– Нет, не знаю. Я потом поговорю с врачами, а сейчас я ухожу, иначе ты не замолчишь!

– Не замолчу, хотя спать очень хочется уже.

– Вот и отлично. Я буду приезжать каждый день.

– Завтра не надо. Завтра меня осматривает «светило». А потом еще одно. Вадим постарался.

– Хорошо, тогда послезавтра. Я буду у мамы.

– Отлично, тогда я буду спать.

Аля наклонилась, поцеловала Юру в щеку и вышла. Он посмотрел на закрытую дверь, вздохнул и произнес: «Прошлое, которое вполне может стать будущим… Если мы не окривеем, не окосеем». Юра пошевелил больной рукой и сморщился. Боль дошла до кончиков пальцев и вернулась опять в плечо. Оставалось только лежать неподвижно.


В Москве Аля действительно бывала редко. Отпуск мировые звезды тратят на пребывание в местах пустынных, где можно хоть немного пожить инкогнито. Москва в число этих мест не входит. Не для отдыха этот город. К тому же слишком много здесь у Али знакомых, слишком пристальное внимание прессы. В Москву Корсакова прилетала из-за мамы, которой купила новую, просторную квартиру в элитном охраняемом доме.

Мама любила Вадима и была ему благодарна – именно этот человек сделал все, чтобы ее дочь стала звездой. И именно он имел мужество и благородство отказаться от любви к ней ради ее же счастья. Алина мама прекрасно понимала, что любовь никуда не делась, просто она была того качества, той силы и жертвенности, которая позволила отпустить ее дочь к любимому человеку. Семья Вадима сохранилась, но была лишь оболочкой, лишь скорлупкой пустого ореха.

С появлением нового жилья, куда не могли проникнуть журналисты, московская жизнь приобрела для Али необходимый комфорт. Останавливалась она теперь у мамы, долгими вечерами они разговаривали, вспоминали то время, когда Аля впервые уехала из дома и училась в Зальцбурге. Они пекли пироги, шили салфетки. Мама смотрела на это и тайком вздыхала – Аля была известна на весь мир, у нее были сотни поклонников, ее встречали овациями и цветами. Многие известные, красивые и состоятельные мужчины мира пытались за ней ухаживать, но Аля оставалась одна, и мать теперь понимала, что в жизни дочери что-то упущено. Аля выросла упрямой, целеустремленной, упорной – ниоткуда эти качества не берутся, они могли быть только плодами воспитания. А вот эти целостность и крепость характера с возрастом оборачивались против нее, против Али.

– Ты с кем-нибудь встречаешься? – этот вопрос звучал теперь часто. О личной жизни они редко разговаривали, но сейчас, когда развод с Юрой был позади, мать начинала волноваться. Всемирная слава – это замечательно, но семью и детей никто в этом мире заменить не может. Даже талант. Даже гениальность.

Аля ехала домой к матери и думала о том, что разговор «о счастье» обязательно возникнет. «Мама переживает из-за меня, никак не может успокоиться из-за развода и пытается мне найти жениха. Вот уж задача совершенно невыполнимая. Как это она себе представляет? У нас товар, у вас купец… И тут появляюсь я, вся такая в зените мировой славы! Жених теряет сознание. Куда мне замуж с моей карьерой?!» Аля вздохнула. После развода с Юрой она влюбилась всего один раз. В первую скрипку одного из самых больших венгерских оркестров. Аля помнила, как была сражена этим жгучим брюнетом, виртуозно исполнявшим все, начиная народными танцами и заканчивая Брамсом. Играл он так, что у слушателя непроизвольно начинали подрагивать ноги. «Экспрессия на грани нервного срыва» – одна из характеристик, которую любил повторять известный музыкальный критик. «Человек-чардаш» – так прозвала его Аля. В самом прозвище была толика иронии, но чувство, которое вызывал в ней этот молодой человек, было нешуточным. Томная, тихая, не склонная к открытым проявлениям чувств, она теряла голову и даже сама назначала свидания, прилетая после спектакля туда, где гастролировал объект ее любви. Хорошо, что из этой истории ничего не вышло – откуда ни возьмись на сцене появилась жена – горячая молдавская девушка, которая знала, что потеряет в случае развода. «Глупая и крикливая, словно ворона!» – думала про жену скрипача Аля. Она до сих пор злилась на себя за неумение выносить житейские ситуации. Аля отступила, бросив на произвол судьбы скрипача. Он еще долго ей звонил и даже пытался развестись. Но Аля, испугавшаяся огласки, сплетен в газетах и пятен на собственной репутации, приложила героические усилия, чтобы его отговорить.

На этом романы закончились, а остались работа, творчество и неявная тоска вечерами. «Счастье, что у меня сумасшедший график, некогда анализировать, некогда сожалеть, некогда делать глупости». Аля с радостью встречала каждое утро, поскольку день, в отличие от позднего вечера сулил явную нехватку времени для самокопания.

Была только одна тема, которую Аля предпочитала вообще не обсуждать с мамой. «Аля, хорошо, ну а дети?! Дети же нужны! Ты же сама понимаешь, век сценический короток», – неоднократно пыталась деликатно подтолкнуть Алю к разговору мама. Аля была непреклонна:

– Я не хочу это обсуждать. Вот когда мой век сценический закончится, тогда и буду думать об этом.

