельство неполноценно.

– Ну тогда мой дядюшка Юбер…

– Который все еще в Египте и может вовремя не вернуться. Но скажите мне, моя дорогая! Откуда такое отношение к матери? Вы считаете ее способной отвергнуть вас?

Ответ прозвучал четко и коротко.

– Да.

– Но почему?

– Потому что она любит господина де Варенна. Она ни минуты не станет колебаться, выбирая между мной и им. Достаточно будет ему сказать, что я лишь двойник…

– Ну что ж, я готов оказать вам свою помощь… в память о моем старом друге Тимоти. Да, я хорошо знал вашего деда, – добавил он, снова улыбнувшись, – но хочу вас предупредить: с человеком, способным задумать столь коварное убийство, придется много повозиться. Если не удастся сразу предъявить ему обвинение, дело затянется. Вы не боитесь борьбы, мадемуазель?

– Не больше, чем одиночества. Я хочу лишь, чтобы наш брак был расторгнут законом и аннулирован церковью. После этого господин де Варенн может сколько угодно искать себе новую богатую наследницу.

– Если, конечно, в водах озера Комо не найдут тело и не будет доказано, что он убил женщину. Тогда он попадет в руки правосудия, и ему будет стоить большого труда избежать эшафота…

– Возвращаясь к вопросу о клевете, – сказала Мелани, – мы можем обратиться к свидетельству двух мужчин, которые спасли меня в поезде и которые, не колеблясь, присягнут в этом…

– Я нисколько не сомневаюсь, но, было бы желательно, чтобы до этого не дошло. Если о вашем приключении узнает широкая публика, скандал будет огромный, потому что, сами подумайте, вы убежали с неизвестным в ночь после свадьбы. Видите ли, в мире шалости мужчин, особенно обольстительных, вызывают улыбку. Но о женщинах судят гораздо строже, и надо подумать о вашей репутации.

– О моей репутации? – закричала Мелани, вдруг рассердившись. – О том, что скажут другие? Вы не представляете, до какой степени мне это безразлично, господин комиссар. Мой дед – и вы это хорошо знаете, поскольку были знакомы с ним – никогда не бывал в «свете», и я очень хочу походить на него в этом, как и в других случаях.

Ланжевэн нагнулся и положил по-отечески руку на ледяные руки Мелани:

– Вы очень молоды, моя дорогая, и еще не знаете, сколько зла скрывается под цветами, огнями и улыбками парижских салонов, да и вообще света. Тот человек, который вас спас, этот художник – весьма известный к тому же, – вы не желаете, я надеюсь, ему зла?

– Зла? Но что с ним может случиться?

– Он может потерять свое имя. Или того хуже: оказаться однажды утром, на рассвете, где-то в глухом месте перед лицом маркиза, вооруженного шпагой или пистолетом.

Мелани в ужасе вскрикнула. Ей возмущенно вторил Дербле:

– Не слишком сгущайте краски, комиссар! И не забывайте, что Республика запретила дуэли.

– Но она не может им помешать, если один из противников не предупредит тайно полицию, вот почему я и говорил о частной земле и лужайке в лесу или за высокими стенами. Говоря это, я совсем не собирался вас пугать, мадемуазель, а просто хотел вам напомнить, куда может привести ваше теперешнее положение. А сейчас я удаляюсь, но хочу заверить, что вы всегда можете рассчитывать на мою помощь в будущем.

Ланжевэн встал, попрощался и направился к двери, сопровождаемый Оливье. Внезапно Мелани вскочила со своего места и подбежала к нему:

– Еще минутку, прошу вас!

Голос ее дрожал от сдерживаемых слез. Воображаемая опасность, грозившая Антуану, которую только что нарисовал комиссар, настолько испугала ее, что она вдруг вспомнила о другой опасности, гораздо более реальной. Ее волнение передалось полицейскому:

– Я здесь, чтобы выслушивать вас, – сказал он мягко. – Вы что-то забыли сказать?

– Да… Да… Ужасную вещь! Вы слышали об этом иностранце… террористе по имени Азеф?

Лицо Ланжевэна посуровело, взгляд стал твердым:

– Больше, чем мне бы хотелось. Бы знаете его? Мелани покраснела, как ее шаль:

– Нет, конечно, нет! Как я могла бы? Но… я случайно слышала один разговор в поезде, что речь идет об очень опасном человеке и что… он вот уже несколько дней в Париже. Вот все, что я знаю…

– Азеф? В Париже? Черт бы его побрал!

И больше не говоря ни слова, комиссар Ланжевэн бросился к двери, резко открыл ее, чуть не сбив с ног Сомса, сбежал с лестницы, схватил свой котелок и плащ и выскочил на улицу. И лишь оттуда крикнул:

– Дербле, я забираю вашу коляску. В течение часа верну!

В кабинете, обшитом красным деревом, стояла полная тишина. Только слышалось потрескивание дров в камине. Вдруг Оливье Дербле рассмеялся.

– Вот дьявол! – проговорил он. – Очень любезно с его стороны предупредить меня… – потом, взглянув на шахматную доску из черного дерева и слоновой кости, стоящую на маленьком столике, добавил: – Боюсь, что вам придется потерпеть меня здесь еще некоторое время. Хотите, сыграем партию? Я знаю, что вы достойная противница.

