– Арестуйте его! – приказал король. – Он нахален и дерзок!

Стражники велели юноше приблизиться, однако тот и не подумал повиноваться, хотя не мог не понимать, что приказ исходит от короля. Когда же его попытались схватить, он без долгих раздумий убил сразу двоих.

Тогда вперед выступил Арманьяк. Он медленно подъехал к шевалье, который с задорной усмешкой глядел на него, и спокойно сказал:

– Шевалье де Бурдон – вашу шпагу. Вы отказались отдать ее простым солдатам, но, быть может, для вас будет не столь зазорно вручить ее коннетаблю Франции.

Юноша ответил звонким голосом:

– Я отдам ее только тому, кто попытается отнять ее у меня.

– Что ж, вы сами хотели этого, – произнес коннетабль и молниеносным движением метнул в лошадь шевалье свою тяжелую палицу. Смертельно раненное животное рухнуло на землю, увлекая за собой всадника. Его, потерявшего сознание, схватили и связали. При обыске было найдено письмо, собственноручно писанное государыней. Карл прочел его, побледнел и приказал коротко:

– Бурдона – в темницу Шатле, королеву – в Тур!

Спустя несколько дней шевалье, у которого под пыткой было вырвано признание в его преступной связи с королевой Франции, полуживым зашили в кожаный мешок и бросили в Сену. Изабелла узнала об этом уже в ссылке, в Туре. Женщине повезло: король не успел, как намеревался, судить ее, ибо вновь оказался в потемках безумия. Но зря надеялась Изабелла, что ей удастся покинуть свое узилище: против нее ополчился собственный сын, дофин Карл, который с давних пор затаил обиду на мать.


– Ты ненавистен мне, отвратителен, противен! – в ярости кричала маленькому Карлу королева. – Я не хочу, чтобы ты правил, и не подпущу тебя к трону!

– К счастью, у меня есть отец, который заступится за своего бедного мальчика, – ответил ей ребенок, заливаясь слезами.

– Отец?! – рассмеялась Изабелла. – Да он же сумасшедший! И вдобавок я вовсе не уверена, что родила тебя именно от него.

Испуганный дофин быстро выскочил из материнских покоев и помчался в свое любимое укрытие – в крохотную комнатку на верхушке одной из многочисленных дворцовых башенок, куда никто никогда не заходил (ибо кому охота карабкаться по узенькой винтовой лестнице с ненадежными ступеньками?). Мальчик долго сидел там скорчившись и рисовал себе страшные картины. Вот его с позором – как незаконнорожденного – изгоняют из Парижа… нет, из Франции! Он отправляется в ссылку… за море… корабль терпит бедствие и тонет, и он, бедный Карл, тоже гибнет в пучине… А может, его даже казнят, обвинив в том, что он без всяких на то прав долго назывался принцем и наследником престола. И никто не поможет ему, никто не защитит!..

Через час с лишним Изабелла отыскала-таки мальчика и с улыбкой объявила ему, что просто пошутила и что он непременно станет править Францией. Ребенок успокоился, но, как оказалось, напрасно, ибо такие сцены вскоре стали привычными. Немудрено, что к пятнадцати годам юный принц возненавидел мать и желал только одного: чтобы она очутилась как можно дальше от него. Вот почему он обрадовался, узнав о заключении королевы в Тур, и не стал отменять приказ отца о ссылке.

На помощь Изабелле поспешил верный Жан Бургундский. Вызволенная из заточения, она, горя местью, устремилась в Париж, чтобы расправиться с дофином. Тот не стал ждать встречи с матерью и укрылся за толстыми стенами замка Анже, где жила его тетушка и теща Иоланда Арагонская (которая, кстати сказать, была провидицей и спустя несколько лет распознала в Жанне из Арка спасительницу отечества и оказала ей всяческую помощь).


Прошло еще два года. Францию раздирала гражданская война. Югом страны управлял дофин, севером – герцог Бургундский, Изабелла и король Карл, который и думать забыл о своем единственном сыне, но зато находил отраду в обществе Изабеллы и Жана Неустрашимого. Так распорядилась болезнь. Бедняга навсегда вернулся в свою молодость, где не было ни дофина, ни многочисленных фаворитов королевы, но зато сияли ясным светом чистая любовь Изабеллы и преданность юного Жана, графа Неверского, будущего герцога Бургундского.

А этот последний между тем уже стоял на краю могилы, и дьявол с усмешкой наблюдал за ним – улыбающимся, галантно расточающим комплименты своей любовнице…

Нет, то была вовсе не королева Изабелла, а прекрасная Катрин де Жиак, жена одного из храбрейших рыцарей королевства. Ее супруг был предан бургундцу и, разумеется, знал о прочных узах, что много лет связывали королеву и его сюзерена. Поэтому он с трудом поверил собственным глазам, когда в руки ему однажды попало письмо, адресованное герцогу. Оно было запечатано любимой печаткой Катрин: звезда в облачном небе и девиз «Та же».

Де Жиак передал послание герцогу Бургундскому и видел, как тот, внимательно прочитав письмо, усмехнулся и бросил надушенный тонкий пергамент в камин. Дорого бы заплатил Жиак за возможность выхватить послание из огня, но ему пришлось довольствоваться несколькими словами герцога Жана.

– Я уезжаю. Один. Немедленно, – коротко бросил бургундец пажу, и тот, поклонившись, стремглав кинулся во двор, чтобы приказать конюхам седлать герцогскую лошадь.

Через четверть часа Жан Неустрашимый скрылся в ночной темноте, и Жиак последовал за ним. Не доезжая немного до замка Крей, где жила Катрин, муж обогнал соперника. Герцог Жан не узнал всадника – ему даже показалось, что перед ним промелькнул призрак, и он торопливо перекрестился.

