Аля решила, что пойдет пешком. Путь был неблизкий, но ехать на машине в такой день было бы пренебрежением к настоящей весне. Она пошла энергичным шагом, настраиваясь на предстоящую работу, – ее репетиция должна была длиться два часа, потом небольшой отдых, а вечером концерт. Концерт был «сборный», и в Метрополитен-опера его устраивал один из известных благотворительных фондов. Это означало, что в числе выступающих будут мировые знаменитости, а среди гостей и зрителей – президенты, известные политики и бизнесмены. Аля уже избавилась от того предконцертного волнения, которое сковывало ее по рукам и ногам и усиливало эту знаменитую хрипотцу в ее голосе. Она научилась держать себя в руках, но самым действенным средством избавиться от этого невротического состояния оказались длительные репетиции в день выступления. Аля знала, что многие артисты в эти дни предпочитают отдыхать, не растрачивая силы, но ей выматывающие репетиции помогали обрести уверенность в себе.

Аля шла по дорожке, и на нее, высокую, худенькую, одетую словно из кинофильма шестидесятых годов в светлое платье с недлинным рукавом и такого же цвета жакет, оглядывались все без исключения. В облике этой девушки с длинными темными волосами, забранными в строгую высокую прическу, и с глубокими темными глазами были приметы, свойственные только этому городу. Городу безалаберному и жестокому, но вместе с тем умеющему быть стильным и благородным.

Несмотря на внешнюю независимость, Аля давно не принадлежала себе. Она принадлежала театрам, концертным залам, дирижерам, композиторам. На нее имели право импресарио и директора театров. Зрителям, ее многочисленным поклонникам и в голову не могло прийти, что назначенная с ней встреча, за которую они уже заплатили огромные деньги, может не состояться. Ее жизнь была расписана по дням на три года вперед. Но, воспитанная строгой матерью и безумно любящая свое дело, Аля воспринимала эту зависимость легко. Более того, она сознательно ужесточала свою жизнь, ибо давно усвоила, что успех в его выкристаллизованном, самом чистом и насыщенном виде возможен только при полной и добровольной жертвенности.

Была ли она счастлива? С того вечера, как они расстались с мужем, она об этом не думала. И именно это обстоятельство наталкивало ее на мысль, что все-таки да – она счастливый человек.

Аля шла по Централ-парку и ловила взгляды прохожих. Какой-то турист, отставший шагов на десять от своей группы, встретился с ней взглядом, и Аля прочла в нем восхищение. Мужчина приподнял полотняную смешную шляпу, приветствуя ее, и прищелкнул языком. Аля поняла, что он узнал ее. Да и как не узнать, если афиши с ее фотографией расклеены по всему городу, а по телевидению крутят ролик, рекламирующий ее выступления в Метрополитен-опера. Аля поняла, что мужчина восхищен ею, и еще раз мысленно поблагодарила мать. «Если бы не ее школа – вряд ли бы мне сейчас восхищенно смотрели вслед!»

Три года назад Аля поняла, что начинает поправляться. Эта болезнь всех оперных примадонн – лишние килограммы многими воспринимаются как нечто, что обязательно дополняет красивый и сильный оперный голос. Особо упорные не переставали повторять старую итальянскую пословицу: «Верхние ноты ищи на дне тарелки». Аля слушала все это снисходительно и недоверчиво. Ей всегда казалось, что полнота – это либо неумеренность в еде, либо нарушение процессов метаболизма. Она долго изучала медицинскую литературу и пришла к выводу, что все-таки единой точки зрения на эту проблему нет.

Перспектива потери привычного облика и внутренняя самодисциплина привели к тому, что Аля через несколько месяцев вернулась в первоначальное состояние, затем похудела еще на три килограмма и… вот уже полтора года держала один и тот же вес. «Мы, оперные певцы, должны быть очень здоровыми – острое есть нельзя, курить нельзя, дымом дышать нельзя, спать надо не менее восьми часов, а спиртного даже двадцати граммов нельзя даже за пять дней до выступления, – усмехалась про себя Аля, – но хоть на минуту расслабишься – прощай, искусство!»

К себе Аля теперь относилась как к хрустальной вазе – потревожить сосуд, в котором жил голос, позволяющий ей заниматься тем, что она любит больше всего на свете, казалось ей непозволительным легкомыслием. Природа подарила ей удивительный голос, мама научила дисциплине, а судьба свела с человеком, который ради нее перевернул всю свою жизнь. Аля никогда не позволяла себе задумываться о том, что бы было, если бы Вадим Спиридонов, начинающий бизнесмен, не услышал ее и не поставил бы себе цель сделать из нее оперную певицу. Сейчас, взрослая и известная, Аля понимала, что помимо интереса, азарта, амбиций Вадимом руководила влюбленность. Но тогда, когда это все происходило, Аля была совсем молода, а какой спрос со вчерашней школьницы? Аля влюбилась и вышла замуж за Юру, родного брата Вадима. «Вадим умен и благороден, он душевно щедр. Он отпустил меня, проявив милосердие сразу к двум людям – ко мне и Гале, своей жене».

