Филипп не сводил с нее глаз. Кожа девушки горела под его жарким взглядом, а голова кружилась. Он накрыл ладонью темный треугольник между бедрами. Заметив, что у девушки подкосились ноги, Филипп поднялся и обнял се. Его глаза блеснули, и в следующую секунду он вместе с Эльвиной опустился в воду.

— Я привык мыться регулярно, — сказал он, усмехаясь се недоумению. — Мне не по душе вши и прочие паразиты, и от своей женщины я ожидаю соблюдения таких же правил.

Глаза ее вспыхнули гневом.

— Я чище вас, милорд. С детства меня приучили держать себя в чистоте, и я купаюсь даже в мороз!

Ничуть не обескураженный этим выпадом, Филипп с широкой улыбкой намылил ткань.

— Отлично. Когда наступят холода, ты будешь согревать мне воду лучше, чем огонь. — Затем,

прищурившись, спросил: — А что случилось с твоими родителями?

— Они умерли от лихорадки один за другим. Мать пережила отца лишь на несколько дней. У меня никого не осталось на земле.

— И все же ты воспитана в любви к чистоте и говоришь на языке двора весьма свободно, как на родном.

Эльвина молчала, а Филипп словно забыл о своем вопросе. Как ни велико было его любопытство, желание возобладало над ним. Филипп начал намыливать ее грудь.

Каждое его прикосновение подводило Эльвину к краю безумия. Казалось, нет способа прекратить эту сладкую муку. Она прикусила губу, чтобы не закричать, а между тем руки Филиппа продолжали будоражить в ней кровь.

Эльвина молчала, и Филипп вопросительно взглянул на нее. Поняв все, он удовлетворенно усмехнулся.

— Не боишься? — спросил он и скользнул рукой вниз, накрыв ее лоно.

Раскинув руки и разведя ноги, Эльвина не могла противиться его ласкам, которые становились все более смелыми. Филипп касался самых чувствительных, самых нежных ее мест, и эти ласки и сознание близости того, что вот-вот должно было произойти, лишали девушку воли. Эльвина покачала головой.

Она закрыла глаза и откинула голову. Филипп знал, что такое зов плоти, но к этой юной сирене он испытывал не только похоть. И это удивляло его. Желание холить и защищать эту девушку боролось в нем с желанием овладеть ею и покорить ее.

Обняв Эльвину за талию, он приподнял ее и усадил к себе на колени лицом к лицу.

Глаза ее широко распахнулись, и она ухватилась за его плечи, покорно ожидая приказаний.

Филипп обнял Эльвину и поцеловал. Она вздрогнула, затрепетала и страстно ответила на его поцелуй, требуя еще и еще, прижимаясь к Филиппу, словно желая слиться с ним воедино.

Язык его проник в ее рот и заполнил его. Но Эльвина желала большего, чем поцелуй. Она инстинктивно прижималась к Филиппу, терлась об него животом, стремясь заполнить тянущую пустоту внутри.

Филипп встал и поднял Эльвину.

Разгоряченные, они не замечали холода. Покрытая меховым пологом кровать была рядом, и Филипп отнес туда свою драгоценную ношу. Осторожно положив Эльвину посредине, он отступил, любуясь той, которую ему предстояло сделать своей.

Заметив его желание, Эльвина впервые почувствовала себя женщиной — не только телом, но и душой. В ней проснулась жажда услаждать, дарить удовольствие. Охваченная негой, она сладко потянулась, раскинула ноги и закинула руку за голову. Эльвина лежала перед Филиппом, не испытывая ни смущения, ни страха. Сознавая красоту своего тела, она наслаждалась тем, что желанна.

Эльвина и сама любовалась своим избранником, могучим мужчиной, словно отлитым из бронзы. Контуры его губ и линия подбородка свидетельствовали о жестокости и упрямстве, но изумрудные глаза заставляли верить в сказ-си о страстной любви. Осмелев, Эльвина скользнула глазами по широкой мускулистой груди и плоскому животу, обозначенному рельефными мышцами, к чреслам.

Филипп усмехнулся, увидев, как прелестница дерзко изучает его тело. Но он не мог довольствоваться лишь тем, чем наслаждался его взгляд. Очень давно Филипп не был с женщиной, а Эльвина обещала подарить ему изысканное наслаждение. Он склонился над раскинутой на постели фигуркой и накрыл губами набухший сосок.

Когда Филипп навис над ней, Эльвина на мгновение съежилась, замерла от страха, но тут его горячий язык коснулся возбужденного соска, и она тихо застонала от наслаждения. С видимым удовольствием он попробовал на вкус один сосок, за ним второй, а затем опустился ниже. Эльвина вздрогнула, осознав, куда он направляется.

Схватив Филиппа за голову, она погрузила пальцы в его темную шевелюру и взмолилась, чтобы он не делал этого, но он словно не слышал ее. Обняв ее круглые ягодицы и чуть приподняв, Филипп осторожно поцеловал то место, которое вот-вот собирался наполнить собой.

Эльвина извивалась под изысканной и сладкой пыткой. Его язык касался самых чувствительных мест, исследовал, пробовал, проникал внутрь. Филипп знал, что Эльвина не предполагала, насколько полно он будет обладать ею, но он знал и то, что она не в силах противиться ему. Если вначале бедра Эльвины конвульсивно сжимались, противясь его настойчивым ласкам, то очень скоро движения ее стали скорее требовательными, чем боязливыми. Потом вспыхнула страсть.

