Оказалось, в данном случае общественный комитет ошибся.

Так что и Патрик, и все остальные с горечью восприняли тот факт, что придется запрашивать позволение на перепланировку для куска дерева, что потребует привлечения архитекторов, бумажной волокиты и бесконечных пререканий, а также много денег.

Как раз только что Патрик прошептал мне, что если сетку снесут, мы не только вырастим сорокафутовые заросли на ее месте, но и построим милый, чистый, благоухающий и просторный туалет для собак на клумбе прямо под окнами «гаража».


— Мими! — с болью в голосе крикнул Ральф, войдя через черный вход. Он все-таки вернулся домой пораньше. — С какой стати ты отдала мою рубашку детям? Она совершенно нормальная. Я рассчитывал носить ее по крайней мере до пенсии. А туфли! Не могу поверить, что ты разрешила надеть их на чучело. — Ральф потянулся за ними, потом простонал: — О Боже правый! Это же пара за пятьсот фунтов ручной выделки от Джона Лобба[93].

В то же время он снимал свои собственные поношенные коричневые замшевые туфли (муж говорит, что коричневые туфли нельзя носить только женщинам с искусственным загаром) и надел кроссовки с чучела.

Все дети, включая наших собственных, в ужасе смотрели на него. У нас не принято обладать чем-то, что уже кому-то принадлежало. В Ноттинг-Хилле нет поношенных вещей, подержанных автомобилей, и даже домоправительницы отказываются принимать в подарок дизайнерские вещи своих хозяев, если на тряпках не осталось ценника. Наверное, чтобы иметь возможность выставлять их на продажу на интернет-аукционе.

— Вы не можете их взять, — прощебетал Макс Мол-тон. — Нам они нужны для чучела.

— Да, нужны, — хором подтвердили Лайлак, Шафран, Уиллоу, Казимир, Пози, Мирабель, Зибиди, Панда, Даффодил, Эйда и Джек, столпившиеся на кухне.

— Но мне они нужны больше, чем ему, — ответил Ральф, снимая туфли. — Дети, простите, но я всегда хотел пару от Лобба, а эти подходят мне как пресловутые перчатки. Если вы подождете минутку, я найду вам что-нибудь еще. Думаю, наверху у меня есть пара вонючих кед.

Но он не пошел наверх. Он подошел ко мне и обнял сзади. Я стояла, мешая цедру, коричные палочки и гвоздику, кипящие в вине на плите. Никто из нас не проронил ни слова.

Его молчание и серьезность говорили сами за себя.

Вот оно.

— Дорогая, — начал Ральф. Потом подавленно вздохнул. — Мне нужно тебе что-то сказать. Ты хочешь, чтобы я рассказал сейчас, — послышались возгласы с улицы, треск огня, возбужденные крики, — или после фейерверка?

Мое сердце учащенно забилось. Я не двигалась, я просто продолжала мешать вино, позволяя парам из кастрюльки увлажнять мое лицо росой. От сырого дыма мои волосы начали виться, но мне уже было все равно. Я стояла возле теплой плиты с моим замечательным, красивым, умным и добрым мужем, человеком, который подарил мне троих здоровых детей и уютный дом. Его единственным недостатком, который мне удалось обнаружить за двенадцать лет брака, была привычка разбрасывать влажные полотенца и читать детям вслух громким неестественным голосом. И я рискнула всем этим ради мультимиллионера, который обещал обо мне позаботиться, говорил, что со мной он чувствует себя словно лось в сезон спаривания, но ни разу не позвонил мне за все лето.

В этот момент я была готова на все. Я бы бросила работу, друзей. Даже привычку ходить по магазинам. Привычку пить кофе «У Тома». Я бы приучила себя к «Нескафе». Я бы выбросила все кредитные карточки, сожгла все книги — только бы Ральф был со мной.

— Зависит от того, о чем ты собираешься говорить, — ответила я беспечно, как будто я никогда не вожделела другого мужчину. — Если о чем-то важном, например, о том, что ты хочешь провести Рождество с родителями в Шотландии, думаю, стоит подождать более спокойного момента. — Ральф молчал. — Но если ты хочешь поехать с друзьями на рыбалку, мы можем обсудить это сейчас.

Даже в самых диких мечтах я бы не подумала, что он хочет поговорить о рыбалке. Что до Рождества, если он хотел обсудить именно это, в чем я сомневалась, я бы без возражений поехала к Пери и Слинки. На все рождественские праздники. Я даже готова играть в бридж.

Я даже готова танцевать под мелодии восьмидесятых с древним лордом Клайдсмуром в шотландском народном костюме, хотя он лапает меня за грудь и в его присутствии моя сигнализация против вторжения похотливых козлов разрывается, словно на новом «БМВ» в Элджин-Крессент, и все это без единой жалобы. Если разговор не касается меня и Сая, я все вынесу.

Никогда раньше я не видела такую печаль в глазах Ральфа — хотя нет, видела, когда я отвела Калипсо к ветеринару, чтобы у нее удалили яичники. Он два раза плакал и спрашивал меня, как я, мать, могла так поступить с «другой женщиной».

Мой муж оглядел кухню с тем же странным выражением лица, будто хотел, чтобы эта картина навсегда отпечаталась в его памяти.

