А Кармела, вспомнив проникновенную нежность Адреану, вздохнула со счастливым облегчением и поняла, что готова постоять за свое счастье.


 Кармеле невольно завидовала Ирена. Завидовала беззлобно, скорее рассудком, чем чувством. Ей было бы приятно, если бы Адреану выбрал ее, и она пыталась понять, почему ему пришлась по душе Кармела.

 —  Ты поймешь меня, Ирена, когда полюбишь человека старше себя, — ответил на ее вопрос Адреану. — Другой ум, другие слова, более утонченные чувства.

 —  Ну что ж, может, и я влюблюсь в старика, — весело улыбнулась Ирена. — Может, и он мне придется по душе больше, чем Диего. Скажу тебе честно, что Диего вполне в моем вкусе, но у него уже есть хозяйка.


 Диего был совсем не в восторге от того, что Изабелла так по-хозяйски с ним обращается. Он очень жалел, что поддавшись гневу, выгнал Клаудиу. Они были старыми друзьями, и ему было без Клаудиу одиноко. Да и вообще иметь за плечами ссору со старинным другом неприятно. Поэтому Диего очень обрадовался, когда, открыв однажды дверь, увидел перед собой Патрисию.

 — Я взяла на себя смелость и пришла к вам, — начала Патрисия.

 — Входи, входи! Очень рад тебя видеть. Только давай будем на ты. А где наш чокнутый Клаудиу? — обрадованно говорил Диего, ведя Патрисию в холл и усаживая на диван.

 — Как раз из-за него я и пришла, Диего. Поверь, он не замышлял ничего дурного, ведь я пришла сюда с братом! Он просто собирался мне помочь. Сделать несколько пробных снимков. И представляешь, те, что он сумел сделать, имели успех. Похоже, что очень скоро мне предложат работу. Так что ты зря на него разозлился. Клаудиу очень переживает.

 — Я тоже переживаю. И признаю, что погорячился, — покачал головой Диего. — А если Клаудиу больше не обижается, пусть переезжает обратно. Мне без него тоскливо.

 Патрисия расцвела улыбкой, и Диего должен был признать, что такой девушке отказать просто невозможно.

 Счастливая Патрисия рассказала, что поначалу у нее были большие сложности с родителями. Отец ни в какую не хотел, чтобы она искала себе работу на рынке фотомоделей. Но как отец уступил в конце концов матери, и она работает секретарем Атенора, так уступил он и Патрисии. Теперь она надеялась, что с помощью Клаудиу добьется успеха. Клаудиу был настоящий профессионал и снимки делал отменные.

 К вечеру Патрисия с Клаудиу пришли вместе, друзья помирились, посидели, поболтали, распили бутылочку.

 — Но снимать здесь ты будешь только Патрисию, — предупредил Диего. — Здесь тебе все-таки не фотостудия.

 — Только Патрисию! — клятвенно пообещал Клаудиу.

 Патрисию, которая стала главной в его жизни. Девушка его мечты, единственная, неповторимая!

 У Патрисии были свои переживания, а у Фатимы, ее матери, свои. Клебер согласился работать у старинного своего приятеля Линеу, которого Фатима страшно не любила. Он подворовывал, сидел в тюрьме и теперь вновь занялся торговлей. Фатима не верила, что недобросовестный человек может исправиться, боялась, что он подведет ее мужа под монастырь. И вместе с тем она чувствовала, новая работа Клебера— это ее расплата за Атенора, которого Клебер не любил еще больше, чем она — Линеу.

 Фатима попыталась поговорить с Сиднеем, но тот, не сумев отговорить отца с первого раза, отступился. У Сиднея и своих проблем было по горло. Он все хотел прояснить свои отношения с Розанжелой, сказать ей, что свадьбы не будет. Хотел, но медлил, предвидя скандалы, слезы, недовольство отца и матери. Но и оттягивать объяснение не имело смысла. Если подождать еще немного, женитьба станет неизбежной.

 Сидней становился все угрюмее. Улыбался он только Яре, этой незлобивой простушке невозможно было не улыбнуться. Розанжела, видя эти редкие улыбки молчаливого, замкнувшегося в себе Сиднея, нервничала и раздражалась еще больше.

 —  В конце концов нам нужно поговорить и все выяснить, Сидней, —  сказала она.

 Похоже, что час свободы пробил. Сидней давно был готов к решительному разговору, но только не хотел начинать его первым.

 —  Да, нам просто необходимо поговорить, —  с облегчением согласился он.

 Они встретились вечером в кафе, посидели за коктейлем, а потом их будто толкнуло друг к другу, и они поехали в мотель.

 Лежа в номере голова к голове после счастливой расслабляющей близости, думали они о разном. Розанжела о том, что ей очень повезло в жизни и она войдет в семью, где все небезразличны друг к другу, все друг о друге заботятся и будут заботиться о ней. Что жених у нее потрясающий мужчина, что он сводит ее с ума…

 —  Я тебя ревную к глупышке Яре. Ты меня простишь? – спросила расчувствовавшаяся Розанжела. – Хочешь, я попрошу и у нее прощения? В сущности, это так нелепо!

 — Конечно, нелепо, — согласился Сидней, думая про себя, что все равно им придется расстаться.

 Все стало предсказуемым, идет как по накатанному. Скука, обыденность. Все надежно, но нет чувств. Чувства умерли, они не сумели их сохранить.

 Но в этот день они не стали выяснять отношений, пожалуй, это было бы слишком жестоко. Разговор состоялся несколько дней спустя, когда Розанжела пришла к Сиднею и они сидели в гостиной. Ни родителей, ни Джеферсона с Патрисией дома не было.

 — Романтика исчезла, ты понимаешь? Трепет, беспокойство, в общем, чувства, — говорил Сидней.

