Гортензия была счастлива – и не только потому, что ей нравилось называться падчерицей императора и его свояченицей, но и потому, что Наполеон начал все чаще давать ее мужу разнообразные поручения, связанные с внешней политикой. Людовик ездил по всей Европе, а его жена тем временем веселилась на балах. Она замечательно умела танцевать, и в пансионе мадам Кампан танцмейстер не мог ею нахвалиться.

Начало века принесло с собой новые веяния, и Гортензия с упоением осваивала вальс и польку, удивляясь тому, почему эти замечательные танцы не появились раньше.

И вот однажды она заметила некоего молодого офицера, который, взобравшись на стул, улыбался во весь рот и громко хлопал в ладоши, как если бы Гортензия была обычной танцовщицей на жалованье в каком-нибудь театре.

«Что он себе позволяет, этот нахал?!» – возмущенно подумала красавица и решительно подошла к офицеру, ловко спрыгнувшему со стула и ожидавшему ее все с той же широкой улыбкой.

Гортензия уже встречала этого драгунского лейтенанта. Он служил в полку, которым командовал Луи Бонапарт, и звали его Шарлем Флао.

– Муж отзывается о вас довольно лестно, – сухо произнесла Гортензия, сделав вид, что не заметила изящного поклона юноши, – но, мне кажется, он заблуждается. Вы дурно воспитаны, если не умеете отличить бальной залы от театральной. Аплодисменты тут неуместны.

А спустя несколько дней Шарль Флао появился в особняке на улице Виктуар, принадлежавшем Людовику Бонапарту. Привела туда лейтенанта его мать, мадам Суза, жена португальского дипломата. В юности эта дама вышла замуж за пожилого аристократа, графа де Флао, который настолько обожал жену, что довольно долго закрывал глаза на ее связь с неким молодым аббатом и лишь вздохнул, узнав, что у любовников родился сын. (Впоследствии аббат навсегда скинет сутану и станет одним из самых известных в истории министров иностранных дел. Фамилия его была Талейран.) Во время Великого Террора графа казнили, а через год его вдова очаровала дипломата-португальца, и он повел ее под венец. Шарля усыновили. Оба отца – и настоящий, и не родной – прекрасно относились к юноше и всячески ему протежировали.

Очутившись в доме Гортензии, Шарль сказал ей:

– Уверяю вас, я хорошо воспитан, и моя матушка может это подтвердить. Но если вы по-прежнему сердитесь на меня, то пожалуйтесь ей – и проказника сегодня оставят без сладкого.

Гортензия рассмеялась и простила очаровательного лейтенанта.

С тех пор он стал частым гостем в особняке своего командира. Пение, музицирование, чтение вслух – и вот уже Гортензия не может и дня прожить без этого остроумного красавца. То чувство, которое она начала питать к нему, было очень похоже на любовь, но молодая женщина не сразу осознала это.

Лейтенант признался ей, что ему очень нравилась молоденькая полька, которая не так давно уехала в свою далекую холодную страну, оставив его с разбитым сердцем и даже не пообещав вернуться.

– Мне кажется, – сказала однажды Гортензия матери, – он вполне достоин любви. Жаль, что эта девица уехала. Он так страдает – и уже этим интересен мне…

Жозефина улыбнулась.

– Осторожнее, девочка моя. Не думай о нем слишком уж часто. И еще одно. Хочу тебя предостеречь. Ты не забыла, надеюсь, что вот уже две недели лейтенант Флао служит адъютантом у Мюрата? Ну а о темпераменте мадам Мюрат ты наслышана.

Гортензия начала бурно возражать матери. Флао вовсе не такой. Он не польстится на прелести Каролины… да и Каролина, может быть, не обратит внимания на нового мужниного адъютанта…

Но госпожа Мюрат, разумеется, сразу заприметила Шарля, и у них завязался бурный роман. Гортензия, впрочем, хотя и предупрежденная матерью, долго ни о чем не догадывалась, потому что Флао по-прежнему ухаживал за ней – присылал цветы, наносил визиты, аккомпанировал на рояле ее пению. И если бы не роскошный бал, устроенный Мюратом в его замке Нейи, истина, быть может, никогда бы не открылась.

Разгоряченная танцами, Гортензия вышла в темный сад. Кое-где горели китайские фонарики. Веяло приятной прохладой. Молодая женщина решила подойти к пруду и отдохнуть на мраморной скамье, стоявшей на берегу. Но там уже расположилась влюбленная парочка: мужчина и женщина так страстно обнимались и так тяжело дышали, что не заметили приближения Гортензии. Это были Каролина и Шарль!

Ничем не выдав своего присутствия, Гортензия бросилась обратно в дом – сказать Мюрату, что у нее внезапно сильно разболелась голова и что поэтому она вынуждена уехать. «Ах, какая жалость! Я не смогу попрощаться с моей милой Каролиной!»

После этой истории Гортензия твердо решила порвать с Флао и не принимать его. Молодой офицер терялся в догадках. Каждый день он, как на службу, являлся в знакомый особняк на улице Серрюти (куда в 1806 году перебрался Людовик Бонапарт с семейством) и передавал через лакея свою визитную карточку. И каждый день слышал одно и то же:

– Госпожа не принимает.

