– Он приставал ко мне. Схватил за руку и не отпускал.

– О, ради бога…

– Наглая ложь! – крикнул Майк, бросившийся на помощь к другу. – Она сама набросилась на него. Эта чокнутая неделю назад разгромила его дом.

– Я не знаю, о чем они говорят. – По лицу Карин ручьем лились слезы. – Он сделал мне больно, – пролепетала она вышибале.

К ним подошла брюнетка со смеющимися глазами.

– Я видела, что случилось, – сказала она, слегка растягивая слова на южный манер. – Я сидела совсем рядом. – Девушка показала рукой на столик и понизила голос: – Этот парень сидел, пил пиво и о чем-то думал. А она подошла, нагнулась к самому лицу, начала тыкать в него пальцем и кричать. А потом ударила.

Карин завизжала от возмущения и попыталась броситься на брюнетку, но тщетно. Вышибала успел обхватить ее за талию и потащил к выходу. Выдворение наделало немало шума: Карин брыкалась и вопила.

– Спасибо, – сказал Ной, вытирая рот тыльной стороной ладони.

– Не за что. – Улыбка у брюнетки была вполне дружеской.

– Сядь и успокойся. Я принесу тебе еще кружечку. – Майк суетился вокруг него, как мать. – Слушай, эта стерва совсем взбесилась. Сейчас я схожу за пивом, а заодно попрошу кусочек льда.

– Ваш друг очень славный. – Девушка протянула Ною руку. – Меня зовут Дори.

– Ной.

– Да, Майк уже сказал. Ему понравилась моя подружка. – Она показала рукой на столик, за которым сидела растерянная и огорченная блондинка. – А он ей. Может быть, перейдете к нам?

У нее были нежный голос, кожа под стать голосу, умные глаза и добрая улыбка. Но усталому Ною было не до флирта.

– Спасибо за предложение, но мне лучше уйти. Пойду домой, приму душ и подумаю, не податься ли мне в монастырь.

Она засмеялась, посмотрела на Ноя с сочувствием и коснулась губами его щеки.

– Не торопитесь. Лет через десять-двадцать вы вспомните об этой мелочи и улыбнетесь.

– Да, наверно. Еще раз спасибо. Пожалуйста, скажите Майку, что я ему позвоню.

– Конечно, скажу. – Брюнетка с сожалением смотрела ему вслед.


Он заблудился в лесу, среди высоких деревьев с огромными зелеными кронами, освещенными солнцем. Вокруг стояла тишина, такая тишина, что он слышал дуновение ветра. Он не мог найти дороги в зарослях ползучих лоз, древесных колонн, стоявших, как древняя крепостная стена.

Он что-то искал… нет, кого-то. Нужно было торопиться, но, куда бы он ни пошел, всюду царил зеленый полумрак. Он слышал слабое журчание ручья, вздохи ветра, барабанную дробь пульсировавшей в висках крови.

И тихий шепот, звавший его по имени. «Ной… Ной…»

– Ной!

Он стремительно сел, сжав кулаки, слепо моргая и чувствуя сумасшедший стук сердца.

– Обычно ты просыпался с улыбкой.

– Что? Что? – Он протер глаза, и сон постепенно ушел. – Мама? – Ной снова лег и зарылся лицом в подушку. – О черт! В следующий раз ты разбудишь меня, огрев дубиной по башке…

– Ну, я не ожидала застать тебя в постели в одиннадцать часов утра. – Селия села на край кровати и тряхнула принесенную с собой корзину для хлеба. – Я купила сладкое.

Пульс слегка успокоился. Ной открыл один глаз и подозрительно посмотрел на корзину.

– Наверняка какая-нибудь дрянь из плодов рожкового дерева…

Она тяжело вздохнула.

– Все мои труды понапрасну. Желудок у тебя по-прежнему отцовский. Нет, это не рожковое дерево. Я принесла своему единственному сыну ядовитый белый сахар и жир.

Подозрения не рассеялись, но в Ное проснулось жгучее любопытство.

– А что мне придется за это сделать?

Селия наклонилась и поцеловала его в макушку.

– Встать с постели.

– А потом?

– Вставай, – повторила она. – Я пойду варить кофе.

Мысль о еде и кофе оказалась настолько заманчивой, что он вскочил и натянул джинсы раньше, чем успел понять, насколько необычен воскресный визит матери, да еще с пирожными.

Он вышел в коридор, поднял глаза к потолку и вернулся за майкой. Мать никогда не позволяла ему есть полуголым. Раз уж так получилось, ему пришлось почистить зубы и плеснуть водой в лицо.

Когда он появился на кухне, в воздухе витал запах кофе.

– Я не думала, что ты у нас такой деловой, – начала Селия. – Поразительно, как быстро ты обставил дом.

– Мне здесь жить. – Он опустился на табуретку. – А эта обстановка, по-моему, очень неплохо смотрится.

– Пожалуй. – Она обвела взглядом простую мебель скандинавского стиля с темно-синей обивкой. – Но тут не чувствуется твоей индивидуальности.

– Просто у меня слишком многое пропало. – Он пожал плечом. – Ничего, со временем все наладится.

– Угу. – Селия умолкла, отвернулась и начала доставать тарелки и кружки, пытаясь не дать воли гневу. При мысли об этой стерве Карин ей хотелось рвать и метать.

– А где отец?

– Где же еще, как не на баскетбольной площадке? – Она налила кофе и выложила пирожные на тарелку. Пока Селия открывала холодильник, Ной успел схватить эклер и сунуть его в рот. – Лучше бы ты пользовался соковыжималкой, чем покупал готовое.

