– Ну, пусть его девушки тогда и лечат.

– Ой! – Мышка посмотрела на Таню. – Девушкам от него нужно совсем не давление.

– А что тогда?

Таня фыркнула и вдруг поперхнулась чаем. Эти круглые Мышкины глазки, эта крепкая голова, эти треугольнички бровей... Неужели совпадение? Или... Что же это получается, она в Париже, не подозревая того, познакомилась с Машиным отцом?

В дверь постучали, и в щель просунулась голова уборщицы.

– Марья Филипповна, вы еще долго будете заняты?

– А что?

– Ничего, я у вас пол хотела помыть.

– Нет, я еще занята.

Таня закашлялась. Как она могла забыть, что у Маши такое редкое отчество? Отчество в сочетании с внешним сходством – нет, ошибки быть не может. Вот, оказывается, кого Филипп напоминал ей в Париже. И потом, он не раз говорил ей, что у него есть взрослая дочь-врач. Конечно, неудивительно, что Таня ни разу не подумала о Маше – в ее сознании Маша прочно была Мышкой. А теперь что же получается, если она, Таня, выйдет замуж за Филиппа, Маша будет приходиться ей падчерицей? Ну, дела... И что еще такое неприятное Маша говорила про отца, что-то о его многочисленных девушках. Это уже серьезнее. Надо будет об этом узнать поподробнее. Таня подобралась и приготовилась слушать. Ничего, ей не привыкать. В Париже она всегда держала ухо востро. Вот здесь, дома, расслабилась и, как оказалось, напрасно.

Но Маша свернула разговор. «Чего это я вдруг разоткровенничалась?»

– Пойдешь к Тине?

– Пойду.

– Тогда иди, а я пока займусь делами. Интереса к ним нет, а работать все равно приходится. Пойдем, я тебя провожу. Она лежит в той самой палате, где когда-то был ее кабинет.

– А что сейчас в ординаторской?

Маша на миг замялась.

– Там сидят Барашков и наш новый доктор, ты его не знаешь, – ей очень не хотелось знакомить Таню с Дорном. – А Аркадия Петровича ты, по-моему, не очень любила.

– Мне сейчас кажется, я всех любила. Ты бы видела, какая у меня в Париже была начальница – сущая гремучая змея.

Маша улыбнулась, но напряжение ее не оставляло. Они пошли по коридору. Таня в своем распахнутом белом пальто, на высоких каблуках с любопытством осматривалась по сторонам.

«Будто кинозвезда занимается благотворительностью», – сжалось сердце у Маши.

– Ничего не узнаю. Как все изменилось... Как стало современно, не хуже, чем в Париже.

– Мне помог отец, – не без гордости сказала Мышка.

Таня внимательно на нее посмотрела.

Когда они проходили мимо ординаторской, как назло, открылась дверь, и вошел Барашков.

– Татьяна?

Сама не зная, как это получилось, Таня охнула и повисла у него на шее.

– Что, девочка, соскучилась? – Аркадий дружелюбно похлопывал ее по спине. – По мне все скучают. Между прочим, и Тина здесь.

– Мы к ней и идем.

На шум вышел и Владик. Остановился в дверях, с любопытством поглядывая на Таню.

– Это наш бывший доктор, – вынужденно объяснила Маша.

– Доктор Танья, – Таня улыбаясь протянула Дорну руку.

– Она приехала из самого Па-ри-и-жа, – полушутя важно поднял указательный палец Барашков.

– Что вы там делали? – спросил Дорн.

– Стажировалась.

– Очень приятно.

Владик отпустил Танину руку и скрылся в ординаторской. Никакой искры в его глазах Маша не заметила.

«Милый! – подумала она. – Он не пленился этой красавицей. Как я люблю его, как я ему верю!»

Таня, казалось, с некоторым разочарованием двинулась дальше.

Всей компанией дошли до последней по коридору палаты и постучали. Барашков заглянул к Тине первым.

– А угадай, кто к нам пришел?

Валентина Николаевна сидела на постели в голубом халатике в мелкий цветочек. Таня опешила. Куда девалась та прежняя решительная, быстрая женщина, которую она, Таня, даже раньше немного побаивалась? Перед ней сейчас сидела такая по-домашнему спокойная тетенька, не безобразная, даже по-своему симпатичная, но абсолютно ничем не выдающаяся.

– Это еще что! Ты бы видела, какая она к нам поступила перед операцией, – еле слышно шепнула Тане в затылок Маша.

– Девочки! Неужели мы опять все вместе? – встала с кровати Тина. – Какие вы обе стали взрослые! А были пичуги!

Слезы опять навернулись Тине на глаза. Да что это сегодня было с ней такое?

– Ашота нет, – сказал Барашков. – Звонил мне, все обещал, что приедет. И все не едет. Засосала его, видно, Америка.

Все помолчали немного.

– Хотелось бы мне его увидеть, – сказала Тина.

– Нам тоже! – эхом отозвались девочки.

Барашков вынул из кармана какую-то книжечку и достал из нее сто долларов.

– Вот видите бумажку? Я ее получил от Ашотова пациента в последний день, когда нас тут всех разогнали. А я не потратил, хоть был тогда здорово на мели. В водительское удостоверение положил и сберег. Гаишникам тоже, между прочим, не предлагал. – Все засмеялись. – Чего вы смеетесь? Приедет Ашот – отдам. Или пропьем вместе.

– Вот это вернее, – сказала Тина. – Нас не забудьте тоже пригласить!