Путь, проделанный пешком, оказался длинным. К знаменитому фонтану, вокруг которого расположились три основных здания Линкольн-центра, Аля подошла буквально за пятнадцать минут до начала репетиции.

– Мы готовы! – встретила ее помощник режиссера и кивнула в сторону темного зала, где расположился оркестр.

– Да, сейчас, мне нужно буквально десять минут, – улыбнулась Аля. Она уже отлично говорила по-английски, немецкий был освоен еще во время учебы в Зальцбурге, а по-итальянски она пела арии.

Языковая свобода ей приносила не меньшее удовольствие, чем занятия музыкой.

В артистической гримерной Алю встретила ее команда. Давным-давно Аля Корсакова перестала быть просто талантливой оперной певицей. Аля Корсакова стала брендом. Быть ведущей и при этом работать в команде – пожалуй, это ей далось тяжелее всего. По натуре замкнутая, неразговорчивая и трудно сходящаяся с людьми, Аля очень долго испытывала мучительную неловкость в обществе людей, которые, по сути, работали на нее. И только когда Вадим Спиридонов позвонил ей и объяснил необходимость подобной меры, она смирилась.

– Артистический мир жесток, и построен он по тому же принципу, что и промышленные корпорации. Нельзя брать напрокат секретаря, помощника, бухгалтера. Надо иметь своих. Проверенных, с которыми найден контакт, которые будут защищать твои интересы, которые не сольют информацию, не уйдут накануне важных гастролей, которые не будут сообщать журналистам подробности твоей ночи. Да, конечно, с ними заключается договор, в котором есть графа о неразглашении… Да, они могут заплатить неустойку в случае нарушения, но запомни: их всех могут перекупить. Попросту предложить намного больше денег. Поэтому договор договором, но личный искренний контакт очень важен. Тебя не продаст тот, кто ценит дружбу с тобой, кто предан тебе, к кому ты искренне хорошо относишься.

Аля прислушалась к этим советам, сделала над собой усилие и в результате через год работала в команде верных единомышленников. По-прежнему все важные вопросы, связанные с гастролями и контрактами, решал Вадим. Его агентство, которое он создавал специально для Али, превратилось в один из самых крупных продюсерских центров, работающих не только с оперными, но и с эстрадными певцами. Когда Аля выходила замуж за его брата, Вадим, понимая двусмысленность ситуации, предоставил ей полную свободу, но обещал оказывать поддержку. Аля только позже оценила щедрость и деликатность этого шага. Через год она приехала к Вадиму и просто заставила подписать с ней договор.

– Аля, я не хочу зарабатывать деньги на твоем голосе. Но любая помощь – юридическая, финансовая, организационная – тебе будет оказываться бесплатно.

– Нет, Вадим, – Аля проявила несвойственное ей в делах упрямство, – я хочу быть клиенткой твоего центра.

– Аля, за тобой бегают лучшие импресарио мира, тебе любая компания предложит контракт на твоих условиях.

– Я буду работать только с тобой.

Так они опять оказались вместе.

В команде Али были секретарь, парикмахер, костюмер, помощник по общим вопросам. Был еще директор, некий молодой человек, флейтист по образованию, но Аля очень быстро поняла, что расторопность и щепетильность не его сильные качества. Они расстались, а директорские функции были поделены между секретарем и помощником. «Собственно, мне волноваться совсем не надо – у меня есть Вадим», – всегда думала Аля.

Поднявшись в собственную артистическую гримерную, Аля встретила секретаря.

– Я хотела вам звонить…

– Я шла пешком. Весна. – Аля улыбнулась.

– Все готово, оркестр в зале.

– Я знаю, встретила ассистента.

Она наскоро привела себя в порядок и спустилась в зал.

Аля вступила на сцену и окинула взглядом темный зал. Сколько раз она испытывала это чувство – тревоги и радости?! Сколько раз чувствовала эту зависимость от людей, которые расположились позади нее! Сколько раз благодарила за внимание и чуткость дирижера?! И сколько раз осознавала, что своим голосом подчиняет людей, заставляя их сопереживать тому, о чем поет.

Концерт, в котором должна была принимать участие Аля, начинался вечером. В это время фойе Метрополитен-опера заполнится женщинами в вечерних платьях и мужчинами в смокингах и лакированных штиблетах. Эта публика еще потолкается в фойе, обмениваясь новостями и давно известными сплетнями, а потом пройдет на свои места в красно-золотом зрительном зале. И в этот самый момент эти люди наконец останутся наедине с собой, со своими мыслями и чувствами и поэтому смогут принять музыку…

Репетиция, легкий обед, отдых, и вот уже костюмер вывесила отобранное платье, вот уже включены фены, щипцы, разложены палитры грима, вот уже достали из коробки туфли на высоком, но устойчивом каблуке со специальными набойками – Аля всегда боялась упасть, и Вадим давным-давно отыскал старого грузинского обувщика, который шил ей обувь для выступления. Аля в ярком китайском халате с широкими рукавами сидела уже у зеркала. Прелесть и удобство этого старого артистического неглиже она оценила очень быстро – шелковые халаты были приятны на ощупь, не жаркими и не холодными, их легко можно было сбросить, не тревожа уже сделанной прически и грима. И при всем том выглядели они прилично.