А однажды с ним были даже более откровенны:

– Госпожа сказала, что двери ее дома закрыты для господина Шарля Флао.

Но офицер сумел все же добиться встречи с мадам Луи Бонапарт.

– Что случилось? – спросил он дрожащим голосом. – Чем я прогневил вас?

Гортензия молчала. Ее глаза были полны слез, и Флао все понял. Он упал на колени и прошептал:

– Так вот оно что! Господи, зачем же вы скрывали от меня, что я вам небезразличен?! Теперь уже поздно. Узы чести связывают меня с другой женщиной.

И узы эти были очень прочны. Ревнивая и подозрительная Каролина следила за своим возлюбленным во все глаза и часто устраивала ему совершенно неприличные сцены – с битьем ваз, истериками и обещаниями покончить с собой.

Шарль поведал об этом Гортензии и теперь смиренно ждал ответа. Однако взор его так сиял, что женщина поняла: при малейшем поощрении с ее стороны офицер вскочит с колен и сожмет ее в пылких объятиях. Видит бог, Гортензия бы очень этого хотела! И все же гордость взяла верх над чувствами. Она не станет признаваться в любви тому, кого считает своей собственностью Каролина Мюрат!

– Вы ошибаетесь, уверяю вас, ошибаетесь, – тихо произнесла Гортензия. Мадам Кампан могла бы в эту минуту гордиться ею. – Я не люблю вас. Возможно, прежде я плохо разбиралась в своих чувствах, но с некоторых пор я твердо знаю, что равнодушна к вам.

– В таком случае удостойте меня хотя бы своей дружбы! Это послужит мне утешением…

Однажды утром Наполеон, ежедневно получавший подробные доклады от своего министра полиции Фуше, обратил наконец внимание на то, сколь близкие отношения установились между его сестрой и сыном Талейрана. С императором случилась одна из его знаменитых вспышек ярости.

– Женщины из моей семьи не должны иметь любовниками адъютантов своих мужей! Это недостойно! Я этого не потерплю! Мюрата ко мне – и немедленно!

Маршал получил приказ отправить Шарля Флао («Очень талантливый офицер, верно? Его отец будет счастлив, узнав, что мальчик отличился в бою!») в авангард армии, намеревавшейся сразиться с австрийцами. Вот как получилось, что Шарль стал героем сражения под Аустерлицем…


Спустя примерно год после этой победы Наполеон сделал своего любимого брата Людовика королем Голландии. Гортензия отнюдь не была в восторге, когда ей на голову возложили королевскую корону. Ей не хотелось покидать Париж и отправляться вместе с мужем в чужую и далекую Гаагу.

– Ничего нет хорошего во всех этих тучных коровах, мельницах и тюльпанах! – вздыхала она украдкой. – И почему я не могу быть королевой Голландии, но жить при этом в Париже?!

Оказалось, ей было-таки чего опасаться. В Гааге Людовик повел себя, точно настоящий тиран. В первый же вечер после приезда он ничтоже сумняшеся заявил своей уставшей после долгого путешествия жене:

– Мне кажется, эта кровать слишком узка для двоих. Я лягу один.

– Хорошо, – кивнула Гортензия, радуясь в душе тому, что не станет ночевать вместе с супругом. – Я прикажу приготовить для себя другую комнату.

– Еще чего! – вскричал Луи. – Как вам такое могло только в голову взбрести?! Вы останетесь со мной, а спать будете вон на той койке.

Койка была железная и очень неудобная. Стояла она в спальне на тот случай, если с королем по какой-то причине придется ночевать денщику.

Гортензия представила себе, как долго будет изводить ее муж подозрениями и разнообразными придирками, если она начнет сейчас спорить, и молча кивнула. Знала бы она, что в дальнейшем ее ожидают куда худшие испытания!

Конечно, некоторые поводы мужу она давала. Голландцы оказались людьми приятными, знавшими толк в галантном обращении и весьма светскими. К тому же многие из них подолгу живали в Париже и отменно говорили по-французски. Немудрено, что королева полюбила устраивать балы и всякие празднества. Людовик все чаще ссорился с женой, обвиняя ее в неверности и грозя всякими карами. Однажды Гортензия так рассердилась на него, что сказала громко:

– Вы почти бессильны в постели! Вот почему вас раздражают здоровые и крепкие мужчины, которые ищут моего общества!

Людовик пришел в совершенное неистовство, потому что это была правда. Он запер жену в ее покоях, и она не покидала их несколько недель, пока за нее не заступился Наполеон.

Полицейское дело при императоре было поставлено на такую высоту, какой Франция еще не знала. Заведено было сразу несколько полиций, которые следили друг за другом и сообщали обо всем всесильному Фуше. Разумеется, то, что творилось при голландском дворе, скоро перестало быть для него тайной, и он известил императора о поведении его брата.

Наполеон был взбешен и отправил в Гаагу гневное письмо.

«Вам досталась лучшая и добродетельнейшая из женщин!» – настаивал император и требовал, чтобы Гортензии была возвращена свобода. Луи повиновался, но супругу не простил и разрешение поехать в Котре, что в Пиренеях, дабы поправить пошатнувшееся в заточении здоровье, дал ей сквозь зубы.