Таня смотрела на нее и думала: «Нет, она прежняя. Такая же, как раньше. Только ей не идет болеть. Она должна быть в белом халате, как раньше, на каблуках. Ведь ее все раньше уважали – от главного врача до заведующего патанатомией».

– Валентина Николаевна, а вы поете? Ведь вы раньше замечательно пели. Я и сама слышала, и мне рассказывали?

Мышка удивленно посмотрела на Таню. Надо же, какие подробности она помнит! А вот у нее, Маши, совершенно вылетело из головы, что Валентина Николаевна действительно прекрасно поет. У нее раньше было замечательное сопрано...

– Нет, девочки. Больше не пою.

– Почему?

– Баловство одно. Петь должны профессионалы.

Тина опустила глаза, и Барашков подумал, что, видимо, с пением у Тины связано что-то неприятное.

Дверь в палату открылась, и вошел незнакомый Тане человек. Он удивленно посмотрел на присутствующих, поздоровался со всеми, подошел к Тине, поцеловал ее в щеку.

– Это, девочки, мой Володя!

Таня с удивлением увидела, как заблестели Тинины глаза, какая прелестная, мягкая улыбка засветилась на ее губах. «А ведь она все еще очень привлекательна, – подумала Таня. – Если снять с нее этот дешевый халатик, приодеть...»

– Ну, мы еще зайдем, – вытурил всех, кроме Азарцева, из палаты Барашков.

– Володя, я так рада, что ты снова пришел... – Тине хотелось взять его за руку и так держать. – Ты зачем вернулся?

– Принес тебе из магазина кефир, творог. Вот какая-то булочка. Сказали, что свежая.

– Володя... – Ей так хотелось прикоснуться к нему лицом, обнять, прижаться...

Но он аккуратно расставил все на тумбочке и встал в дверях.

– Мне нужно идти. Пора кормить мышь.

– Иди.

– И собаку.

– Хорошо. Спасибо, что забежал. Тебе ведь пришлось из-за меня возвращаться?

– Да нет, – Володя ненавидел лгать. – Я работал недалеко.

– Я не буду тебя спрашивать где. Не бойся.

– Я и не боюсь.

– Ну, иди.

Тина подумала, что отпускает его с легким сердцем. Всю ночь она будет спать счастливой – он забежал к ней с каким-то дурацким кефиром, заботится о ней. Может быть, он все-таки любит ее?

– Все. Спокойной ночи.

– Если завтра устанешь, не приходи. Я позвоню, если что-нибудь будет нужно.

– Посмотрим. – Он закрыл за собой дверь.

Это прощальное «посмотрим» кольнуло Тину. «Значит, не придет?» – подумала она. Ну что ж. Если устанет, пусть не приходит. Действительно, не так уж обязательно тащиться через весь город каждый день. Она ведь скоро вернется домой.

Таня прощалась с Мышкой у лифта. Азарцев подошел, нажал кнопку. Приехал лифт. Рыжая старуха-лифтерша в белом халате с сухими пятнистыми лапками-руками открыла дверь.

– Едем вниз?

Красные коготки, как руки дирижера, взметнулись к кнопкам лифта.

– Я вниз, – сказал Азарцев и взглянул на девушек.

– Я тоже вниз, – Таня легко чмокнула Машу в щеку и шагнула вперед.

Азарцев посторонился:

– Проходите.

– Какой джентльмен, – спиной отметила старуха и закрыла двери.

– Довезите без приключений, Генриетта Львовна, – улыбнулась Маша и на прощание махнула.

– Уж довезу, не беспокойтесь!

– Будто в Америку уезжаем, – посмотрела на спутника Таня.

– Будто на другую планету, – отозвался он.

Они стояли в обшарпанном больничном лифте и молча смотрели друг на друга. Лифт остановился на первом этаже.

– Приехали, молодые люди! – сказала Генриетта Львовна и открыла двери.

Азарцев и Таня вышли. Двери закрылись, и лифт опять уехал вверх. – По-моему, она ведьма, – сказал Азарцев.

– По-моему, тоже. – Таня не понимала, почему она стоит и не отходит от этого человека.

– У вас грустные глаза, – заметил Азарцев.

– И у вас.

Они еще помолчали, не зная, что сказать.

– Вы на машине или в метро? – спросила Таня.

– В метро.

– Я тоже в метро.

И как прорвало. Если бы до метро было десять километров, они и то не заметили бы, как проскочили этот путь. Они размахивали руками, они смеялись и показывали друг другу язык, они лизали мороженое и чуть оба одновременно не свалились в огромную лужу из стаявшего снега. Они прошли через турникеты метро и даже не помнили, как заплатили. Когда они ехали на эскалаторе, лампы на потолке кружились вокруг. Танины волосы развевались и блестели, Азарцев хохотал, показывая ровные некрупные зубы.

Остановились они только в середине зала, среди бегущей толпы. Остановились, как проснулись.

– Мне направо.

Его глаза потухли.

– А мне, к сожалению, налево.

– До свидания.

Она запахнула меховой воротник и пошла.

– Постойте!

Таня остановилась.

– Мы больше не увидимся?

– Не знаю.

– Дайте ваш телефон.

Она порылась в сумке.

– Вот, на карточке.

Подошел поезд. Таня повернулась и исчезла в вагоне среди людей. Азарцев подержал в руках карточку, посмотрел на нее, потом смял и засунул поглубже в карман. «Выброшу по дороге, – решил он. – Какое-то наваждение».