Джеферсон понимал ее состояние, но ему было даже странно представить, что, вернувшись домой, он не увидит там Розанжелу. Попытки вразумить брата не приносили успеха: Сидней уходил от прямых ответов, всякий раз используя беспроигрышный прием — утверждая, что Джеферсон сам влюблен в Розанжелу. Джеферсон в таких случаях неизменно умолкал, потому что и впрямь испытывал к Розанжеле весьма нежное чувство, которому он не мог найти названия, но был уверен, что это не та любовь, на какую намекал Сидней.

 — Я очень люблю Сиднея, — продолжала между тем Розанжела, — но его пренебрежение ко мне становится уже невыносимым.

 Как ни горько было Джеферсону, он все же пересилил себя и посоветовал ей вновь поселиться у Китерии.

 — Нет! Нет! Только не у Китерии! — испуганно воскликнула Розанжела. — Туда я не смогу вернуться.

 Удивленный такой реакцией, Джеферсон, естественно, спросил почему. Неужели добродушная с виду Китерия на деле оказалась монстром?

 — Что ты! Китерия — замечательный человек, — вынуждена была пуститься в объяснения Розанжела. — Причина в другом... Это было ужасно...

 Она умолкла, но Джеферсон уговорил ее открыться, не держать в себе еще одно тяжелое переживание.

 — Пожалуй, я и в самом деле должна это кому-то рассказать, — решилась наконец Розанжела, — а то могу сойти с ума. Только поклянись, что не скажешь никому, даже Сандру.

 И она поведала Джеферсону обо всем, что ей довелось испытать, когда она увидела Ивети, самостоятельно передвигавшуюся по дому.

 — Не может быть! — воскликнул потрясенный Джеферсон. — Старуха же была прикована к инвалидному креслу!

 Нет, все было иначе: на жизнь доны Ивети покушались, она получила серьезную травму. Потом поправилась, но решила притвориться парализованной...

 — Зачем?! — нетерпеливо спросил Джеферсон.

 — Понимаешь, она была приговорена. Да, она сама мне это сказала!.. Если бы я тогда не испугалась и не побежала за доной Аной, трагедии могло бы не быть. Я чувствую себя виноватой в смерти доны Ивети. Ее убили в мое отсутствие...

 — Значит, она и не падала вовсе?!

 — Врач сказал, что упала и ударилась головой. Но я этому не верю. Она твердо держалась на ногах, я это сама видела. Перед тем как она открылась мне, ее кто-то сильно напугал. Бедняжка чувствовала близкую смерть... Теперь ты понимаешь, почему мне следует молчать? Если убийца узнает, что дона Ивети успела мне что-то рассказать перед смертью, то следующей жертвой стану я.

 Страх за жизнь Розанжелы заставил Джеферсона в тот же день поговорить и с чересчур беспечной Иреной, занимавшейся своим расследованием и трубившей об этом всем подряд.

 — До меня лишь недавно дошло, насколько опасно становиться поперек дороги убийцам, — признался он.

 — Что случилось? Тебе кто-то угрожал? — сразу же вцепилась в него Ирена.

 — Нет, меня, слава богу, никто не трогал...

 — Но ты определенно что-то скрываешь!

 — Тебе показалось. Просто я как друг хотел уберечь тебя от возможной опасности. Оставь ты эту затею, предоставь полиции расследовать убийство!

 — Полиция сделала все, чтобы закрыть дело. Правда, один детектив вроде бы включился в расследование, но у него свои, весьма консервативные методы. Представляешь, Диего сказал мне, что этот Олаву подозревает в убийстве моего отца и Франчески Росси — кого бы ты думал? — Изабеллу и Марселу. Честно говоря, мне такая версия не приходила в голову, хотя должна была прийти, потому что лежит на поверхности. Марселу в те дни был в Италии вместе с Аной, и у него твердое алиби. Но это не значит, что он не мог заказать убийство.

 — Ирена, я больше не могу слышать об убийствах! — пришел в отчаяние Джеферсон. — Оставь это дело. Забудь о нем. Ведь на тебя уже покушались, тебя предупреждали! Они не остановятся на полпути, Ирена!


 Элена прилагала немало сил, чтобы воздействовать на Олаву, но с каждым днем все больше сомневалась в своих возможностях. Ее не покидало ощущение, что Олаву ведет двойную игру, и вскоре ей пришлось в этом убедиться: несмотря на обещания оставить ее детей в покое, не травмировать их расспросами об отце, Олаву все же попытался допросить Лукаса, специально подкараулив того на спортплощадке. Лукас отреагировал на появление Олаву крайне болезненно — стал кричать, ругаться. Когда же Олаву взял его за рукав, надеясь втолковать парню, что это всего лишь неофициальная беседа, Лукас и вовсе впал в истерику:

 — Не смей ко мне прикасаться! Сгинь отсюда!

 Сандру, Жулиу и другие ребята бросились на помощь Лукасу, потребовав у полицейского ордер на задержание их товарища. Олаву предъявить им было нечего, и он вынужден был ретироваться.

 Тем не менее этот скандал сразу же стал известен Элене. Лукас сам прибежал домой с криками: «Ненавижу! Этот твой следователь приставал ко мне при всех, тащил меня в полицию! Ненавижу!» Затем сел на мотоцикл и умчался в неизвестном направлении. Элена очень испугалась за сына — в таком возбужденном состоянии он мог вновь прибегнуть к наркотикам.