Почувствовав, что девушка сдалась, Филипп опустился на нее всем телом, и Эльвина жадно обняла его. Сладкий запах ее волос наполнил ноздри, когда она потянула к себе его голову, чтобы поцеловать в губы. Она была такой тоненькой, что Филипп боялся раздавить ее, но жадность, с какой Эльвина прижималась к нему, заставляла забыть об осторожности.

Она и представить не могла, какое неописуемое наслаждение ждет ее в его объятиях. То, что происходило между ними, не могло быть грехом, ибо грех не бывает таким прекрасным и чистым. В тот момент, когда Филипп осторожно развел ее ноги, на глаза Эльвины, плакавшей очень редко, навернулись слезы радости.

Филипп едва ли заметил это, так как тело ее раскрылось, впуская его в себя. Шепча бессвязные слова страсти, покрывая поцелуями ее лицо, он давал Эльвине привыкнуть к себе.

Она крепче обняла Филиппа, словно ища у него защиты, когда он попытался войти поглубже и преодолеть тот барьер, который отделяет девушку от женщины. Она выгнулась ему навстречу, соски ее напряглись, ногти впились ему в спину.

Еще минута — и Эльвина стала частью Филиппа. Она и ее могучий рыцарь превратились в одно существо, и в тот миг, как наступил пик наслаждения, она взмыла в небеса.

Прижавшись друг к другу, они лежали, словно покачиваясь на волнах. Он все еще находился в ней, и только сейчас Эльвина осознала, как легко Филипп мог причинить ей боль, заставить ее страдать. Но он был нежен с ней. В порыве восторга лоно ее сжалось, вызвав у Филиппа удовлетворенный вздох.

Он был более чем нежен, и Эльвине захотелось еще ласк. Еще удовольствия. И от этого она покраснела.

Филипп тихо засмеялся.

— Поздновато для смущения. Ты любила необузданно и страстно, не сдерживая своих эмоций, как это редко бывает с женщинами. Ты подарила мне большое удовольствие, маленькая разбойница, и не превращайся сейчас в скромницу.

Эльвина лучилась гордостью.

— Спасибо, что проявили ко мне доброту, милорд. Я всегда буду стараться угодить вам. — Приподнявшись на локте, чтобы лучше видеть его лицо, она спросила: — Это всегда бывает так, как сейчас? Меня готовили к боли и неприятным ощущениям. Знай я, что на самом деле это дает такое наслаждение, я бы давно уже попробовала.

Расхохотавшись, Филипп обхватил ладонями ее ягодицы и, оставаясь в ней, перевернулся на спину. Зачарованный ее взглядом, укрытый пушистой пеленой ее волнистых светлых волос, он не рассердился на Эльвину за эти чистосердечные слова.

— Тебе не удастся вырвать у меня признание в том, что я не знал женщины, с которой мне было бы так же хорошо, как с тобой. Для большинства людей соитие лишь способ разрядить напряжение. Нам с тобой повезло больше, чем другим. Не искушай судьбу и меня, пытаясь искать того же в других местах.

Филипп накрыл ладонью ее грудь, отметив про себя, как быстро напрягся сосок под его прикосновением. Реакция его тела была столь же стремительной.

На этот раз ему хотелось взять Эльвину без оглядки, всю, так, чтобы она поняла всю полноту его обладания ею. Сделав первый глубокий толчок, Филипп предупредил ее о своих намерениях.

Глаза Эльвины широко распахнулись, ей показалось, что он проткнул ей живот, таким глубоким было проникновение. Встревоженная, она смотрела ему в лицо, но в глазах читалась лишь страсть. Ладонь Филиппа легла на ее ягодицы, он усадил Эльвину поудобнее, и она расслабилась, с жадностью вбирая в себя то, что он предлагал ей.

— Мне не придется ничего искать в других местах, если вы всегда будете столь же страстны, милорд, — промолвила Эльвина, отвечая на его восхищенный стон.

— Ты — норовистая лошадка, но скоро я уломаю тебя и приучу к своему седлу.

С этими словами Филипп во второй раз накрыл Эльвину своим телом.

— Мне кажется, После того, что произошло между нами, ты можешь называть меня по имени. Меня зовут Филипп, мне было бы приятно услышать, как ты произносишь мое имя.

— Филипп, — медленно проговорила Эльвина, словно пробуя слово на вкус. Вот уже много лет на английском престоле не было англичан и придворные все сплошь говорили по-французски, так что Эльвина ничего не имела против того, что избранник ее нормандских кровей. С удовольствием она еще раз произнесла его имя: — Филипп, сделай, чтобы я любила тебя снова.

Глядя в ее невинные глаза, Филипп думал о том, как удивительно мелодично звучат в устах Эльвины слова его родного языка. И еще, была ли оговорка случайной? Или она знала, о чем говорит? Не «люби меня», а «сделай, чтобы я любила тебя». Эльвина была отчаянно хороша, настоящая искусительница, но он знал о жизни больше, чем она. Филипп знал, что будет обладать этой женщиной до тех пор, пока будет нуждаться в ней, а когда она ему надоест, без колебаний бросит. Должно быть, расчетливая и практичная Эльвина понимала это.

Все козыри были у Филиппа на руках, он был сеньором, она — вассалом, тогда почему его не оставляло тревожное чувство, страх потерять ее? Ему казалось, что эта девушка эфемерна, как призрак или видение, и, стоит ей захотеть, она исчезнет. Филипп презирал слабость в сильных мира сего, а теперь сам был на волоске от того, чтобы попасть в зависимость от женщины. Он мог бы удержать ее подле себя, если бы его семя дало в ней росток. Эта мысль пронеслась в голове у Филиппа, но он поспешил отогнать ее. Какая нелепая фантазия! Филипп принудил себя расслабиться и улыбнуться, глядя в ее настороженные глаза.