 —Я поняла, ты хочешь, чтобы я нашла себе другого для того, чтобы ты убедился, что все-таки любишь меня, — насмешливо сказала Розанжела.

 Сидней опешил, такого он и представить себе не мог и совсем не этого хотел. Он хотел расстаться, ощутить себя свободным. Но думать, что Розанжела тут же найдет себе другого, было неприятно и даже страшно.

 Розанжела с улыбкой наблюдала, как меняется в лице Сидней. В общем-то она уже поняла, что собрался сообщить ей жених. Она любила его всерьез, а ничего, кроме его ответной любви, ей не было нужно.

 — Если тебе кажется, что мы не любим друг друга, Сидней, — начала Розанжела уже очень серьезно, — то давай расстанемся. Не чувствуй, что ты мне чем-то обязан.

 — Но я же у тебя первый, ты мне доверилась, — принялся возражать Сидней, чувствуя, что Розанжела взяла инициативу в свои руки, что ветер желанной свободы уже овевает его, но приносит с собой не только желанную сладость, но и странное чувство горечи.

 — Я не сомневаюсь в тебе, ты тот, кто мне нужен. Но если ты засомневался, то не переживай. Если бы я тебя не любила, я бы с тобой не ложилась в постель. Мне с тобой было хорошо, и ты передо мной ни в чем не виноват, — продолжала говорить Розанжела. — Мы будем вместе, только если ты любишь меня и для тебя радостно быть моим мужем. Если нет, мы расходимся без всяких проблем, Сидней!

 Розанжела посмотрела на Сиднея так ясно, с такой искренней, доброжелательной улыбкой, что, может быть, впервые в жизни он оценил все бескорыстие и силу ее любви. Потом она сняла кольцо, положила его на стол, поднялась и, помахав ему с порога, скрылась за дверью.

 Сидней остался сидеть, чувствуя, что в долгожданной свободе, наедине с которой он остался, романтики куда меньше, чем сосущей пустоты и одиночества.

 Через несколько дней он позвонил Розанжеле и сказал:

 — Розанжела, я люблю тебя. Назначь, пожалуйста, день нашей свадьбы.

 Из глаз Розанжелы покатились крупные-крупные слезы, но голос был ровен и нежен, когда она ответила:

 — Мы подумаем об этом вместе, хорошо, Сидней?



Глава 17


 Последнее время Жозиас был почему-то напряжен, неспокоен, и Ана с сочувствием поглядывала на него. «Неужели он так дергается из-за черной папки?» —  думала она. Жозиас очень не хотел ее забирать. Мало ему проблем с сыном-уголовником, который вдобавок торгует наркотиками, а тут еще и темные делишки Марселу. Но все-таки он ее взял, потому что был так предан Ане. Между ней и Марселу опять пробежала черная кошка. Контракт внушал подозрения, ей хотелось себя обезопасить. Ана была благодарна Жозиасу за помощь, и ей хотелось как-то его успокоить.

 «Может попросить Китерию, —  думала Ана, —  они же так дружат. Жозиас чуть ли не каждый вечер читает ее матушке».

 В пиццерии раздался телефонный звонок, Жозиас взял трубку и переменился в лице.

 — О Господи, Ана, мой сын... — только и успел сказать он и бросился к выходу. — Срочно, очень срочно. Потом расскажу...

 Ана проводила его взглядом и заторопилась к очередному клиенту. Без Жозиаса работы у нее прибавлялось, но не отпустить его она не могла.

 Жозиас не вернулся и к закрытию пиццерии, видно, с сыном случилось что-то и впрямь серьезное.

 — А что из себя представляет его сын? — полюбопытствовала Китерия, когда они вечером сидели с Аной за кофе.

 — Сама толком не знаю, — отвечала Ана. — Жозиас никогда о нем не говорил. Кажется, он сидел в тюрьме, и даже не один раз. Может, и теперь его снова арестовали.

 — Нет, кажется, выпустили, — поправила Китерия.

 — Ну вот видишь, выпустили. — сказала Ана. — Господи Боже, избавь моих детей от этого типа. Не хватало только, чтобы и они пошли по дурной дорожке. Тоже стали наркоманами.

 — Избави Бог! — перекрестилась Китерия. — Даже не говори такого. Ну, мне пора собираться, — прибавила она, вставая. — Ночная смена.



 Свою ночную смену Китерия отрабатывала в баре на другом конце города. Она болтала с подружками, когда к ней подошел официант и сказал, что для нее есть клиент.

 Китерия подошла к столику и увидела Витинью. Раз в месяц, получив зарплату, Витинью позволял себе удариться в загул. Гулял он подальше от дома и от глаз своей сестрицы Нины, которая никогда бы не простила ему подобных похождений. Нина была ему сестрой, любимой сестрой, и он щадил ее чувства. Щадил, потому что жалел. Ведь и отношения с Жозе у него испортились из-за Нины. Она первая влюбилась в Жозе. А была она безграмотная простушка, вроде Яры, Яра вся в нее пошла, однако решила писать Жозе письма. Письма за Нину писала Леонтина, их вторая сестра. Леонтина была образованная, и школу кончила, и книги любила. Писала, писала Леонтина письма и сама влюбилась в Жозе. А тот в нее.. В общем, они между собой поладили и оставили бедную Нину с носом. Нина, конечно, ночей не спала, от слез не просыхала. Тогда Витинью и наговорил Леонтине о Жозе всяких гадостей, чтобы свадьбу расстроить. Нину он жалел, а Леонтину недолюбливал, уж больно она всегда задавалась. Но никакие хитрости не помогли, поженились эти двое, а его, Витинью, и на порог перестали пускать. Жозе до сих пор ему не простил тех гадостей. А Нина? Что же Нина, они с Витинью друг друга жалеют.