 Лукас же помчался к Яре, ставшей в последнее время единственным человеком, способным дать ему покой и утешение.

 Однако там ему пришлось выдержать натиск со стороны ее родственников, которые силой пытались увести девочку в дом.

 — Я люблю Яру! Ничего дурного я ей не сделаю, — пытался втолковать им Лукас, но Витинью, Нина и Тонику окружили его плотным кольцом, пытаясь отсечь от него Яру.

 — Вы не имеете права так со мной обращаться! — тоже проявила характер та и, вскочив на мотоцикл, скомандовала: — Едем отсюда, Лукас!

 Обескураженные родственники вынуждены были расступиться, а когда домой пришел Жука и узнал о случившемся, сразу же направился к Элене. Дочери и Лукаса он там, правда, не нашел, но его визит положил начало примирению с Эленой, которая простила Жуку и призналась, что все это время очень по нему тосковала. Они договорились о новой встрече, и Жука почувствовал себя почти счастливым, даже тревоги о дочери отступили на второй план. Впрочем, благодушествовать ему пришлось недолго, так как, едва выйдя от Элены, он натолкнулся на Лукаса.

 — Я узнал, что ты поехал к нам, и специально дожидался тебя здесь, — сказал тот. — Нам надо поговорить без свидетелей.

 — Где Яра? Что ты с ней сделал? — набросился на него Жука.

 — Она дома. И ничего плохого я не могу ей сделать, потому что я люблю ее.

 — Ты ждал меня для того, чтобы сказать это? Ничтожество! Наркоман! — не владея собой, извергал оскорбления Жука, но Лукас был готов к этому и молча сносил брань, а затем, дождавшись паузы, перехватил инициативу:

 — Все, что ты тут обо мне наговорил, я заслужил. Но это имеет отношение лишь к моему прошлому, с которым я решительно порвал. Я сумею стать нормальным человеком, и в этом мне поможет Яра. Она замечательная, прекрасная девушка!

 — Оставь в покое мою дочь! — вновь повысил голос Жука. — Меня ты терпеть не можешь, а моя дочь, выходит; тебя устраивает!

 — Я ничего не имею против тебя, — возразил Лукас. — А то, что я препятствую вашим отношениям с моей матерью, объясняется просто: ты любишь не ее, а хозяйку пиццерии.

 — Это не так, Лукас, — заговорил Жука примирительным тоном. — Я люблю твою маму и докажу это. Со временем ты сам в этом убедишься.

 Лукас посмотрел на него с недоверием и тяжело вздохнул. Затем вернулся к тому, с чего начал:

 — Жука, я сказал прямо, что люблю Яру. Мне хотелось бы знать, могу я с ней встречаться открыто, ни от кого не прячась?

 — Прежде я должен посмотреть на твое поведение, поговорить об этом с Эленой...

 — Зачем? Нужен предлог для очередной встречи с ней?

 — Нет. Чтобы встретиться с Эленой, мне не нужно искать предлог.

 — Жука, пока ты любишь другую, это исключено, —  твердо произнес Лукас. — Когда же ты окончательно порвешь с Аной, то и я не буду чинить никаких препятствий.

 — Ну ты и нахал! — беззлобно, с заметной долей восхищения молвил Жука.

 Лукас не счел необходимым отвечать на это замечание, а просто подвел итог их беседе:

 — Значит, мы обо всем договорились. Спасибо, что разрешил мне встречаться с Ярой. Я сумею оправдать доверие!

 Домой Жука вернулся, когда там уже все уснули. И только в комнате отца горел свет. Осторожно, на цыпочках, он прошел к отцу и, тихо отворив дверь, увидел того лежащим в постели и бормочущим что-то себе под нос. В руках у Жозе при этом был пожелтевший листок бумаги. «Читает вслух», — подумал Жука, но долетевшая до него фраза отца показалась немного странной. «Надеюсь, ты поумнела и больше не станешь в это ввязываться», — произнес Жозе, тупо глядя в листок, который был у него в руках.

 — Прости, отец, я не понял, ты читаешь или разговариваешь сам с собой? — подал голос Жука.

 Жозе поспешно спрятал листок в карман и ответил, что он, как все дальнобойщики, имеет дурную привычку проговаривать свои мысли вслух.

 — Я готовлюсь к очередной поездке, — добавил он, — вот и повел себя так, будто я уже не дома, а в кабине своего грузовика.

 — Опять уедешь надолго?

 — Не знаю, как получится. Но завтра я уже буду в пути! — и он улыбнулся мечтательно, так, как если бы собирался не в обычный рейс, а в какое-то экзотическое путешествие.


 После инцидента с Лукасом Ирена получила все основания обвинить Олаву во лжи. Ей стало ясно, что он попросту отмахивается от ее услуг, а сам активно занимается расследованием, даже не имея на то официального разрешения.

 — Ну да, я кое-что делаю, — вынужден был признать Олаву, — только у меня, извини, свой план, в который пока никак не вписывается твоя китайская грамота с гороскопом и списком животных. Мне незачем тебя обманывать, поверь. Я даже хотел попросить тебя о помощи...