Дети надели на Боба голову, прицепили оранжево-коричневую шерсть вместо волос и натянули ему на ноги какие-то старые кроссовки Ральфа, которые разыскала Мирабель.

Ральф взял половник и налил себе глинтвейна, который был похож на густую кровь.

— Нет, думаю, стоит поговорить попозже, — пробормотал он и удалился.

— Ральф! — крикнула я ему вслед.

Он обернулся, застыл и пристально посмотрел на меня. Я поняла, что если бы мне представилась возможность снова выбрать, с кем провести жизнь, я бы выбрала Ральфа.

— Не выходи в кроссовках от Лобба на улицу! — уже мягче сказала я.

Я все смогу принять от своего мужа, и Бог знает, какой разговор готовит он для меня. Но тем не менее. Если у тебя есть сад, то входить в дом в грязных ботинках, так же как выходить в сад в шикарных туфлях — и то, и другое против правил, что бы ни произошло.

Ральф покорно надел какие-то галоши. Затем я закричала:

— Дети, быстрее, уже полседьмого, пора выходить!

— Но часы на микроволновке показывают семь тридцать, — поправил меня Зибиди.

— Знаю, — ответила я, не удосужившись ничего объяснить. Я не перевела часы, потому что так легче убедить Пози лечь спать.

Я еще минут десять провела на кухне, приводя все в порядок.

Затем я взяла кастрюльку с вином и последовала за Ральфом в сад.

Муж стоял рядом с костром со стаканом в руке. Я поставила кастрюльку на раскладной столик, потом извлекла пластиковые стаканчики из кармана на переднике и положила их рядом с серебряным половником.

Огонь весело трещал, быстро справившись с чучелом Боба Эйвери в бейсболке, кроссовках и красных кашемировых носках Гидеона. Дети весело махали бенгальскими огнями. На столе были лидгейтские сосиски и булочки, аккуратно нарезанная красная капуста, бостонские печеные бобы с беконом и патокой и пакеты чипсов. Все, как и должно было быть. Пока что.

— Что нового? — спросила я, мое сердце тревожно билось. Меня не утешал тот факт, что черноту дома Сая осветило несколько огней. Значит, он был там. Сай. В конце концов это один из праздничных вечеров в саду, когда все присутствуют, — но тем не менее. Только мысль о том, что я его увижу, вызывала во мне ужас.

— И как Красти и Хурей, то есть Хурей и Джонни, я хочу сказать Факер и Хурей, восприняли это? — Я так нервничала, что перепутала имена его друзей. Мужа это всегда раздражало.

— Что восприняли? — спросил Ральф. Мое сердце снова ушло в пятки.

— Ну, то что ты не пошел на эту важную встречу с ними, — беззаботно напомнила я ему. Я налила себе вина с пряностями и направилась к костру. Ральф пошел за мной.

Все младшие дети носились, громко крича, с одного конца сада на другой, с бенгальскими огнями в руках. Старшие дети, подростки и почти подростки, смотрели на костер с румяными лицами, пылающими от неминуемого пробуждения сексуальности. Я сделала мысленную пометку убедиться, что никто не улизнет в кусты во время долгого фейерверка.

Мы стояли, глядя на прыгающие языки пламени, в дружеском, как я надеялась, молчании, около минуты. Потом Ральф вздохнул, осушил стакан и уронил его в траву. Затем он достал сложенную папку из очень большого кармана охотничьей куртки, придуманной специально, чтобы прятать в ней убитых фазанов. Мое сердце затрепетало от облегчения: огонь был ярким, и я смогла увидеть в руках мужа каталог собственности.

— О-о, — протянула я, подходя к нему. — Что это такое?

— Наш новый дом, — ответил Ральф.

— Что? — воскликнула я и вцепилась в брошюру. Сначала я впилась взглядом в фотографию с изображением милого деревенского дома из светлого камня, увитого глицинией, и дворовыми постройками, с окнами с видом на зеленую долину. Овцы паслись в поле за деревенским железным забором. Хлопковые облака плыли по васильковому небу, и в отдалении был виден кусочек глубокого насыщенного цвета, от которого щемило сердце. Это могло быть только море.

«Сельская идиллия в деревне Хью Фернли-Уиттинг-столла», — гласила надпись. Огонь горел так ярко, что было светло, как днем.

Я открыла папку и стала читать вслух:

— «Фермерский дом. В продаже впервые за сорок лет, редкая возможность купить маленькое имение на побережье».

Я с энтузиазмом причмокнула губами и быстро пробежалась по всем преимуществам: «сланцевые полы, дубовые панели, обустроенная кухня, посуда, кладовка…» Я остановилась и с сияющими глазами улыбнулась Ральфу — мы всегда с ним подшучивали над домами «под ключ». — «Четыре спальни, старый сад, сад, обнесенный стеной, огород, пастбище, всего три акра земли. Хижина и конюшня. Ориентировочная цена…» Я взглянула на ориентировочную цену и завизжала.

Я обвила Ральфа руками, вдыхая кислые запахи старого линолеума, ружей, сигар, «лендроверов» и Лабрадора, которые впитались в его куртку.

— Уууух ты! Как так может быть, любимый? Ты получил большой бонус у этих американцев? Не могу поверить, что у нас наконец-то есть второй дом! Это сказка!