Холли Габбер - Новая методика обольщения

«Где вы, беззаботные летние дни? Уплыли, ускользнули, утекли между пальцев… Напоминаю нашим слушателям: вот уже неделю мы живем в реальности сентября. Далеко на горизонте неотступно маячит зима, ну а пока предлагаю всем тоскующим по летнему теплу прослушать ностальгическую композицию «Дождь над океаном».

— Сделайте потише! — яростно крикнула Полин, роясь на столе в ворохе рекламных проспектов и постеров вперемешку с распечатками полуобработанных фотографий и пытаясь по слабому мелодичному писку определить местонахождение своего телефона. Он оказался под портретом широко улыбающегося молодого человека, радостно указывающего пальцем на линию выпрессовывания вдувной пленки с внутренним пузырьковым охлаждением. — И ради бога, найдите другую радиостанцию! Уж лучше хиты семидесятых, под них хоть работается продуктивно… Алло, я слушаю!

— Здравствуй, Полли, — на выдохе произнес далекий хрипловатый голос. Степень оптимизма в этом голосе наводила неподготовленного собеседника на мысль о том, что его обладатель на днях похоронил всю семью, а в придачу лишился крыши над головой. — Моя фамилия по-прежнему Голдман.

— Сол… — сказала Полин с нежностью, откидываясь на спинку кресла. — Сол, дорогой, как ты?

— А-а… Плохо.

Она могла и не спрашивать, ответ был известен ей заранее. Жизненное кредо Сола Голдмана — замечательного высокопрофессионального фотографа и редкостного пессимиста — сводилось к простой формуле: на этом свете ничего хорошего нас уже не ждет. Впрочем, такая позиция не мешала ему часто менять любовниц, к каждой из которых он относился нежно и трепетно, а они высасывали из него все соки и отправлялись опылять новый медоносный цветочек. Однако в тяжелые для Сола дни былые подруги вспоминали о нем и наперебой бросались опекать: ни у одной он не оставил о себе плохих воспоминаний. В прочие моменты жизни компанию Солу, давно, расставшемуся с женой, составлял лишь старый наглый кот Макс. У Полин имелись две приятельницы, в разное время сожительствовавшие с Солом, — обе отзывались о нем как о чудесном, очень добром человеке, умалчивая о прочих его достоинствах либо их отсутствии. Сама Полин знала Сола двенадцать лет, за которые ей ни разу не пришла в голову мысль сменить их надежную дружбу на нечто иное: хрупкое и преходящее.

— А в чем дело?

— Ты не представляешь, Полли, у моей подружки обнаружили внематочную беременность. Сегодня я сам отвез ее в больницу. Только мне могло так повезти. Ну почему, ну откуда?! И знаешь, что она сказала, когда я уже собирался уходить? «Ты первый мужчина в моей жизни, отношения с которым привели к таким поразительным последствиям». Черт возьми… А ты как?

Полин прекрасно знала: Сол позвонил ей не для того, чтобы сообщить о внематочной беременности очередной подружки. Но он никогда не начинал с главного, — хотя бы несколько минут следовало поговорить о том, о сем.

— Наконец-то все по-старому. Кати вот уже неделю как уехала в школу, и жизнь постепенно возвращается в привычную колею. Я, наверное, плохая мать, но лето для меня — безумная пора. Кати все время дома и все время в плохом настроении. Я дохожу до того, что готова на стену лезть.

— У нее переходный возраст, Полли. Это надо перетерпеть.

— Легко сказать…

— Теперь ты будешь забирать ее только на выходные?

— Да, как всегда. А как, твой сын?

— Он, обалдуй и олух. К своим пятнадцати годам категорически расхотел учиться. Только носится на скейтборде и гуляет с девочками. Еще пару лет назад был таким примерным мальчиком, а теперь… И ведь он не дурак, Полли! Я приблизительно раз в две недели веду с ним душеспасительные беседы, он слушает, кивает и со всем соглашается. «Да, папа, ты прав, папа»… А потом все начинается сначала.

Кошмар…

— Да, Сол. Дети — цветы жизни. На могилах своих родителей. Ты хотел мне что-то сказать?

— Слушай, Полли, я буквально вчера узнал: ты получила новый заказ?

Дизайнерское бюро, где работала Полин, принимало от промышленных предприятий заказы на изготовление рекламных проспектов, которые затем распространялись на специализированных торговых ярмарках и выставках. Последними работами самой Полин стали два роскошных глянцевых буклета «Ведущие технологии: станки глубокого сверления» и «Комплексные ноу-хау для изготовления консервов, свежезамороженных овощей и соков». Вторым она особенно гордилась: на пронзительно-голубой обложке были несимметрично расположены четыре прозрачные конусообразные емкости, в которых находились соответственно горка мелко нарезанных аппетитных овощей, свежайшая клубника, сахарный песок и гранатовый сок. На научной конференции, посвященной новейшим достижениям в области пищевой промышленности, ее буклет-натюрморт расхватали, как горячие пирожки.

— Верно. Кто тебе сказал?