Он принес столик и поставил его возле камина, куда снова вернулась Мелани, все еще дрожа от страха. Но прежде чем сесть, он наполнил два бокала и предложил ей один:

– Выпейте! Мне кажется, это вам не помешает.

Он нагнулся к ней, и огонь заиграл в хрустале и в глазах Оливье. Впервые Мелани увидела, что они совершенно голубые, лазоревые. Она улыбнулась ему в ответ, взяла свой бокал и, еще раз презрев общепринятые манеры, одним духом выпала вино. Это снова вызвало его смех.

– Как вы простодушны! Это надо дегустировать…

Партия затянулась, потому что оба играли хорошо. Иногда обменивались улыбками, но не произносили ни слова. Оливье проиграл в тот момент, когда на дворе послышался шум экипажа. Может быть, слишком быстро. Мелани показалось, что он специально поддался, потому что у него не было больше времени.

После его ухода она почувствовала себя очень одиноко. Начало дня, которое она провела в поезде, казалось ей далеким, как воспоминание детства. Это объяснялось, должно быть, тем, что последние два месяца время летело слишком быстро. Жизнь ее помчалась, как поезд в фильмах братьев Люмьер: все казалось нереальным. Может быть, потому, что изменилось освещение людей и вещей. Очаровательный принц превратился в бандита с большой дороги, в то время как Оливье Дербле, которого до сих пор она считала ужасно скучным, обернулся добрым заботливым другом.

Мелани обнаружила вдруг, что он вырос в ее глазах с тех пор, как на Лионском вокзале сказал, что, в случае необходимости, она может найти приют в особняке Депре-Мартеля. И вот результат: именно к нему она обратилась за помощью, и он тотчас же пришел…

Она облокотилась на высокую спинку кресла деда, погладила кожу обивки, уже потрескавшуюся от старости:

– Узнаю ли. я когда-нибудь, что с вами случилось? – прошептала она. – Ах, дедушка… Мне так вас не хватает! И как же я согласилась пойти против вашей воли? И теперь наказана. Без вас дом так пуст!

Это было правдой. Громоздкая мебель, книжные шкафы, книги, картины и комнатные растения гасили голоса, и дом казался вымершим. Чтобы оживить его, требовался громовый голос, мощная фигура и жизненная сила старого Тимоти…

Бесшумно вошел Сомс, чтобы унести поднос. Не услышав его шагов, Мелани вздрогнула, когда он вздохнул:

– Трудно представить себе, что он больше не вернется сюда и что такой человек мог бесследно исчезнуть, как птица в полете! Я никак не могу к этому привыкнуть…

– Я тоже, Сомс. Но ведь прошло уже шесть месяцев!

Она взяла с письменного стола кусок гранита в форме руки. Мелкие вкрапления образовали как бы маленькую морскую звезду, розовеющую в шершавом камне, а в другом месте камень казался обожженным. Старый слуга вздохнул:

– Месье очень любил этот камень. Он нашел его в Бретани. И называл рукой Нептуна. Он часто клал на него свою ладонь, когда его что-то беспокоило, и говорил, что он черпает здесь силы. Да, вот так!

Мелани повторяла жест деда. Гранит был холодным и шершавым, но ей вдруг показалось, что ее дурное настроение рассеивается и новая энергия вливается в нее.

– Пожалуйста, Сомс, попросите еще раз соединить меня с тем номером.

– Сейчас, мадемуазель Мелани. А потом, если хотите, я принесу вам сюда обед. Вечером в зимнем саду немножко грустно.

Четырежды Мелани пыталась дозвониться до Антуана, но никто не откликнулся. Тогда она решила, что всего лучше будет пойти спать, но, уходя из кабинета, захватила с собой две книги в кожаных переплетах с золотым тиснением, которые лежали на столе: жизнеописание корсара Робера Сюркуфа – ее давнего друга, и жизнеописание бальи Сюффрена, должно быть, очень интересные, раз дед держал томики у себя под рукой. В ее новой комнате была небольшая библиотека, но содержание ее не интересовало девушку. Бабушка любила книги божественные, такие как «Подражание Иисусу Христу». Среди ее книг были и романы, чуточку слащавые: «Жертва Луизы», «Дева и принесенная в жертву» и «Очаровательная принцесса». Мелани лишь бросила на них взгляд, чтобы понять, что эти книги не подходят той, которая воспитывалась на произведениях Фенимора Купера, Вальтера Скотта и открыла в замке Сен-Совер книги гениального англичанина по имени Оскар Уайльд…

На другой день на Елисейских полях звучала музыка военных оркестров и топот копыт лошадей официального эскорта, направлявшегося на вокзал в Булонском лесу для встречи короля Эдуарда Седьмого. Развевалось еще больше флагов, чем накануне, но толпа за длинными барьерами, установленными под каштанами, оставалась удивительно молчалива. Погода стояла великолепная. Париж был вычищен для встречи самого веселого правителя Европы, но под украшенными цветами шляпками и канотье было больше хмурых лиц, чем улыбок, и кое-где раздавался свист.