Аля произносила эти слова специально резко, чтобы мама обиделась и больше не заводила беседу. «Господи, почему так странно устроены люди?! Мама отлично знает, что я не могу сейчас завести ребенка. Моя карьера в самом разгаре, у меня самый пик! Я уйду в декрет, а вернусь ли? Бог знает, что будет! И зачем тогда это все?! Эти годы учебы, эти годы работы, этот талант!» – возмущалась Аля про себя. Мама однажды не выдержала:

– Вот чего я боялась больше всего. Вот почему я хотела отказать Вадиму, когда он пришел с предложением сделать из тебя оперную звезду! Вот почему я предпочла бы, чтобы ты была просто учительницей музыки в детском саду! У тебя была бы нормальная жизнь! И… дети!

Мама погорячилась, они обе это поняли, и через какое-то время сделали вид, что этих слов никто не произносил и никто не слышал. Судьба Али уже была предрешена ее талантом и упорством и неожиданной встречей с Вадимом.

Телефон зазвонил так громко, что Аля, погрузившаяся в свои мысли, испугалась. Она кинулась искать его в своей большой сумке, а когда наконец нашла, звонки прекратились. Аля посмотрела на номер.

«Ну вот, добрый вечер, Москва!» Аля улыбнулась. В этом городе, где она бывала не так часто, у нее были друзья. Нет, не те самые старинные, из детских лет, и не школьные. Друзья были новые, но Аля, совсем недавно вдруг почувствовавшая легкий морок московской гламурной жизни, с удовольствием разделяла их компанию. Здесь, дома, она не испытывала угрызений совести из-за нарушенного режима, лишнего бокала шампанского, полночных обедов и легкомысленных, грозящих фарингитом, нарядов. Здесь она была дома, здесь была мама, которая, если что, сделает замечание, пожурит, окрикнет. Здесь она была свободна от груза ответственности за себя, здесь она возвращалась в то недолгое детство, когда за всем следила мама, обо всем думала мама, все решала мама. А там, далеко от дома, за границей, на ее плечи ложился тяжелый груз ответственности за себя. Там она поддерживала строгий режим, диету, не позволяла рискованных выходок, не засиживалась допоздна в гостях – словно по-прежнему была студенткой и изо всех сил выполняла данные маме обещания.

– Привет! Я не успела ответить, в сумке телефон не найти! – Аля звонила своему московскому приятелю, владельцу художественной галереи. – В Москве, журналисты уже всем сообщили. В больнице была, чувствует себя так, как чувствует человек, которого пытались застрелить. Да, я еду домой отдыхать – дорога была очень тяжелой. Да, конечно, увидимся! Как обычно, на нашем месте. Я позвоню вам!

Аля закончила разговор и неожиданно улыбнулась – в Москве все как-то удивительным образом устраивалось. Юра жив и даже бодро шутит. О неустойке Вадим договорится. Ее ждут отличный контракт и интересная страна и есть несколько дней заслуженного отдыха. Она встретится с друзьями. А еще… Еще в ее душе вдруг появилось то, чего не было уже очень давно, – мягкость, сентиментальная расслабленность и зависимость от слов, улыбки и взгляда того, о ком думаешь. Пока чуть-чуть, совсем немного, но для внимательного глаза и этого было достаточно. «Неужели я влюбилась в Юру? В своего бывшего мужа? Если нет, то что со мной?!» – Аля рассмеялась.

– Как Юра? – Мама встретила ее в фартуке и с руками, вымазанными в муке.

– На удивление хорошо. Мне даже показалось, что Вадим сгустил краски.

– Вряд ли. На Вадима это не очень похоже. Думаю, что Юра при тебе бодрится. Я с врачом разговаривала, там есть о чем беспокоиться. Хорошо, что ты приехала. Он тебе рад.

– Да. – Аля прошлась по комнатам. – Я сорвалась прямо с выступления. Теперь Вадиму придется расхлебывать.

– Как ты узнала?

– Варвара Сергеевна позвонила и просила передать. Я сразу выехала. Но летели с пересадкой. Тяжело. А что ты печешь? «Жаворонков»?

– Да, как ты любишь.

«Жаворонки» – печенье из сдобного теста, которое пекут на весенние праздники, – были просты в изготовлении. В детстве, когда Алиной маме было некогда особо готовить, она покупала готовое сдобное тесто и, добавив две изюминки-глазки, выпекала этих птичек. Со временем рецепт немного изменился – тесто стали готовить песочное, сладкое, к изюму добавились орех, ванилин, специи, и теперь это было не простое печенье, а деликатес, рассыпчатый, сладкий, душистый. Аля, сидевшая на строгой диете, дома позволяла себе объедаться маминым лакомством.

– Хорошо как! Но мне надо сейчас поспать! Иначе я упаду.

– Да, давай. Тебе предстоят тяжелые дни. – Мама пошла вытирать руки.

– Что ты имеешь в виду?

– Как что? Больницу. Конечно, там есть медсестры, сиделки, но тебе придется все равно каждый день ездить.

– А, ты об этом?!

– Ложись отдыхать, потом поговорим, – прекратила разговор мать.

Уже когда Аля спала, она тихо позвонила Варваре Сергеевне.

– Думаю, что Аля задержится, она понимает, что Юра рад ее видеть. И очень хорошо, что вы ей позвонили.