Сол не ответил прямо, а пустился в длинные рассуждения о том, что в наш продвинутый век информация расходится по принципу кругов на воде — стоит лишь бросить камень. К середине монолога Полин уже поняла, к чему он клонит: поскольку дизайнер всегда работал в связке с фотографом, Сол намеревался напроситься в напарники. Возражать она и не собиралась: сотрудничать с Солом — легко и приятно.

— Можешь не продолжать, дорогой. Конечно, я с удовольствием с тобой поработаю.

— Полли, я напрашиваюсь не только ради денег. Поверь, со мной тебе будет легче удовлетворить этих галстучно-пиджачных кретинов. Я однажды уже выполнял заказ этой фирмы и знаю их требования. С кем непосредственно тебе придется иметь дело?

— С исполнительным менеджером. Насколько я поняла, он решает все.

— С Андерсоном?

— Да. Ты и его знаешь?

— Пару раз общался. И если он по-прежнему правит бал, значит, их запросы не изменились. Ты с ним уже разговаривала?

— Только по телефону. Встреча назначена на послезавтра.

— Ну и чудесно, Полли! Если ты готова замолвить за меня словечко, то я приеду к вам завтра заключать договор. Подпишу все бумаги, а в среду вместе прокатимся к этому изготовителю ночных горшков. Вот уж не хочешь, а вспомнишь, что деньги не пахнут…

— Унитазы тоже нуждаются в рекламе.

— Тут, Полли, я готов с тобой поспорить. Когда ты сам очень нуждаешься в вышеупомянутом изделии, совершенно не задумываешься, насколько он хорош с точки зрения высоких технологий и кто его производил. Любой кажется просто замечательным.

— Согласна. Но там не только унитазы. Еще всякие раковины, ванны всех размеров и сортов…

— Да я знаю. Поиграем со светом, с цветом, декорируем их уродливые раковины какими-нибудь тканями, букетами — ну, ты лучше разбираешься — и налепим таких роскошных картинок… Положись на меня. Сниму так, что отхожее место не уступит по красоте королевскому залу для приемов. Мистер Андерсон будет визжать от восторга.

— Верю, Сол, ты мастер своего дела. А каков он, этот Андерсон?

— Солидный, респектабельный, медлительный. Почти никогда не улыбается. Одет, всегда с иголочки. На мой вкус, чересчур лощеный.

— Да? Странно. По телефону он разговаривал со мной вполне демократично. И сразу же попросил называть его по имени.

— Вероятно, твой голос, Полли, произвел на него слишком сильное впечатление. У тебя действительно очень красивый и запоминающийся голос. Мне нравится, когда у женщин бархатное контральто; Андерсону, вполне возможно, тоже. Ненавижу писклявых… Да, у него есть еще одна черта: через каждые две фразы он спрашивает: «Понимаете?» Не реагировать нельзя, Полли, это не просто привычка, он ждет ответа. Отвечать подробно не обязательно, достаточно кивать или мычать. Запомнила?

— М-м-м. Так хорошо?

— Очень. Полли, какую классную музыку крутят в вашей конторе! Это же хит начала восьмидесятых. Песня из времен моей далекой юности.

— Не впадай в старческую сентиментальность! Ты еще вполне конкурентоспособен, как говорят наши заказчики, не надо напрашиваться на комплименты. Я, между прочим, младше тебя всего на три года. Разве я вышла из состояния юности?

— Нет, ты свежа, как розочка.

— Даже не благодарю, потому что это правда. Давай считать, что двадцать лет назад мы слушали этот хит, будучи крохотными детишками.

— Давай. Хотя я тогда уже жил с одной миленькой студенткой…

— А я еще была невинной школьницей. Закроем тему. Ну, Сол, прощаемся до завтра? Мы окончательно договорились?

— Окончательно. Я никогда не отказываюсь от возможности заработать: слишком много птенцов разного возраста, постоянно разевает голодные рты, чтобы я кидал туда червячков. Да еще Макс в последнее время хандрит, надо бы показать его врачу. Может, ему витаминов не хватает… Знаешь, в начале лета, он всегда жрет цветущую сирень, и это так стимулирует его жизненные силы, так взбадривает… Я однажды тоже решил сжевать цветочек.

— Ну и как?

— Горько. И бесполезно. Котом быть лучше: по крайней мере, Макс не вздрагивает и не пытается уменьшиться в размерах при виде знакомых кошек. И не оплачивает их счета. О-о-ох… До завтра, Полли.

— И почему только его кабинет на предпоследнем этаже? — хмуро поинтересовалась Полин в лифте, разглядывая себя в зеркальце пудреницы. — Предпочитаю лестницы. В этих узких шахтах никогда нельзя забыть, сколько футов пустоты под ногами. Глупо зависеть лишь от прочности стального троса… Ух, кажется, приехали. Нам налево? Зря ты поцеловал меня, Сол, от твоей жуткой бороды на моей щеке может появиться раздражение. У меня очень чувствительная кожа.

— Подумаешь, всего лишь чмокнул, — отозвался Сол, ласково глядя на Полин с высоты своего почти баскетбольного роста. — Ты по-прежнему обворожительна. Даже слегка вызывающа. Ты слишком сочна для этой унылой серой обстановки.