Рот Ноя был наполнен баварским кремом, и ответ оказался неразборчивым. Поэтому Селия только покачала головой и налила в стакан апельсиновый сок.

Она прислонилась к буфету и начала следить за жующим сыном. Глаза у него были воспаленные, волосы взлохмачены, а майка порвана на плече. Ах ты, господи…

Ной улыбался и облизывал пальцы, испачканные кремом и шоколадной глазурью. «Мать у нас – прелесть», – думал он, глядя на ее волосы цвета меди и зоркие ярко-голубые глаза.

– Ты чего?

– Да вот думаю, что ты у нас очень симпатичный.

Он улыбнулся еще шире и потянулся за вторым пирожным.

– А я то же самое подумал о тебе. Что удался в мамочку. Что она у нас – красотка. И что сейчас у нее что-то на уме.

– Это верно. – Селия обошла стол, села, положила ноги на соседнюю табуретку, взяла Кружку с кофе и сделала глоток. – Ной, ты знаешь мое правило: не вмешиваться в твою личную жизнь

Его улыбка померкла.

– Ага. Я всегда ценил это.

– Вот и хорошо. Поэтому я надеюсь, что ты выслушаешь меня.

– Угу…

Она пропустила этот ответ мимо ушей и поправила волосы, заплетенные в старомодную толстую косу.

– Сегодня утром мне позвонил Майк. И рассказал о том, что случилось вчера вечером.

– На Западе нет большего болтуна, – пробормотал Ной.

– Он заботится о тебе.

– Ничего особенного не случилось. Зачем ему понадобилось обращаться к тебе?

– А разве не он обратился ко мне, когда тебе было двенадцать лет, а один прыщавый малый решил, что ты боксерская груша, и колотил тебя каждый день после школы? – Она подняла бровь. – Он был на три года старше тебя и вдвое тяжелее, но ты не сказал мне ни слова.

Ной хмуро уставился в кружку, но его губы невольно дрогнули.

– Дик Мерц. Ты поехала к нему домой, подошла к его неандертальцу-папаше и вызвала его сына-фашиста на пару раундов.

– Бывают времена, – чопорно сказала Селия, – когда трудно оставаться пацифисткой.

– Я гордился этим всю жизнь, – сказал ей Ной, но тут же стал серьезным. – Ма, но мне больше не двенадцать лет, и я сам могу постоять за себя.

– Но Карин тоже не твоя одноклассница. Оказалось, что она опасна. Вчера вечером она угрожала тебе. О господи, она грозила сжечь дом вместе с тобой!

Майк, идиот…

– Ма, это только разговоры.

– В самом деле? Ты уверен? – Ной открыл рот, но взгляд матери заставил его промолчать. – Я хочу, чтобы ты потребовал ограничить ее дееспособность.

– Ма…

– В данных обстоятельствах полиция имеет на это полное право. Я думаю, этого будет достаточно, чтобы напугать ее и заставить держаться от тебя подальше.

– Не буду я ни о чем просить.

– Почему? – Удивительно, как много искреннего страха может поместиться в одном слове. – Потому что это не по-мужски?

Он наклонил голову.

– О'кей.

– Ох! – Селия с досадой поставила кружку и оттолкнула табуретку. – Это невероятно глупо и близоруко! Тебе нужен щит для задницы!

– Постановление об ограничении дееспособности – такой же щит для моей задницы, как фиговый листок для передницы, – заметил он, глядя на гневно расхаживающую по кухне мать. – Карин быстро потеряет ко мне интерес, если просто не будет меня видеть. Тем скорее она переключится на другого беднягу. Кстати, в ближайшие месяцы мне предстоит немного попутешествовать. Через несколько дней я улечу в Сан-Франциско.

– Остается надеяться, что ты вернешься не к пепелищу, – бросила Селия и шумно выдохнула: – Черт, просто руки чешутся!

Ной улыбнулся и развел руками.

– Ну, поколоти меня.

Она снова вздохнула, подошла и обняла сына.

– Ужасно хочется отдубасить ее. Хватило бы одного хорошего удара.

Он невольно засмеялся и стиснул мать в объятиях.

– Если ты это сделаешь, мне придется носить тебе передачи. Ма, перестань волноваться по пустякам!

– Это моя обязанность. А я отношусь к своим обязанностям очень серьезно. – Она слегка отстранилась и посмотрела на Ноя снизу вверх. Несмотря на пробивавшуюся щетину, сын продолжал оставаться для нее маленьким мальчиком. – Ладно, перейдем ко второму вопросу повестки дня. Я вижу, что у вас с отцом нелады.

– Ма, перестань…

– Не могу, потому что вы самые близкие мне люди. А на моем дне рождения вы держались как пара вежливых незнакомцев.

– А тебе хотелось, чтобы мы поссорились?

– Может быть. А так мне мерещится скрытое стремление к оскорблению действием. – Она слегка улыбнулась и пригладила волосы. «Ах, если бы так же легко можно было избавиться от волнений…» – Терпеть не могу, когда вы кукситесь.

– Все дело в моей работе. А я тоже отношусь к своим обязанностям очень серьезно.

– Я знаю.

– А он нет.

– Неправда, Ной. – Брови Селии сошлись на переносице. В ответе Ноя было больше обиды, чем гнева. – Просто он не до конца понимает, что ты делаешь и зачем. Тем более что этот случай для него особый.