Когда де Жиак убедился, что бургундец уже в доме и что впустила его именно Катрин, он тихо выскользнул за ворота и медленно, волоча ноги, направился к своему коню. Он никак не мог решить, что ему делать. Сердце велело убить любовников сразу, а разум – немного обождать и воспользоваться удобным случаем, чтобы никто не заподозрил его в умерщвлении знатнейшего вельможи королевства.

– Что же делать? Что делать? – шептал обманутый муж, когда ехал обратно в Париж. – Я хочу отомстить, но ум отказывается служить мне. Я растерян, мне нужен совет… – И он замолчал, а потом вдруг вскинул голову и воскликнул – громко, с вызовом: – Пускай сам Сатана заберет мою правую руку, но да буду я отмщен!

После этих слов дождь, который нудно капал еще с вечера, усилился. Де Жиак поежился и пустил коня рысью, но умное животное отчего-то упиралось и все время норовило свернуть с дороги. Рассерженный де Жиак пришпорил его, пробормотал проклятие – и внезапно заметил, что рядом с ним скачет какой-то всадник. Это был молодой человек с бледным меланхоличным лицом, с головы до ног одетый в черное. Ехал он без шпор, без седла и даже без поводьев – его огромный вороной конь подчинялся любому движению хозяина.

Де Жиак был храбрым рыцарем, но ему стало не по себе, потому что незнакомец появился совершенно неожиданно и к тому же молчал и даже не глядел в его сторону.

– Сударь, – проговорил де Жиак, прилагая все усилия к тому, чтобы его голос звучал твердо, – я вовсе не искал вашего общества. Дорога широкая, так что вы езжайте своим путем, а я поеду своим.

– Нет, де Жиак, – ответил незнакомец, – путь у нас с тобой один, и стремимся мы к одной цели. А общества моего ты как раз искал. Ты звал меня – и я пришел.

Дрожь пробежала по телу рыцаря, но он овладел собой и произнес:

– Если ты тот, за кого себя выдаешь, то должен знать, чего я хочу.

– Я знаю, – был ответ, – что ты хочешь гибели герцога Бургундского и жены своей, прекрасной Катрин.

– И ты в силах помочь мне?

Молодой человек лишь усмехнулся.

– И с тебя достаточно моей правой руки?

– Да. Следуй за мной.

И они поскакали быстрее ветра и скрылись в чаще Бомонского леса.

А спустя полгода против герцога Бургундского был составлен заговор, во главе которого оказался дофин Карл. Де Жиак стал одним из самых деятельных заговорщиков. Именно он пригласил герцога войти в дом, где его ожидала смерть. Герцогу пришлось выслушать суровую отповедь от принца Карла, который обвинил Жана Неустрашимого в трусости, в том, что он сдает англичанам один французский город за другим. Это было правдой, но лишь отчасти, ибо герцог отнюдь не являлся трусом, но зато отличался поразительной жадностью. Его нельзя было запугать, но можно было купить, и Генрих Английский пользовался этим.

Когда бургундец, оскорбленный до глубины души, уже собирался уйти, один из людей дофина, а именно Танги Дюшатель, закричал, что Жан намеревался убить принца, и нанес ему страшный удар секирой. Герцог сразу лишился кисти левой руки, и вдобавок ему раскроили череп и вонзили в грудь кинжал. Сам де Жиак не тронул любовника своей жены даже пальцем. Он стоял, скрестив на груди руки, над его телом и ждал, когда же герцог наконец испустит дух. Удостоверившись, что бургундец мертв, рыцарь вышел вон, вскочил на коня и помчался к Катрин.

– Сударыня, – сказал он с порога, – два часа назад ваш любовник, герцог Бургундский, умер прямо у меня на глазах.

Бедная женщина вскрикнула и прижала ладони ко рту, с ужасом глядя на мужа. А де Жиак извлек из-за пазухи маленький флакон, вылил его содержимое в недопитый стакан с вином, что стоял на столике посреди комнаты, и поднес ядовитое зелье Катрин. Та вынуждена была проглотить его. Спустя несколько минут она скончалась.

…А правая рука де Жиака стала с той поры сохнуть, так что он не мог удержать ею даже кинжала.


Узнав о страшной гибели герцога Жана, королева усмехнулась.

– Неужели ему отрубили левую кисть? Что ж, значит, Орлеан отомщен, – сказала она и достала из потайного ящичка бархатный футляр. Там оказалась прядь белокурых волос.

– Слышишь, Людовик, твой убийца мертв, – прошептала королева и прижалась губами к этой дорогой ее сердцу реликвии. – Ты полагаешь, я любила его? Нет, дорогой, нет! Он околдовал меня, но теперь его забрала смерть, и я освободилась от его чар. Вот только быть нежной я уже не умею. Разучилась…

И Изабелла с грустью подумала о тех давних временах, когда она была молода и красива, а окружавшие ее рыцари добивались благосклонности не королевы, но привлекательной женщины. Ныне же она безобразно растолстела, стала уродливой и ходила с трудом, переваливаясь, точно рождественская гусыня. Ей нравились хорошенькие мальчики, и она соглашалась на все, лишь бы залучить их в свою постель. Она знала, что подданные проклинают ее за позорный Труаский договор, по которому Франция лишилась независимости и превратилась в часть некоего Англо-французского королевства, но ей это было безразлично. Англичане дали ей деньги, а на эти деньги можно было купить ночи с юными дворянами… или же простолюдинами. Какая разница? Рядом с королевой не осталось ни одного человека, который был бы по-настоящему дорог ей.